Он лениво смотрит на меня.
— Ты готова?
Делаю глубокий вдох и бодро улыбаюсь.
— Дай мне что-нибудь одеть и хотя бы причесаться.
— Ты совершенна, детка, — говорит он. – Несмотря на то, что твои соски претендуют на мое внимание.
Я смотрю вниз и вижу, как они упираются в тонкую маечку так, словно пытаются прорваться через препятствие и выбрать наружу. Дерьмо.
Я тут же закрываю их руками и спешу в спальню, мне так хочется отмотать пленку назад и снова начать это утро. А еще так странно кружится голова от того, что произошло раньше.
***
Когда мы въезжаем на стоянку IKEA в Эмеревилле, я удивляюсь, что не все места еще заняты. Опять же, хоть сегодня и воскресенье, еще слишком рано. Я смотрю на часы, на гладкой приборной панели Мерседеса, 9:50, до открытия еще 10 минут. Мне любопытно, это потому что люди среднего возраста пытаются обогнать толпу и сделать свои дела, придя пораньше?
Я смотрю на Брэма, его рука все еще на коробке переключения передач, и на долю секунды я представляю в его волосах седину. Еще больше щетины на его красивом подбородке и морщинки вокруг глаз. Я воображаю и себя и его старше, а Ава уже подросток и сидит на заднем сиденье.
Кажется при подобных мыслях мое сердце увеличивается, ощущается таким целостным, таким полным. И тут оно спотыкается, будто не в силах понять что происходит, я чувствую неловкость от того, что даже на мгновение мои мысли ушли туда. Вот это да, что, черт возьми, на меня нашло?
— Пойдем к входу, — быстро говорю я, открывая дверь и выходя из машины. Точно знаю, что Брэм озадачен моим резким побегом, но мне нужно очистить голову и сосредоточиться на деле. Диван, диван, диван. Шведская мебель. Яма с шариками. Хот-доги за доллар.
К тому времени, как мы доходим до двери, после того, как я вытащила Аву из сиденья, убедилась, что у меня есть нарезанное яблоко, маленький пакетик сока, ручка с инсулином и глюкометр, двери магазины открыты. Тем не менее, там относительно спокойно, и нам повезло, что яма с шариками еще не переполнена детьми. Ава меряет рост, надо убедиться, что она достаточно высокая, чтобы пойти туда и мы оставляем ее с няней. Это дает нам около часа, достаточно времени для того, чтобы осмотреться и потом забрать ее на обед.
Несколько минут я наблюдаю за ней, как она медленно подходит к краю ямы, наблюдая за другими, уже резвящимися там, детьми. Она никогда не стеснялась других детей, на самом деле она не так уж часто оказывается в их обществе. Полагаю, потому что у меня нет друзей с детьми – так бывает, когда вы рожаете рано и вне брака.
Один ребенок, мальчик на несколько дюймов выше, пробирается через шары и останавливается прямо перед ней. Он усмехается, такой беззубый, а затем бросает в нее шарик. Он попадает ей прямо в голову, и я уже готова бежать туда, защитить Аву и как следует отчитать этого маленького говнюка.
Но Брэм хватает меня за руку и тянет назад, ближе к себе.
— Полегче, мамочка, — шепчет он мне на ухо. Я позволяю ему удерживать себя, и мы наблюдаем, как Ава берет шарик и бросает его обратно в мальчишку. Он попадает в грудь, и она хмурится, а потом идет к другой стороне ямы, где к ней подлетает девчушка с красными косичками.
— Он не очень-то отличается от тебя, — бормочу я, мой пульс возвращается к нормальному.
Брэм до сих пор держит мой бицепс, затем отпускает его, скользя пальцами вниз по моей коже, я начинаю понимать, что он хочет взять меня за руку. Но тут он убирает руку.
— И Ава, как и ее мама, отлично знает как вести себя с такими мальчишками как я. Пойдем?
Я понимаю, что если мы останемся здесь, в детской комнате, мы ничего не успеем. Я наблюдаю, как приходят другие мамы, оставляют детей и спешат в магазин, словно не могут дождаться остаться одни, без детей. Я настолько привыкла к тому, что Ава всегда рядом, мне тяжело, когда ее нет. Но это хорошо для нее и хорошо для меня. Во всяком случае, так должно быть.
Я улыбаюсь Брэму, и мы идем вверх по лестнице в другую часть магазина.
— Итак, — Брэм изучает план магазина, ища начало экспозиции гостиных. — Какой диван ты ищешь?
Я пожимаю плечами.
