Анна Антонова - Праздничные истории любви

— Ну… вообще-то… один меня еще очень мучает, — смущенно сказал Телевизор.

— Ну, тогда задавай его! — разрешила Ольга.

— Я что-то так и не понял, для чего вы зефир давили?

После этого вопроса Казбекова все опять покатились со смеху. И смеялись до тех пор, пока не заболели скулы и животы.

— Ну, знаете, я эти каникулы никогда не забуду, — сказала наконец Маша, в изнеможении откинувшись на спинку кресла. — Думаю, что мы у вас в долгу. К весенним каникулам, когда вы к нам приедете с ответным визитом, мы просто обязаны найти в Москве какую-нибудь фрекен Бок или хотя бы Лису Алису, чтобы вам тоже не было скучно. А если не найдем, то, как говорится, ее стоит придумать.

— Вы можете начать отдавать нам долг прямо сейчас, — заметила ей довольная Галка. — Ольга переписала с отцовой пластинки на кассету старину Элвиса, и мы можем ударить по рок-н-роллу, пока у Сани никого дома нет.

— Да пожалуйста! Об этом нас и просить не стоит!

Следующий день был последним в петербургских каникулах московских девятиклассников. Вечером ожидалась прощальная дискотека, а днем наши герои отправились на последнюю прогулку по зимнему Питеру, решив зайти заодно в больницу, где лежала Людмила Васильевна Катанян.

На улице оказалось морозно и очень красиво. Яркое, чистое солнце окрасило в розоватый цвет сугробы, вызолотило ветки деревьев, превратило в цветную карамель сосульки. Впереди всех шли Галка с Саней, потом, заняв весь тротуар, братья Добровольские с Ольгой и Машей, за ними — Телевизор и Оксана Панасюк, очень занятые обсуждением проблемного творчества Михаила Шемякина и, в частности, недавно виденной ими на экскурсии по городу его скульптуры Петра I. Машина сестра, Александра, со всеми не пошла, потому что с Антоном так и не помирилась и была обижена на весь свет.

— Давайте сначала сделаем дело: навестим Санину бабушку, — обернулась к друзьям Калинкина, — а уж потом, не торопясь, прогуляемся.

Возражать Галке никто не стал, и ребята двинули в метро. Весело и довольно громко болтая, они ввалились в вагон подземной электрички и стали возле закрытых дверей, передавая друг другу наушники плеера и даже слегка пританцовывая от хорошего настроения и избытка эмоций.

Сидевшая невдалеке от их компании пожилая женщина недовольно поджала губы и сказала своей соседке:

— Все-таки нынче совсем не та молодежь пошла.

— Ага, ага, — тут же согласилась соседка.

— И одежда у них не пойми какая: где девка, где парень — ни за что не разберешь!

— Ага, ага, — повторила соседка, потому что пожилая женщина, видимо, выразила ее мнение тоже, и она тут же решила внести и свою лепту в обсуждаемую проблему. — У них и музыка противная, громкая! Как в наушники ни прячь — все равно слышно на весь вагон. Прямо противно! Почему мы должны слушать их бабахалку?

— Вот именно! — подхватила женщина, начавшая разговор первой, специально громко, чтобы «не та молодежь» услышала и немедленно унялась. Поскольку молодежь не унялась, а, наоборот, продолжала все в том же духе, диалог на этом не закончился: — А фильмы какие! Вы видели вчера по питерскому каналу ту жуткую картину про их молодежную любовь? Я прямо не знала, куда деться от стыда.

— И не говорите! То ли дело наши фильмы… Например, «Королева бензоколонки» или «Неподдающиеся».

— Знаете, вы лучше поосторожнее со старыми фильмами-то!

— А что такое?

— А то! Я вам сейчас расскажу. У меня есть брат, у него шурин, а у шурина — жена. Живут они на Петроградской стороне. Эта самая жена шурина тоже любила старые фильмы, советские еще. Ну вот прямо совсем как вы! Так вот к ней — вы только представьте! — заявился ночью дух человека-амфибии. Вылитый молодой Коренев! Знаете ведь такой фильм?

— Да ну, какая ерунда! Если бы к ней заявилась тень отца Гамлета, то поверить, конечно, еще можно было бы. Но чтобы какая-то амфибия? Этого, простите, не может быть!

— Если бы это произошло не с женой шурина, а с кем-нибудь другим, то я тоже не поверила бы. Но она — честнейшая женщина! Вранье ей совершенно не свойственно. Так вот эта амфибия ввалилась к ней в спальню, когда муж ушел в ночную смену, да как закричит: «Отдай мне мою фотографию, а то я немедленно разворочу ваш шифоньер!»

