Даниэла Стил - Прекрасная незнакомка

— Ей шестнадцать лет, и слава Богу, нянька уже не требуется, Алекс.

Нянька — нет, но до крайности нужны мать и отец — как всякой молодой девушке.

— Ничего не могу поделать. Мое занятие — политика. Разве не знаешь, сколько она отбирает сил.

— Угу. — Он медленно покачал головой. Вот чего она вознамерилась и ему пожелать. Жизни с Рэчел «Паттерсон», жизни, низводящей до приближенного мужчины. — Что еще скажешь? — Разговор продолжать не хотелось, и за пять минут он наслушался предостаточно.

— На тот год меня выдвинут в сенат.

— Поздравляю, — сказано это было вяло.

— Не очень-то радуйся.

— Я не очень. Думаю вот о Мэнди, о том, во что это выльется для нее.

— Если я пройду, это выльется в то, что она станет дочерью сенатора, так-то вот. — В ответе Кэ прозвучала внезапная резкость, Алексу захотелось огреть сестру.

— Полагаешь, ее это вправду трогает?

— Возможно, и нет. Деточка витает где-то в облаках и, возможно, ухом не поведет, если меня выдвинут в президенты. — На миг Кэ взгрустнулось, а брат покачал головой.

— Не в том суть, Кэ. Все мы тобой гордимся, любим тебя, но существует нечто более высокое, чем… — Как ей скажешь? Как объяснишь? Ничто ее не заботит, кроме своей карьеры, своих дел.

— По-моему, всем вам невдомек, что это значит для меня, как оно тяжело дается, сколь многое мне удалось. Занятие самоубийственное, и я с ним справляюсь, а ты только и знаешь, что поносить меня, что я дурная мать. А твоя мамочка того хуже. А Джордж слишком занят тем, что потрошит людей, и не упомнит, кто я — член конгресса или мэр. Все это, паренек, несколько огорчает, мягко говоря.

— Не сомневаюсь. Но случается, окружающие страдают от карьеры вроде твоей.

— Этого следует ожидать.

— Следует? И все ради карьеры?

— Может, и так. — Голос ее прозвучал устало. — Я не готова дать полный ответ. При всем желании. А как ты? Что в твоей жизни новенького?

— Мало что. Работа.

— Тебе хорошо?

— Иногда.

— Вернулся бы ты к Рэчел.

— Ну, быстро же ты сползла к главной теме. Не хочу я, Кэ, возвращаться. Кроме того, откуда ты взяла, что я ей нужен?

— Она сказала, что с удовольствием повидается с тобой.

— Ох, Боже мой, — он вздохнул в трубку. — Ты ведь не отступишься. Отчего бы тебе не пожениться с ее отцом и оставить меня в покое? Результат получишь тот же, не так ли?

На этот раз Кэ рассмеялась.

— Возможно, и так.

— Ты вправду надеешься, что я буду вести свою интимную жизнь исключительно в интересах твоей карьеры? — Таковая идея развеселила его, но под ее бессовестностью, чуял он, кроется частичка правды. — Пожалуй, в своей старшей сестре мне всего милей ее безоглядное упорство.

— Оно, мой младший брат, приносит мне то, чего я добиваюсь.

— В чем я не имею сомнений, кроме как в нынешнем случае, милочка.

— Значит, поужинать с Рэчел ты отказываешься?

— Ага. Но ежели опять ее повстречаешь, пожелай от меня всего лучшего. — Что-то в нем вновь шевельнулось при упоминании ее имени. Он больше не любил Рэчел, но временами не мог безболезненно слышать о ней.

— Обязательно. А ты пораскинь умом. Я всегда готова свести людей, если ты заглянешь в Нью-Йорк.

— А мне тогда повезет, ты уедешь в Вашингтон или будешь слишком занята, дабы со мной повидаться.

— Не исключено. Так когда ты собираешься к нам на Восток?

— Видимо, через полмесяца. Есть у меня клиент, к которому надобно съездить в Нью-Йорк. Я здесь представляю его интересы в отменно крупном деле.

— Впечатляет.

— Тебя? — Глаза его сузились, он посмотрел вдаль из окна. — Отчего бы? Подходяще звучит для твоей предвыборной кампании? По-моему, мамины читатели принесут тебе больше голосов, нежели мои дела. — Прозвучало это с некоторой иронией. — Если, конечно, я не одумаюсь и не женюсь вновь на Рэчел.

— Только не попади в какую-нибудь переделку.

— Разве со мной это бывало? — весело сказал он.

— Нет, но коль скоро я выдвигаюсь в сенат, то гонка будет крутая. Мой конкурент — маньяк нравственности, и если кто-либо даже из отдаленной родни моей натворит что-то неприличное, меня с дерьмом смешают.

— Не забудь предупредить маму, — пошутил он, но Кэ ответила незамедлительно и с полной серьезностью:

— Уже предупредила.