— Не знаю. Дешевый. — Я смотрю на огромный диван перед нами. — Небольшой. И тот, который не так уж легко порвать,
Брэм падает на диван и кладет ноги на журнальный столик, чувствуя себя прямо как дома.
— Ну, не хотелось бы тебя разочаровывать, но IKEA славится не своим качеством, нет. Дешевизной, да.
Но я его уже не слышу. Вместо этого мои глаза останавливаются на его носках. Это снова они, уродливые коричнево-желтые с лохнесским чудовищем.
— Ладно, — кивая на них, говорю я, — я уже второй раз вижу их на тебе. Что с ними?
Он смотрит на свои щиколотки так, будто удивлен увидеть их там.
— Ты про эти? Счастливые носки. — Но когда он улыбается мне, в его глазах есть что-то тяжелое. Это тот взгляд, который я вижу достаточно редко, мне сразу же хочется проанализировать его, выяснить, что он значит, хотя знаю, я не должна этого делать. Я королева отклонений, а этот взгляд говорит мне, что он заставит меня поволноваться.
Вместо этого я говорю.
— Настолько счастливые? Они самая уродливая вещь, которую я видела. Они не очень-то смотрятся с этим нарядом.
Темнота в его взгляде уходит, и он насмешливо смотрит на меня.
— Ты интересуешься тем, что я ношу?
— Раньше это было моей работой, — говорю я. — В смысле, я одевала манекены, но уверена, это были самые стильно одетые манекены в мире.
— Охотно верю, — говорит он. — Для женщины, у которой не так много денег, ты знаешь, как заставить себя выглядеть на миллион долларов. — Он встает с дивана, я вроде как в шоке от его комплимента. Верите вы или нет, это значит для меня больше, чем он думает. Несколько лет назад, когда это было круто и приносило доход, у меня был модный блог, я так гордилась тем, как одевалась. А теперь это кажется таким не важным.
Нет, забудьте об этом. Не то чтобы это было не важно. Просто я не нашла ничего лучше, чем приклеить ножку стола к кухонному столу. Внешне я могу выглядеть отлично, да, но глубоко в душе я в полном раздрае.
Но сегодня я на самом деле принарядилась. Пара ботильонов Alexander McQueen, купленных много лет назад, узкие джинсы из Old Navy (нашла их на распродаже за $4) и полосатый топ Petite Bateau. Он слегка поношенный, но по-прежнему заставляет мои буфера выглядеть фантастически. Давайте посмотрим правде в глаза, именно поэтому я его и надела, и, судя по тому, как глаза Брэма продолжают периодически опускаться именно туда, могу сказать, он оценил мои усилия по достоинству.
— Спасибо, — отвечаю я, пытаюсь найти способ ответить на комплимент. — Ты тоже не так уж плох. Ну, если не считать носки какашечного цвета.
Он начинает хохотать.
— Какашечного цвета? Ты слишком много времени проводишь с Авой, моя милая.
— Возможно, — признаю я, мы идем дальше по проходу. Пока что ни один увиденный диван не похож на то, что я ищу. Я уже устала садиться и вставать, чтобы попробовать их.
Наконец мы доходим до зоны с огромным количеством кресел, и я вижу то, что мне нравится. Это небольшой ярко-желтый двухместный диванчик с металлическими ножками. Направляюсь к нему, чтобы посмотреть цену. Почти сто баксов. Я могла бы купить два, они впишутся в мой интерьер и выглядят они так, словно собрать их будет легко.
— Ты серьезно? — спрашивает Брэм, с призрением поглядывая на диван. — Как ты собираешься пригласить меня к себе домой? Если я сяду на эту чертову штуку, я ее сломаю.
— Попробуй, присядь, — уговариваю его и смотрю, как он опускает свое массивное тело на диван.
Он морщится.
— Самый неудобный диван на котором сидела моя задница.
Я сажусь рядом. Он тесноват. Действительно тесноват. Моя нога прижимается к его ноге и меня дразнит этот восхитительно сексуальный, мужской запах. Но, несмотря на это, он прав. Набивка практически пустая.
Но мне так подходит цена.
— У меня много подушек, — говорю я, пытаясь встать с дивана. — Я могу заставить это работать.
Мой пресс на самом деле работает, пытаясь выбраться из этого проклятого дивана. От Брэма никакой помощи. Он тянет меня за воротник и усаживает обратно рядом с собой.
— Знаешь, если бы мы были парой, — говорит он, кладя руку на спинку так, что она оказывается у меня за плечом, — это диван был бы для нас идеален. Мы бы никогда с него не встали. Мы бы сидели здесь в компании друг друга целую вечность.