Кирилл не мог этого себе объяснить, но с детства упоенно разглядывал сообщества крыс и цыган. Странное сочетание, но и те и другие казались ему образцом отвратительности и свободомыслия. В те дни, когда рядом с поместьем останавливался табор, Елена Николаевна напрасно прятала Кирилла и давала строгие наказы гувернанткам. Мальчик всегда убегал поближе к «отвратительным людям», как их называла княгиня.
Его очень привлекали цыганские дети, которые часто были очень красивыми, а иногда и выглядели «не в масть». Голубоглазые с черными кудрями или зеленоглазые и рыжие, а иногда и откровенно русые, они играли на полянках с котятами и казались молоденькому княжичу чрезвычайно интересными. О том, что эти дети могли быть ворованными, тоже ходили легенды.
Сейчас Кирилл снова и снова возвращался к излюбленной теме, и на его полотнах оживали колоритные цыганки, ворованные кони, голубоглазая ребятня, лохматые медведи и прочие детали. Крыс он старался не рисовать, хотя разглядывал с не меньшим упоением, чем раньше.
Сейчас граф остановился у картины, которая многим показалась бы отвратительной. Кирилл с любопытством посмотрел на необычного ценителя. Мехцебер побледнел, скривил губы, но придвинулся ближе, а не отошел. На картине было изображено утро в цыганском таборе. Среди общего запустения и грязи выделялась девочка лет восьми, отличающаяся от чернявых сверстников светлым лицом и рыжими волосами. Платье на ней выдавало отнюдь не цыганское происхождение, но из-за грязи и потрепанности это заметил бы не каждый. Ноги девочки были изъедены язвами и покусаны насекомыми, по ее подстилке ползали крысы. Девочка так и не проснулась, хотя утренний свет явно выделил ее из общей массы. Вокруг нее собирались взрослые и дети, и не понятно было, злятся ли они на чужеродную соню или девочка попросту умерла.
Картина будила странные чувства. Когда Кирилл закончил ее, он долго не смел приближаться к мастерской, до такой степени она была живая. Он сам для себя так и не решил, спит эта несчастная девочка, или отправилась отдыхать от своей многострадальной жизни в лучший мир. Возможно, что эти сомнения и делали картину настолько страшной и незабываемой.
Князь посмотрел на графа. Мехцебер спешно отвел взгляд к окну, скрывая слезы. Граф плакал! Этот солидный, убеленный сединами человек плакал над картиной с грязной спящей девочкой. Интересно, что бы это значило?
— Сколько стоит эта картина?
Голос графа звучал надломленно. Кирилл никогда не видел, чтобы картины так волновали людей. Он вообще мало знал людей, способных к сопереживанию. В обществе культивировалась сдержанность. Ну, даме, конечно, простительно иногда упасть в обморок, но чтобы мужчине плакать?! Цену Кирилл называть не хотел. Другую картину он с радостью подарил бы, а не только продал… А эту… Для того чтобы собраться с мыслями, Кириллу пришлось вспомнить матушку. Ее суровое лицо мгновенно пробудило в нем деловую жилку, и он назвал цену, за которую, на его взгляд, можно было бы продать всю эту мастерскую.
Пауза была недолгой. Граф вернулся к картинам, которые смотрел до этого и выбрал еще три.
— А эти?
Кирилл понял, что граф выразил согласие! Более того, он не собирается ограничиваться единичной покупкой.
Таких чувств он еще ни разу в жизни не испытывал: восторг, гордость, сожаление, жадность сплелись в его душе в плотный клубок. Зря матушка не пошла с ними, запоздало подумал Кирилл. Ему еще никогда не приходилось выступать в роли продавца своих полотен, и он боялся, что брякнет какую-нибудь несуразность.
Но граф казался невозмутимым. Он сам оценил три выбранные картины. Кирилл посчитал, что это более чем щедрое вознаграждение и дал свое согласие, хотя ему и было очень жалко первой картины. Жаль, что приходится начинать именно с нее, но ведь с чего-то же нужно! Втайне Кирилл надеялся, что это жутковатое зрелище никогда никого не привлечет. А тут, надо же… Такой чудаковатый покупатель.
Расставались князь и граф добрыми друзьями. Кирилл даже не ожидал, что спланированное матерью знакомство окажется столь приятным. Мехцебер больше не казался князю глуповатым чудаком, а напротив, он увидел в нем родственную душу.
