Пока Хокридж сдавал карты для партии в очко, Грант удовлетворял любопытство джентльменов рассказом об одной похотливой итальянской графине и сонме ее любовников. Распространяться о собственных подвигах не хотелось, да и времени на амурные похождения не оставалось. Партнеры наперебой хвастались победами прошедшего десятилетия.
Все продолжалось точно так же, как и в прежние времена.
Или нет?
Грант постарался сосредоточиться на игре, чтобы не позволить мыслям вернуться к встрече с братом. Карты пришли неудачные, и делать безумные ставки, как в юности, не хотелось. Тогда он умудрился за несколько лет спустить щедрое наследство бабушки по материнской линии. Горький опыт охладил азарт.
«Глаз дьявола» удалось выгодно продать через посольство русскому царю. Сделка принесла солидный куш. Капитальные активы в кораблестроительных и прочих выгодных предприятиях сделали Гранта Чандлера не просто состоятельным, а по-настоящему богатым. Так что он мог позволить себе выбросить на ветер кругленькую сумму, но не собирался этого делать.
Деньги ему достались нелегко.
Немного посидев со старыми приятелями, Грант поднялся и, несмотря на бурные протесты, решительно распрощался.
– В пятницу состоится гонка экипажей, – предупредил неугомонный Хокридж. – Смотри не пропусти.
– Подумаю, – ушел от ответа Грант. Эти парни не могли знать, что в жизни существуют проблемы значительно более серьезные, чем вопрос о том, куда и как потратить время. Для Гранта главное – раскрыть тайну смерти Роберта.
Возвращаясь домой верхом на гнедом мерине, Грант старался дышать как можно глубже: хотелось очистить легкие от дыма. Вечер выдался сырым, туманным и холодным. Самое время устроиться возле приветливо пылающего камина и хорошенько подумать.
Привлекательность чуждого времяпровождения испугала. Черт возьми! Он же не старик на грани слабоумия! Не какой-нибудь слабак, в ужасе бегущий от ночного буйства!
Просто настала пора посидеть спокойно, задать себе кое-какие вопросы и честно на них ответить. Решить, как вести себя с Софи. Спланировать задуманное соблазнение. А потом вернуться к прежней жизни.
Грант подъехал к конюшне, спешился и бросил поводья поджидавшему конюху. Он пошел по засыпанной гравием дорожке небольшого сада. И вдруг насторожился.
Ему показалось, что кто-то пристально за ним наблюдает.
Грант остановился в густой тени дуба и огляделся. Темные округлые курганы кустов утопали в вечернем тумане. Под старинным тутовым деревом светлела гранитная скамейка. В воздухе витал живительный аромат сырой земли.
Грант осторожно обошел сад по периметру и убедился в том, что в кустах никто не прячется. Постепенно напряжение спало, а ощущение чужих глаз исчезло. Даже если какой-нибудь потенциальный вор и изучал обстановку сквозь щель в заборе, то, очевидно, решил поискать более легкую добычу.
Грант повернулся к арендованному дому. Высокое здание было построено из серого камня и стояло последним в ряду себе подобных. В окне второго этажа мерцала одинокая свеча. Его спальня. Скоро он приведет сюда Софи.
Грант вошел в дом и запер за собой дверь. Шаги гулко отдавались в темном коридоре. Помимо камердинера и лакея, он держал всего двух слуг: пожилые супруги Хауэлл исполняли обязанности экономки и дворецкого. Сейчас они, видимо, обедают на кухне, расположенной в подвале. Так что здесь, в парадных апартаментах, кроме него, никого быть не должно.
На мгновение он почувствовал себя таким же пустым и холодным, как анфилада парадных комнат перед глазами. Тут же прогнал меланхолию: все дело в том, что посещение Малфорд-Хауса оставило неизгладимое чувство потери и напомнило о смерти Роберта.
Мальчики росли очень разными: один – спокойный, серьезный, вдумчивый; другой – отчаянный и дерзкий сорвиголова. И все же соседство и страстное увлечение баталиями игрушечных армий сблизило их и подружило. В детстве они с Робертом были неразлучны. В юности у каждого появилась собственная жизнь. И все же они продолжали дружить, время от времени навещали друг друга или встречались за обедом в клубе. Так продолжалось до тех пор, пока в их жизнь не ворвалась Софи.
Хитрая, амбициозная, умная, живая, очаровательная Софи Хантингтон.