— Ты шутишь? — Он расхохотался при одной мысли, что его элегантная, статная, моднейше одетая, седовласая мать совершит нечто недостойное, способное опрокинуть надежды Кэ на место в сенате или где-либо еще.

— Я не шучу, я серьезно. Нельзя же, чтоб у меня в ближайшее время возникли сложности? Нельзя допустить ни глупости, ни скандала.

— Какой стыд!

— Это ты о чем?

— Не знаю… Подумываю вот, не завести ли роман с бывшей поблядушкой, только что вышедшей из тюрьмы.

— Ах как смешно. Я на полном серьезе говорю.

— К сожалению, похоже, что так. В любом случае, вручи-ка мне свод наставлений, когда я приеду в Нью-Йорк. А до той поры постараюсь вести себя смирно.

— Постарайся, и дай Мне знать, когда соберешься сюда.

— Зачем? Чтоб устроить мне нечаянное свидание с Рэчел? Боюсь, госпожа депутат Вилард, что даже ради твоей карьеры я на это не соглашусь.

— Дурак ты.

— Допустим. — Но сам он больше уж так не считал. Отнюдь не считал. Закончив разговор с Кэ, и поглядывая в окно, поймал себя на том, что думает не о Рэчел, а о той женщине, сидевшей на ступенях. Смежив веки, он видел ее, видел безупречно изваянный профиль, огромные глаза, нежные губы. Не приводилось ему встречать женщину столь красивую и столь влекущую. И сидел он у стола, закрыв глаза, думая о ней, потом со вздохом покачал головой, открыл глаза и поднялся. Смешно мечтать об абсолютно незнакомой даме. Осознав, что глупит, Алекс усмехнулся и вычеркнул ее из памяти. Что за резон влюбиться в прекрасную незнакомку. Однако спустившись из кабинета приготовить себе ужин, он не мог не признаться себе, что вспоминает ее снова и снова.

Солнце заливало комнату, искрилось на бежевом шелке кровати и обитых им же стульев. Комната была просторная, удобная, высокие стеклянные двери смотрели на залив. Из будуара, примыкавшего к спальне, отрывался вид на мост Золотых Ворот. В каждой из комнат было по беломраморному камину, висела строгого отбора французская живопись, бесценная китайская ваза помещалась в углу, вставленная в инкрустированный шкафчик стиля Людовика XV. Близ окон стоял изысканный стол того же стиля, способный преобразить в карликовую любую комнату, но только не эту. Она была красивая, громадная, чистая и прохладная. Следом за будуаром находилось небольшое помещение, наполненное книгами на английском, испанском, французском. Книги — главная отрада бытия для Рафаэллы, и стоит она именно здесь, застыв на мгновение, чтобы кинуть взгляд на бухту. Девять часов утра, на ней идеального покроя черный костюм, пригнанный точно по ней, неназойливо, с особым вкусом подчеркивающий изящество и совершенство ее фигуры. Костюм ей сшили в Париже, как по преимуществу и остальной гардероб, не считая того, что она покупала в Испании. В Сан-Франциско она почти не приобретала одежду. Почти никогда не выходила, не выезжала. Была в Сан-Франциско невидимкой, тут редко вспоминали ее имя, а ее саму вовсе не встречали. Для большинства ее облик трудно было ассоциировать с миссис Джон Генри Филипс. Да еще такой облик! Попробуй представить себе безупречную красавицу-белоснежку с огромными глазами. Когда она выходила замуж за Джона Генри, какой-то репортер написал, что выглядит она сказочной принцессой, и пустился разобъяснять, из чего это следует. Но в это октябрьское утро на залив смотрела не сказочная принцесса, а крайне одинокая молодая женщина, накрепко замкнувшаяся в своем мире одиночества.

— Ваш завтрак подан, миссис Филипс.

Горничная в накрахмаленном одеянии стояла в дверях, ее реплика прозвучала, ровно приказ, так подумалось Рафаэлле, да и всегда на нее производила сходное впечатление прислуга Джона Генри. То же самое ощущалось и в доме отца в Париже, и в доме деда в Испании. Не могла она отделаться от чувства, что командуют именно слуги — когда ей вставать, когда одеваться, когда обедать и когда ужинать. «Мадам, вам подано», — так объявлялся ужин в парижском отцовском доме. А ежели мадам не желает таковой «поданности»? Если хочет просто бутерброд, хочет съесть его, сидя на полу у огня? Или если желается ей на завтрак получить блюдце мороженого, а не гренки с омлетом? Сама эта идея заставила улыбнуться Рафаэллу на обратном пути в спальню. Она убедилась, что все готово. Чемоданы аккуратно составлены в углу, все шоколадного цвета, из замши, мягкой как для перчаток; здесь же вместительная сумка, в которой Рафаэлла повезет подарки для матери, тети, кузин, свою бижутерию, чтение на самолетный рейс.