После того как карета графа отъехала от ворот имения Зелениных, Елена Николаевна дала волю своему негодованию.
— Кирилл, я не представляла себе, что столь известный человек, может оказаться настолько… бесцеремонным. Пожалуй, я переусердствовала в своих настояниях. С ним просто нельзя быть любезным! Впрочем… Как ты его находишь?
В раздражении Елена Николаевна не ожидала другого ответа, кроме порицания невежливого гостя. Как он посмел так неуважительно повести себя с хозяйкой?
— Мне кажется, мама, что мы с ним прекрасно поладили. Конечно, он мог бы быть поуважительнее с вами… Но тем не менее он купил четыре картины по весьма высокой цене.
Зарождавшееся возражение угасло на устах княгини. Как только речь зашла о деньгах, она без труда смогла усмирить гордыню. Нельзя сказать, что она была алчна, в этом не было нужды… Но вот амбициозна — это да. А четыре картины, купленные за один раз, — это уже престижно. Это уже повод для светских сплетен.
— И какова же цена? — осведомилась Елена Николаевна, делая голос сладким.
Услышав ответ, она осталась не только довольной, а даже впала в счастливую задумчивость. Из этого состояния ее вывел голос сына.
— Кроме этого, он предложил мне выставить свои картины в доме его сестры. В этом сезоне она готовит более десяти приемов, планируется приглашение многих дебютантов… Одним словом, зрителей у моих картин будет хоть отбавляй. И одним из них непременно будет Амелия Мехцебер, которую граф обещался привезти из Германии.
Княгиня в немом удивлении села в кресло.
— Кирилл, ты не шутишь? — Привычное самообладание немного изменило ей. — Амелия Мехцебер никогда не появляется в свете, тем более не путешествует за границу. Ее появление — это не просто фурор, это… Ты же понимаешь, что такие шутки были бы крайне неуместны?
— Конечно, матушка. Я и не шучу. Просто передал тебе ту часть беседы с нашим гостем, которую вы не имели возможности слышать.
Кирилл прекрасно понимал замешательство Елены Николаевны: она не привыкла к тому, что блажь ее сына рассматривают всерьез.
— Картины отправятся за графом позже, поэтому вы можете ознакомиться с его выбором до того, как их упакуют.
Его предложение попало в цель. Несмотря на усталость, княгиня потребовала легкую коляску, которая была приготовлена для графа, и лично отправилась на ней в мастерскую сына.
Этим вечером Кириллу так не терпелось увидеться с Анной, что он сам отправился к ее дому. Конечно, риск был большой и бессмысленный, к тому же этот поступок мог сильно повредить репутации девушки, но Князь дал себе клятву быть очень осторожным.
Дом Ивана Хомова стоял на самой околице деревни. Огромные бревенчатые хоромы построили по приказу Владимира Владимировича для его любимицы — Натали Зеленициной. Кузнец Федор, хоть и сам на все руки мастер, вынужден был жить здесь примаком. А теперь его старшему сыну выпала очередь ухаживать за этой роскошью.
Надо сказать, что Иван справлялся. Дом не выглядел заброшенным и обветшавшим, былое великолепие, на которое теперь должно было не хватать средств, не вызывало жалости. Видимо, дела в семье Хомовых спорились. Кириллу удалось даже рассмотреть нескольких женщин на заднем крыльце, которые монотонно щипали хмель, вытягивая его длинные плети. Видимо, Иван нанимал работниц для подготовки сырья на городскую пивоварню. Ну что ж, неплохое подспорье крестьянскому труду.
Кирилл томился ролью наблюдателя и изо всех сил боролся с искушением подкупить кого-нибудь из щипальщиц хмеля. Ведь им ничего не стоило сообщить Анне о том, что ее ждут. Но такой роскоши Кирилл не мог себе позволить. Все, что угодно, только не угроза репутации Анны! В тот же день поползут слухи, и бедная девушка станет объектом издевательств. Ворота перемажут дегтем в знак того, что блудит с князем, да мало ли что еще удумают!
Кирилл даже испугался того, с какой нежностью размышляет об Анне. Он переминался с ноги на ногу и всячески старался придумать повод не уходить отсюда подольше. Он видел, как вернулся с поля Иван, как распустила работниц Наталья Степановна. И как постепенно, один за другим погасли окна в большом доме. Крестьяне не любили жечь свечи и масло. Они ложились и вставали вместе с солнцем на протяжении всего лета. Лишь в одном окошке виднелся огонек.