– Мне кажется, вы могли убедиться, мадам, что я их тоже не выношу. Соболей же я не прислал вам не по оплошности, а из-за бедствий нынешнего времени. Торговые караваны из Великого Новгорода, которые всегда приходили на ярмарку в Шалон, теперь обходят наши края стороной. Они направляются в Лондон или поворачивают в Венецию.

– Так пошлите за ними в Венецию…

– Это невозможно, мадам. Страна наша обескровлена. У нас нет больше кораблей, а суда, которые ходят из Венеции в Брюгге, к нам не заходят. Что до Брюгге, то вам лучше чем кому бы то ни было, известно: герцог Бургундский повелел не впускать туда подданных короля Карла.

Госпожа де Ла Тремуйль вздохнула столь шумно, что и этот вздох был слышен наверху. Катрин чувствовала подступающую дурноту: нервы ее были натянуты до предела, и слышать этот ненавистный голос в двух шагах от себя было тяжким испытанием. Она инстинктивно подошла к окну и скользнула рассеянным взором по улице Орон. Между тем внизу госпожа де Ла Тремуйль томно произнесла:

– Что ж, придется удовлетвориться тем, что есть. Пусть мне принесут завтра во дворец самые красивые меха. Впрочем, я лучше посмотрю сейчас, раз уж зашла к вам. Прикажите выложить товар. Вы доставите мне то, что я отберу.

– Как же мы могли не услышать ее прихода? – пробормотала Катрин, смотря на всадников и придворных дам, занявших почти всю улицу и производивших шума не меньше, чем давешние лучники.

– Вы были слишком поглощены разговором, – мягко ответила Масе, и Катрин почудилось, что в голосе ее прозвучал упрек, – поэтому и не слышали. Мне хотелось бы, чтобы эта женщина скорее ушла. У нее слишком острый взгляд и уши, которые улавливают малейший шорох…

– К тому же вы прячете именно меня, – сказала Катрин с горечью, – и если у нее появится хоть тень подозрения…

– Пряча вас, мы рискуем ничуть не больше, чем укрывая мэтра Алена Шартье, – спокойно возразила жена Жака. – В наше время никто не застрахован от доноса… даже и ложного. Вам лучше подняться в свою комнату, Катрин.

Молодая женщина отрицательно покачала головой. Она предпочитала остаться здесь, поблизости от своего врага. Она часто замечала, что явная опасность не так страшила ее, как неопределенная угроза. Кроме того, она испытывала нечто вроде горькой радости при мысли, что своим присутствием в этом доме бросает вызов этой злобной женщине, готовой на все, чтобы отобрать у нее Арно. Внизу жена первого камергера, очевидно, приказала вынести все меха, хранившиеся в лавке. На прилавок с глухим стуком ставили плотно упакованные тюки, которые затем раскладывались, и тогда доносился ровный голос Жака Кера, перечислявшего достоинства того или иного товара. Прислонившись лбом к стеклу, Катрин застыла в ожидании, сама не зная, чего ждет. Чтобы все это наконец закончилось? Чтобы удалилась эта опасная покупательница? И Жак поднялся наверх, дабы помочь ей обрести душевное равновесие, ведь один его вид внушал уверенность. Возможно, она ожидала именно этого.

Внезапно она встрепенулась, и ее рассеянный взгляд стал напряженно-внимательным. От ворот Орон по улице поднималась телега, которую везла толстая ленивая лошадь. Телега встала прямо у дверей дома меховщика. Это была самая обыкновенная крестьянская повозка, небрежно сбитая из деревянных досок. Большие колеса, окованные железом, вязли в глубоких рытвинах, оставшихся после дождя. И поклажа не представляла никакого интереса: вязанки хвороста, наваленные с верхом и грозившие обрушиться при каждом резком движении.

Словом, ничто не могло бы привлечь внимания к этой телеге, кроме… кроме, может быть, возницы. Он сидел на облучке, свесив ноги и согнувшись. Драная бумазейная рубаха распирала его широкую грудь. Едва взглянув на крестьянина, Катрин ощутила острую уверенность, что знает этого человека или, по крайней мере, видела его… Она взглянула пристальнее. На нем был камай с капюшоном из грубой черной шерсти, который закрывал половину лица, заросшего бородой. Кого же он напоминал ей своей манерой сидеть и всем обликом? Она не успела задать себе эти вопросы, потому что крестьянин, подняв голову, посмотрел на окна дома. Катрин вскрикнула от удивления и тут же быстро зажала рот ладонью. Возницей был не кто иной, как Сентрайль. Молодая женщина бросилась к Масе и, взяв ее за руку, подвела к окну.

– Смотрите! – сказала она. – Узнаете его?

Масе в свою очередь едва удержала крик.