Она мгновенно покорила светское общество и приобрела множество поклонников, среди которых оказались Грант и Роберт. Неистовая кокетка поражала сиянием лучезарных глаз, обворожительной улыбкой. Грант утонул в остром, доселе не испытанном вожделении. В горячечном бреду и безумном стремлении к обладанию он совершил немыслимое: в порыве дикой страсти лишил Софи невинности.
Они часто ссорились, особенно после того как чувство долга толкнуло Чандлера на безрассудный поступок. Он сделал Софи предложение. Софи ему отказала, объяснив, что не может выйти замуж за младшего из братьев, не обладавшего ни наследством, ни перспективами. Она стремилась к тому, чего Грант дать не мог: к титулу, богатству и уверенному положению в высшем обществе.
Спустя две недели мисс Хантингтон обручилась с Робертом Рамзи. Вне себя от обиды и ярости, Грант набросился на бывшего друга с кулаками, повалил на землю и в кровь разбил ему лицо. Стыд за безобразную драку и боль, вызванную предательством возлюбленной, гнали прочь из дома, прочь из родной страны. Так он оказался в добровольном изгнании.
Грант наконец понял, что стоит в темном холле и зачем-то изо всех сил сжимает резные перила мраморной лестницы. Заставив себя успокоиться, он вошел в кабинет и налил себе изрядную порцию бренди. Огненная жидкость обожгла горло и вернула его к действительности.
По словам Софи, Роберт умер медленной и мучительной смертью. Вдова выглядела такой бледной, слабой и беззащитной, что хотелось прижать ее к груди, согреть, утешить. Однако опыт подсказывал, что красавица способна и на ухищрения, и на лицедейство.
Может быть, ее утомила жизнь с положительным, уравновешенным, склонным к уединенным занятиям и размышлениям Робертом? Интересно, планировала ли она отравление заранее, возможно, на протяжении многих месяцев, или подсыпала яд импульсивно, в момент эмоционального всплеска? А что потом? Сидела у постели умирающего и тайно злорадствовала, наблюдая, как он угасает. Грант пришел в неописуемую ярость.
До чего же он ее презирает!
И в то же время желает.
На этот раз расчетливой красавице не удастся вышвырнуть его из собственной жизни. Он законный опекун Люсьена и может являться в Малфорд-Хаус в любое время.
Мысль о маленьком сыне Роберта встревожила Гранта.
Серьезный и искренний, мальчик складом характера напоминал отца. Ну а от матери юному герцогу досталась яркая внешность. Он с такой печалью и искренней любовью вспоминал папу, что в сердце Гранта шевельнулась жалость. Детство Гранта как небо от земли отличалось от детства маленького Рамзи, и все же он хорошо знал, что значит тосковать по отцовской любви.
Как же мальчик отреагирует на обвинение матери в убийстве и на заключение ее в тюрьму? Грант вовсе не хотел доставлять ребенку мучения. Люсьен обожает маму, а она в нем души не чает.
Если принять во внимание предполагаемую роль в смерти супруга, Софи оказалась на редкость внимательной и заботливой матерью. Она трепетно опекала Люсьена, а с прекрасного лица не сходило взволнованное выражение. Во время встречи в библиотеке нетерпеливо ждала малейшего повода отослать ребенка прочь, подальше от гостя, и при первой же возможности отправила в детскую учить уроки.
«К сыну я тебя не подпущу. Боюсь дурного влияния».
Эти слова ранили Гранта: неужели герцогиня искренне верит в то, что он способен испортить, растлить ребенка? Видимо, так оно и есть. Софи наверняка проконсультировалась с сотней адвокатов, пытаясь лишить его прав опекунства.
Но вот вопрос: почему Роберт поручил заботу о сыне именно ему, не имеющему ни малейшего понятия о воспитании детей, не представляющему, что значит быть отцом? На ум приходило лишь одно объяснение: Роберт вспомнил о старом друге и доверил ему судьбу единственного ребенка, потому что подозревал жену в отравлении.
Опасно недооценивать Софи: она умна и изобретательна. Чтобы добиться доверия и вырвать признание, потребуется немало усилий, обаяния, тактической тонкости и изощренного коварства. Ну а пока остается лишь задавать осторожные вопросы, чтобы восстановить картину последних дней Роберта.
Грант направился к лестнице. Хотелось снова, в двадцатый раз перечитать письмо Роберта. А вдруг обнаружится какой-нибудь не замеченный раньше намек? На смертном одре Роберт неуверенной рукой нацарапал довольно невнятное послание…