— Ниже моего достоинства?

— Гордость может быть опасной штукой, — говорит он. — Я это знаю. Я так хорошо это знаю.

Серьезный тон его голоса заставляет меня задуматься, что же такое в прошлом случилось с ним и с его гордостью.

— Ну и что? Я уже стала искать работу официанткой.

— Хорошо, — говорит он. — Хотя эта работа тоже трудная. И в этой отрасли достаточно высокая текучка. Но я не сомневаюсь, что это тебе под силу – в конце концов, ты мама, ты можешь справиться с чем угодно, но это…

— Но проблема в том, что, чем ниже я опущусь, тем меньше шансов, что меня возьмут на какое-то действительно стоящее место.

— Ага, — соглашается он, почесывая подбородок. — Хотел бы я, чтоб у меня были какие-то связи в этой области, чтоб помочь тебе, но у меня их нет. — Он откидывается на спинку стула и пару секунд смотрит в потолок. Затем поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. — Как насчет тебя?

Я качаю головой.

— Да нет же, у тебя они есть, — говорит он. — Как насчет Джеймса? Того чувака с пирсингом, который управляет Burgundy Lion. Как думаешь, он наймет тебя?

— В качестве кого, бармена?

Он пожимает плечами.

— Я знаю, что мой брат работал там. Как и Стефани, там они познакомились. Да и что не так с барменом? Ты чертовски горяча, так что у тебя будет куча чаевых. Если ты немного продемонстрируешь свои классные сиськи, то можешь сделать еще больше.

Я игнорирую комментарий о «классных сиськах » (хотя какая-то часть меня и польщена), но я все еще хочу немедленно отклонить эту идею.

— Я так не думаю.

— Назови хотя бы одну причину, почему нет.

Я жую губу.

— Я не знаю, как и что там делать.

— Они обучат тебя, ты научишься в мгновение ока, — он щелкает пальцами.

— Они могут и не взять меня.

— Но могут и взять. И, скорей всего, так и сделают. Я могу быть очень убедительным.

— Я не хочу, чтоб ты вмешивался в мои дела, — быстро говорю ему.

— Нет, не хочешь. Но ты должна знать разницу между вмешательством в чужие дела и помощью. Джеймс поможет тебе. Все, что тебе надо сделать, только попросить.

В этом то и проблема. Я не хочу просить.

Я чувствую взгляд Брэма на себе, знаю, он читает меня. Я знаю, он каким-то образом поняла, о чем я думаю.

— Иногда каждый человек должен засунуть свою гордость подальше, — тихо говорит он.

Я выдыхаю и закрываю глаза. Он прав. Я не хочу спрашивать, потому что не хочу признаваться в том, что мне нужна помощь. Но мне действительно нужна помощь. И хотя я никогда не планировала работать в Lion, эта работа может изменить мою жизнь. Помочь мне встать на ноги.

— Хорошо, говорю я, когда открываю глаза, Брэм берет мой сотовый и подает мне.

— Позвони ему, — говорит он.

Я так и делаю. Брэм сидит рядом, а я спрашиваю Джеймса, может ли он дать мне работу барменом в Burgundy Lion. Я только начинаю объяснять свою ситуацию, как он говорит мне не беспокоиться, он, так или иначе, сделает это.

Теперь у меня есть работа. Я сижу на своем продавленном диване, попивая дорогое вино, и чувствую себя так, словно у меня гора упала с плеч.

У меня есть работа.

И может быть, просто может быть, у меня есть еще и хороший сосед.

Глава 7

НИКОЛА

Три недели.

Уже три недели я работаю в The Burgundy Lion и у меня наконец-то, наконец-то, начинает получаться.

Но даже при всем при этом, я обсчитала пять человек.

Взяла меньше, чем надо, у двадцати.

В 70% случаях наливаю слишком много.

Недоливаю в 25%.

Кто знает, что там с оставшимися 5%.

Пролила три напитка.

Два на других.

Один на себя.

Один раз упала.

Не знаю, как так получилось.

А ударялась я бесчисленное количество раз.

Заработала $800 чаевых.

Домой я прихожу совершенно без сил, плачу Лизе за то, что она остается с Авой – когда у нее есть возможность, она более чем счастлива вернуться и присмотреть за ней – или оставляю на ночь маму, не хочу, чтоб в такой час она ездила за рулем. Ночь теперь наступает поздно, ноги все в мозолях, но я, наконец, зарабатываю деньги и начинаю разбираться с делами. В кое то веки чувствую, что у меня все под контролем. У меня лишь одна жалоба, я работаю всего три смены в неделю, но Джеймс говорит, что он поработает над тем, чтоб я выходила чаще. Я просто благодарна, что он вообще дал мне этот шанс.