– Господи! – произнесла она, бледнея. – Его невозможно не узнать!

Между тем ряженый крестьянин неторопливо слез с облучка с очевидным намерением войти в лавку Жака Кера. Осознав опасность, Масе, словно подброшенная пружиной, ринулась прочь из комнаты. Катрин услышала, как она вихрем промчалась по лестнице, а затем увидела ее уже на улице. Она успела вовремя, ибо Сентрайль в этот момент взялся за ручку двери. Жена Жака возникла перед ним, гордо вскинув голову в высоком чепце, чтобы из лавки нельзя было разглядеть его лица. Ее звонкий голос был слышен на всей улице:

– Ты что же это, любезный, ума решился? Разве в лавку нужно тащить хворост? Поворачивай во двор! Пошевеливайся, я сейчас велю открыть ворота.

– Прощенья просим, хозяйка, – радостно гудел возница с неподражаемым беррийским выговором, – не знали мы… Хворост возит ваш испольщик Робен из Буа Патюйо, да вот незадача, ногу он подвернул, значит, мы теперь вместо него…

– Хорошо, хорошо, – недовольно прервала Масе, – заводи телегу во двор! Не видишь разве, ты мешаешь благородным господам.

В самом деле, дворяне из эскорта госпожи де Ла Тремуйль, разодетые в голубой и красный бархат, брезгливо расступились, пропуская мужлана с телегой, и именно поэтому никто не узнал отчаянного, опрометчивого капитана. Смотря на эту сцену, Катрин чувствовала, как по спине ее течет ледяной пот. Сцепив похолодевшие пальцы, она не могла унять дрожь нетерпения. Зачем Сентрайлю, который мог ходить по городу не таясь, понадобился весь этот маскарад? Отчего он выбрал такую жалкую повозку? И что, собственно, в ней находится, кроме хвороста?

От внезапной догадки кровь хлынула к лицу молодой женщины. На улице служанка уже распахивала ворота, и Сентрайль, вперевалку и волоча ноги, как настоящий крестьянин, повел свою лошадь с телегой во двор. Не в силах больше ждать, Катрин подобрала юбки и бегом бросилась к деревянной галерее, выходившей во внутренний двор. Происходившее внизу ее больше не интересовало. Она показалась на галерее как раз в тот момент, когда за Сентрайлем закрывались ворота. Капитан заметил молодую женщину и улыбнулся ей. Эта улыбка пронзила сердце Катрин, как луч света, вошедший в темную ледяную комнату. Сентрайль не стал бы так улыбаться, если бы Арно не было в живых.

Во дворе старая Маго хворостиной гнала кур в курятник. Сара помогала Масе открыть настежь двери большого амбара. Готье и еще один слуга запирали на засов ворота. Когда Катрин сбежала вниз, Сентрайль уже завел телегу в амбар. Он даже не взглянул на нее.

– Быстрее! – отрывисто бросил он. – Помогите мне! – Схватив первые две вязанки хвороста, он, не глядя, отбросил их в сторону.

– Что же вы привезли? – спросила Катрин, удивленная такой спешкой.

– Не задавайте глупых вопросов! Что обещал, то и привез!

Вскрикнув, Катрин бросилась к телеге. Вдвоем они быстро разбросали вязанки. На дне телеги лежал длинный ящик с просветами между досок. Катрин уже схватилась за поперечные рейки, но Сентрайль грубо отстранил ее, почти швырнул в руки Сары.

– Не надо бы ей сейчас на него смотреть, – проворчал он. – Зрелище не из приятных! Вовремя мы поспели…

Ухватив ручищами дранку и не обращая внимания на занозы, он оторвал крышку ящика. В нем лежал ужасающе грязный изможденный человек, с мертвенно-бледным лицом, обросшим густой черной бородой. Глаза его были закрыты, тело застыло в трагической неподвижности, и по первому взгляду любой принял бы его за покойника. Катрин, испустив дикий вопль, вырвалась из рук Сары и припала к безжизненному телу, захлебываясь от рыданий:

– Арно! Боже мой! Арно… Что они сделали с тобой?

Призрак

Она была уверена, что оплакивает мертвого, и Сентрайлю пришлось силой оторвать ее от своего друга.

– Причитаниями здесь не поможешь, Катрин. Есть у вас комната, куда положить его, госпожа Масе?

– Можно занять мою, – воскликнула Катрин, утирая слезы.

– Прекрасно! Показывайте дорогу.

Сентрайль без видимых усилий взял Арно на руки. Поникшая голова Монсальви безвольно покачивалась на плече капитана. Казалось, раненый ничего не видит и не слышит. Больше всего он походил на марионетку, чьи ниточки оборвались. Катрин, с трудом удерживая вновь подступившие слезы, поднесла ко рту руку и вцепилась в нее зубами.