Она вскочила и крепко поцеловала мать, которая тут же запротестовала:

— Оставь, пожалуйста! Ты испортишь мне прическу, Элизабет. Какая же ты бываешь резкая в движениях. Сядь на место! И дай мне, пожалуйста, поработать!

— Хорошо-хорошо! Я больше не дотронусь до тебя, — сказала Элизабет.

Она снова села на край стула, выпрямив спину и поджав губы, словно посетительница. Но ее хватило ненадолго. Едва Амелия снова принялась за расчеты, как Элизабет воскликнула:

— Знаешь, мама, я еще раз осмотрела номера. Они просто ужасны!

— Что такое ты мне говоришь? — воскликнула Амелия. — В них все новое: обои, матрацы, валики, покрывала…

— Вот-вот! Поговорим о покрывалах!

— Чем они тебе не нравятся?

— Они с бахромой!

— С бахромой очень красиво!

— Это сильно отдает 1920 годом!

— И что?

— А у нас 1933 год, мамочка. Вкусы изменились! Если ты не видишь, что здесь уже давно все вышло из моды, то наши клиенты замечают это, я в этом уверена! Взять к примеру освещение.

Мать прервала ее строгим тоном:

— Что там еще с освещением?

Элизабет обернулась и увидела, как в холл вошел отец. На нем был его старый рабочий костюм, а в руке он держал разводной ключ.

— Ты закончил с водопроводом, Пьер? — спросила Амелия, увидев мужа.

Тот ответил с величественной простотой человека, который теперь даже и не пересчитывал творимые им чудеса.

— Да, я только что включил воду.

Но ни жена, ни дочь словно и не удивились этому заявлению, поэтому он повторил:

— Так что же там с освещением?

— Ничего, — ответила Элизабет, — но оно довольно дурацкое — выглядит некрасиво и режет глаза.

— Короче, ты находишь, что слишком ясно все видно, — сказал Пьер и иронично улыбнулся.

— Слишком, папа!

— Тебе хотелось бы, чтобы свет был менее ярким.

— Да! Посмотри, как стало уютно в моей комнате после того, как я там все устроила по-своему. Остается сделать так же везде. Купить маленькие лампы с абажурами из цветастой ткани, постелить покрывала из кретона — он недорого стоит! Снять спинки из медных прутьев и положить валики на деревянные спинки, как на диванах.

— Ты считаешь, что так будет лучше? — серьезно спросил Пьер.

— Все будет выглядеть довольно мило, — сказала Элизабет. — Мило, по деревенски и изящно. Мы же в горах, папа! Если нам удастся создать здесь атмосферу швейцарского домика, все наши клиенты будут просто в восторге! Здесь они будут чувствовать себя как дома.

— В гостиницу селятся не для того, чтобы чувствовать себя как дома, — назидательно сказал Пьер.

— А вот ты и заблуждаешься, папа. Я уверена, что в гостинице «Мон-д’Арбуа» все номера уютные.

— Наша гостиница — не роскошный отель.

— Так надо постараться сделать его таким! Конечно, в миниатюре.

— А ты подумала о расходах? — спросил Пьер.

— Отец прав, Элизабет, — сказала Амелия. — Это было бы прекрасно, но еще слишком рано об этом говорить. Позднее, если дела пойдут получше, мы займемся необходимыми переделками. У меня самой есть на этот счет кое-какие планы. Например, эта дверь с тамбуром: она слишком узка для прохода.

— Да, — подхватила Элизабет. — А бар в глубине столовой. Если бы можно было перенести его в другое место!

— Это было бы легко сделать, если расширить холл.

Пьер нахмурил брови: мать с дочерью предались грандиозным мечтам о гостинице. Как они обе были красивы в этот момент! Элизабет вся горела от возбуждения. Амелия была более сдержана: ее бледное, несколько увядшее лицо, длинные белые пальцы, глубокий взгляд были исполнены спокойствия. Он молча восхищался ими, потом решился прервать их мечты:

— Ну вы уж слишком далеко зашли! Давайте поговорим серьезно.

— Но мы и говорим серьезно, папа, — сказала Элизабет. — Ведь через несколько лет ты не узнаешь «Двух Серн»

— У них, вероятно, родятся малыши, — сказал Пьер.

Амелия взглянула на него с упреком. Она не одобряла подобных шуток в присутствии дочери. Элизабет рассмеялась:

— Прошу тебя, мама, не принимай такой строгий вид: мне уже девятнадцать лет!