— А она?

— А что она! Где ей взять его фотографию? Она так и говорит той амфибии: «Вы, конечно, извините, но вашего фото у меня нету». Так амфибия разломала-таки трехстворчатый шкаф! Вот ведь силища! Обломки, кстати, я сама видела. А потом амфибия пронеслась вихрем по холодильнику и исчезла. Жена шурина хвать — а колбасы нету. И, представьте, еще кастрюли борща! Так она страшно расстроилась — вернется муж со смены, а чем его кормить, неизвестно!

— Не может быть… — покачала еще недоверчиво головой соседка, но тут же глаза у нее засветились огнем, потому что она сообразила, чем сегодня поразит Маргариту Севастьяновну из соседнего подъезда, которая вечно рассказывает всякие небылицы. Против духа человека-амфибии, уничтожившего враз кастрюлю борща, ей, конечно, противопоставить будет абсолютно нечего.

Две собеседницы замолчали, обдумывая незавидное положение жены шурина брата первой женщины, зато вагон метро потряс богатырский хохот девятиклассников.

— Вы только подумайте, с какой скоростью распространяются слухи! — сквозь смех удивлялась Маша. — Суток еще не прошло!

— Погодите, мы еще войдем в книгу «Мифы и легенды Санкт-Петербурга» или в какую-нибудь другую, например «Сказки Петроградской стороны», — веселился Паша Добровольский.

— Ой, ребята! Мы же сейчас проедем! — воскликнула Галка и потащила всех к выходу.

Вваливаться в больничную палату такой большой компанией ребята посчитали неприличным и решили посидеть в соседней кондитерской за кофе с булочками, пока Саня с Галкой сходят к Людмиле Васильевне. В кармане у Сани лежали слегка помятые в бою с фрекен Бок фотографии легендарной уже амфибии, Гуттиэре и Педро Зуриты.

Братья Добровольские купили друзьям уже по третьей чашке кофе, когда Калинкина с Катаняном наконец вернулись. Глаза Катаняна горели, как два прожектора.

— Нет! Вы представляете! — начал он почти с порога даже без знаменитых своих «того» и «это». — Слухи о ваших подвигах докатились и до бабушкиной палаты! Я отдаю ей фотографии, а она нам рассказывает легенду об амфибии. Только вместо шкафа там было пианино, а вместо борща — пюре с жареной рыбой.

— Отравленное? — почему-то испугалась Ларионова.

— Да нет, Ольга, это ты путаешь с «Тремя мушкетерами»! — успокоила ее Калинкина. — Хотя, как ты видишь, я будто в воду глядела, когда про пюре тебе говорила.

— Что вы несете, девчонки? Какие еще мушкетеры? — не поняла Маша.

— Да так, к делу не относится, — махнула рукой Калинкина. — Это наши с Ольгой старые разговоры.

— Можно я спрошу про то, что к делу относится? — подала голос Оксана. — Людмила Васильевна фотографиям-то обрадовалась? Поправляться намерена?

— Ей лучше, — кивнула головой Калинкина. — И фотографиям она обрадовалась. Только пришлось ей врать, будто они никуда не пропадали, а просто завалились за диван.

— Что ж такое получается? Выходит, что Капитолина ни в чем не виновата? — возмутился Саша Добровольский.

— Может, Саша, для Саниной бабушки так даже лучше, — предположила Ольга. — Это ведь очень тяжело — терять друзей. Пусть думает, что подруга осталась подругой и ни в чем дурном не замешана.

Прощальная дискотека была в самом разгаре, когда завуч по воспитательной работе Сергей Павлович, или по-простому Палыч, вышел к микрофону и спросил у зала:

— Ну что, петербуржцы! Есть у вас чем ответить потрясающему рок-н-роллу москвичей?

— Есть! — крикнули одноклассники и московские друзья Ольги, а сама она попросила Нину Петровну поставить кассету с музыкой Пресли.

В центр зала вышли братья Добровольские, сестры Краевские с партнерами, Ольга Ларионова и Галя Калинкина. Добровольские подхватили московских сестричек, Антон — Ольгу, а партнер Маши Алексей — Галку, и танец начался. Конечно, смешанные пары танцевали не так быстро и ловко, как это делали москвичи на первой дискотеке, но весь зал оценил по достоинству их выступление и от души аплодировал. Аплодисменты перешли в настоящие овации, когда к танцующим присоединились Оксана Панасюк с Петром Казбековым.