И за это мне надо поблагодарить Брэма. Брэм мужик. Брэм это человек за соседней дверью, который все еще громко занимается сексом со случайными цыпочками и до сих пор время от времени выводит меня из себя своими поддразниваниями или откровенно сексуальными комментариями. Но когда он этого не делает – в те дни, когда я не проношусь мимо него в коридоре или когда он не стучит в мою дверь – я действительно ненавижу признавать, что вроде как скучаю по нему. Серьезно. По шуткам и общению. И да, может и по его приятному виду тоже.

Но я не слишком-то рада этому, у меня нет никакого намерения позволить этому мужчину приблизиться ко мне. Как сосед он великолепен, а как нечто большее, чем…он плох, это плохие новости и это плохо для меня.

Сегодня за Авой присматривает мама. Сандра, девушка, которая обычно работает в баре по пятницам, позвонила на работу и сказала, что у нее дела, она не сможет прийти раньше 23.00. Даже несмотря на то, что время сдвинулось с 20.00 до 23.00, Джеймс спросил, не хотела бы я прийти, и он заплатит мне за четыре часа. Естественно, я ухватилась за этот шанс – я хватаюсь за все, что он предлагает.

— Ты действительно обустроила этот дом, — сидя на диване, комментирует мама. Как только она произносит эти слова, я слышу треск ткани. В потертых подушках еще одна дырка. Мы обе смотрим на дырку, затем друг на друга и смеемся. У нас заняло немало времени научиться смеяться над нашими обстоятельствами.

Когда я была молода, у мамы была идеальная жизнь. У нее был мой отец, который порой вел себя безрассудно, не всегда брал на себя ответственность и не особо стремился к лучшему. Но у него было доброе сердце и душа.

Я бы могла подумать, что и всепрощающая душа, но не уверена, насколько это верно. Моя мать всегда хотела большего, и в один прекрасный день она влюбилась в самого скучного в мире адвоката богатых и знаменитых. Это те, которые годами ведут дела. Можно было подумать, что я знала о том, что происходит, но я тогда была подростком, ненавидела всех и вся и совершенно не обращала внимания ни на что вокруг, если это не касалось меня.

В конце концов, мама во всем созналась. Они с отцом развелись, он воспользовался этой возможностью, чтобы уйти на поиски своего пути в жизни. Так он оказался в Индии и стал заниматься благотворительностью. Порой я чувствовала обиду за то, что он так легко ушел – порой я все еще ее чувствую. Мне больно от такого предательства – почему папа ушел, почему он не подумал, что стоит остаться и жить поближе ко мне.

Но, в то же время, я все понимаю. Он предположил, что я в нем не нуждаюсь, что мне будет лучше с мамой и Ричардом, в большом шикарном доме в одном из самых богатых районов Сан-Франциско. Вероятно, он подумал, что не нужен мне, я ведь никогда не говорила обратного, никогда не вела себя с ним так, чтоб он это знал.

Это было далеко от истины. Иногда я думала, один звонок папе, я скажу ему, как он нужен мне, и он вернется. Но я никогда не пыталась. У меня никогда не хватало смелости.

Интересно, а что если с Филом произошло то же самое. Может я сделала что-то неправильно, может я была слишком одержима Авой, и не заметила, как оттолкнула его? Может быть, Филу тоже надо было услышать, что в нем я нуждаюсь.

Я проглатываю горькие воспоминания, они опускаются ниже, куда-то в район груди, где, надеюсь, и останутся, в том пустом, темном месте за моим сердцем. Думаю, что вижу, как мама делает то же самое. Когда она вышла замуж за Ричарда, возможно из-за того, как они сошлись, он заставил ее подписать положение о возмещении ущерба. Когда она, наконец, ему изменила – давайте смотреть правде в глаза, то, что было между ними, это не любовь – она потеряла все. Теперь у нее нет ничего. Ни образования, ни любви. Она живет в маленьком домике и убирает дома других людей, чтобы заработать на жизнь. У нас обеих было так много, а теперь мы имеем так мало. Знаю, должно быть, люди думают, что это ее карма, она заслужила подобное после того, что сделала.