Оставив это логичное замечание без ответа, Амелия выглянула в окно и воскликнула:

— А вот и почта!

Элизабет живо вскочила со стула и уткнулась в стекло.

Плотный человек небольшого роста медленно шел по дороге, мокрой от недавно прошедшего дождя. Это был портье гостиницы — Антуан, возвращавшийся с почты с пачкой писем.

— Каким же он бывает порой неповоротливым! — сказала со вздохом Элизабет.

Антуан был одет в просторную ливрею зеленого цвета, на голове у него была фуражка с надписью золочеными буквами, козырек которой был опущен до самых глаз. Он пришел наниматься на работу на должность портье одновременно с несколькими другими кандидатами. Это было в начале месяца. Выбор пал на него, потому что все другие были слишком высокого роста и им была мала униформа.

— Подумать только, что из-за этой ливреи у нас всегда будут работать в должности портье только карлики, — заметила Элизабет.

— А что поделаешь? Надо же доносить эту почти новую одежду, доставшуюся нам от прежних хозяев, — грустно сказала Амелия.

— А разве нельзя удлинить рукава, брюки, расширить пиджак?

— Нет, я посмотрела.

— Я доверяю Антуану, — сказал Пьер. — Он похож на крестьянина, и я считаю его сметливым.

Входная дверь глухо стукнула, и на пороге появился Антуан во всем зеленом.

— Спасибо, Антуан, — сказала Амелия, принимая протянутые ей письма. — А сейчас помогите Берте натереть полы. Только сначала переоденьтесь.

— Да, — сказала Элизабет, — было бы жаль испачкать такую красивую ливрею!

Когда он ушел, Амелия вскрыла конверты ножом для разрезания бумаги, быстро пробежала глазами несколько писем, затем вдруг выпрямилась и сказала победным тоном:

— Порядок! Греви возвращаются!

— Отлично! — воскликнула Элизабет. — Я так люблю кататься с Жаком на лыжах! Они приедут все вместе?

— Конечно. Господин Греви просит дать им те же номера, в которых они жили в прошлом году. Хорошо, что я не обещала мадам де Бельмон пятый номер.

— Но ты же оставила третий номер господину Жобуру, — сказал Пьер.

— Я поселю его в четырнадцатом. Ему там тоже поправится. Теперь у нас все номера будут заняты к праздникам. Кроме двух небольших номеров в пристройке, но я предпочитаю держать их в резерве на непредвиденный случай.

Делая вид, что слушает мать, Элизабет перебирала письма, лежавшие на столе.

Хорошо, что приедет Жак Греви. Но ему всего девятнадцать лет и для нее он будет только товарищем. Она надеялась найти в почте послание от Андре Лебрейя, двадцатичетырехлетнего студента из Алжира, который прошлым летом настойчиво ухаживал за ней. Он был высокого роста, брюнет, со смуглым лицом, очень белыми зубами и серьезным взглядом. Элизабет хотелось увидеться с ним вновь, но после того, как они расстались, он ей ни разу не написал. Вероятнее всего, он не намеревался вновь приехать в Межев. Она не опечалилась, а просто была разочарована. Этот флирт уже стал терять притягательную силу и теперь останется в ее памяти как одна из сезонных идиллий. Элизабет казалось, что прошло много времени с того момента, как она приехала в Межев. Конечно, ее родители были не в курсе этого ее увлечения.

— Надо принести в пятый номер два пружинных матраса, — сказала Амелия. — Я думаю, что дети, как обычно, будут спать в номере с бабушкой. Жак будет жить в двенадцатом. Родители в третьем. Я сейчас же им напишу, чтобы подтвердить…

На бланке красовался престижный заголовок:

«Гостиница «Две Серны» — летний и зимний сезоны. Все удобства. Горячая и холодная вода. Центральное отопление. Отменная кухня. Умеренные цены.

Директор-владелец: П.Мазалег».

Амелия быстро стала писать:

«Межев, 5 декабря 1933 г.

Дорогой клиент,

Держа в руках Ваше уважаемое письмо от 3-го сего года…»

Вся деловая переписка Амелия начиналась так:

«Держа в руках Ваше уважаемое письмо…»

— Тебе не кажется, что следовало бы сменить эту формулировку, мама? — спросили Элизабет. Это выглядит несколько нелепо.