Ольга Лебедева - Прекрасная Охотница

— Просто я не верю в Комиссаровых, — столь же тихо ответила Прекрасная Охотница. — И коли уж и существует рука судьбы, то должен быть кто-то, кто сумеет вовремя ее направить. Вы не находите, Петр Федорович?

Стрелок молчал, печально глядя на тайную сотрудницу царской охранки. Нет, не охранки, думал Фролов в эти минуты — а именно охраны. Она — охранительница, добрый ангел императора, перед защитой которого не остановится ни перед чем. Даже подставив собственную голову под ружья всех этих Дубининых, Звягиных, Муртазиных…

— Что же вы молчите? — спросила она, и голос Прекрасной Охотницы впервые дрогнул. — Я спрашиваю вас, Петр Федорович — отчего вы не говорите со мною теперь? Ведь вы неизмеримо лучше, выше и благороднее всех этих…

«…Дубининых, Звягиных, Муртазиных…» — эхом отозвалось и повторилось вновь в мозгу Фролова.

— Так почему же вы решились на такое… такую ужасную затею?

Арбенина смотрела на него с состраданием, она искреннее желала сейчас добра этому спокойному, невозмутимому в обычных жизненных ситуациях человеку.

— Ведь то, что судьба, должно быть, вовремя не протянула к вам руку — в чем здесь вина государя? Почему вы хотите совершить столь ужасный поступок и погубить себя, его и…

Она не договорила — спазм перехватил ее горло. Фролов подошел к ней и взял за руку.

— Сударыня, — сказал он как можно ласковее, проникновенным тоном, бережно сжимая ее пальцы. — В ваши, безусловно, разумные и рассудительные предположения закралась одна ошибка. Все иначе, уверяю вас. И у меня даже в мыслях никогда не было покушаться на государя. Поверьте, я испытываю к нему самые верноподданнические чувства, как и вы, Диана Михайловна.

— Дарья… — прошептала она.

— Что?

— Меня зовут Дарья Михайловна, — прошептала Арбенина, даже не делая попыток вытереть, платочком глаза, покрасневшие от непрошенных слез.

— Красивое имя, — улыбнулся стрелок. — И ничем не хуже… Дианы.

— О какой ошибке вы говорили только что, Петр Федорович? — с трудом беря себя в руки, медленно произнесла молодая женщина.

— Я уже полчаса пытаюсь вам сказать об этом, а вы не даете мне рта раскрыть, — в шутливом негодовании погрозил ей пальцем Фролов. Однако, видя, что его прекрасной собеседнице не до шуток, поспешно добавил: — Как только вы прочли мне письмо этого… анонима. — Стрелок поморщился при упоминания автора доноса, и это не укрылось от внимания Арбениной. — Одним словом, это определение — «убийца всех искусней» — ко мне не подходит никоим образом.

— Но разве вы не самый лучший… не лучший стрелок во всей губернии? — спросила Арбенина, и ее голос предательски задрожал.

— Лучший — быть может. Но — не самый «искусный», — покачал головой Фролов.

— Не понимаю, — встряхнула волосами, отводя со лба прядь, Прекрасная Охотница. Объясните, что это значит.

— Я не должен был стрелять, когда вы стояли на барке, — ответил Фролов. — У меня действительно острый глаз и верная рука, это так. Но мне недостает знаний. Особенно в том, что касается стрельбы со столь дальних расстояний. Там совсем иные поправки на ветер, погрешности из-за качки волн и много чего другого. Я бы просто не решился исполнить то, в чем вы меня обвиняете. Ведь в случае с покушением на пароходе, как я понимаю, необходимо стрелять наверняка — второй попытки уже не будет.

— Но ведь вы выстрелили, — напомнила ему Арбенина.

— Тут другое дело, — покачал головою Фролов. Лицо его стало очень серьезным, он словно стал выше ростом. — Там были вы. И я не мог позволить, чтобы выстрелил эта свинья Дубинин. Или Звягин. А тем более тот, кто…

— Кто же? — порывисто воскликнула Дарья, и Петр Федорович, шагнув навстречу, заключил ее в объятия.

— Бедная… — шептал он, гладя ее по волосам, прижимая к груди, обнимая поникшие, вздрагивающие плечи. — Они ведь могли тебя убить.

Прошло несколько мгновений, минут или даже часов, прежде они смогли оторваться друг от друга. Дарья опустилась в кресло, Фролов стоял подле и говорил, говорил, говорил. Перед молодой женщиной вставала вся история жизни человека талантливого, но не оцененного по достоинству обществом, желавшего приносить пользу, но отринутого бездушной чиновничьей машиной и завистниками.

— Именно Меркушин добился того, чтобы меня удалили из университета, а все опыты и научные работы предали забвению. Я ведь натуралист, Дарья Михайловна, и меня всегда манили дальние страны. А вместо того было предложено заниматься агрономией либо изучать здешних полевых грызунов, и без того давным-давно известных науке. Тогда я уехал. Много путешествовал, благо полученное небольшое наследство позволяло не заботиться о пропитании и жить более-менее сносно. А после воротился и увлекся стрельбою.

— Почему именно ею? — улыбнулась Дарья, нежно пожимая пальчиками его твердую, сильную ладонь.

— Вы не поверите — думал уехать в Африку, в тропики, добывать зверей для зоопарков. В Германии изобрели новый сонный состав, усыпляет всего за пару минут даже слона.

Лицо Фролова озарила мягкая, почти детская улыбка.

— Вот тут-то мне и понадобился учитель. Самый искусный, как вы изволили давеча выразиться.

Лицо Прекрасной Охотницы на миг слово окаменело, лишь уголки тонких губ слегка подрагивали.

— Я его… знаю?

Фролов опустил голову. Казалось, он все еще решается, сказать ли имя человека, которому столь многим обязан как учителю и наставнику в нелегком искусстве стрельбы. Но Арбенина ждала, она была сейчас подобна натянувшейся струне. Казалось, чуть тронь — и оборвется.

— Да, знаете, Дарья Михайловна, — наконец ответил Фролов. — Это Сергей Дмитрич.

— Малинин?

— Именно.

Несколько минуту Прекрасная Охотница сидела молча, закрыв глаза. Фролов терпеливо ждал. Наконец Арбенина порывисто встала и решительно шагнула к дверям.

— Нужно ехать к нему. Все еще можно исправить.

— Согласен, — кивнул Фролов и тут же удержал ее за руку, мягко, но решительно. — Однако прежде нужно решить — к кому.

— «Искусней всех» — сами же говорили, — проворчала Дарья. Тем не менее Фролов на сей раз с нею не согласился.

— Пока вы… эээ… размышляли, Дарья Михайловна… Одним словом, я тоже пораскинул мозгами. Я ведь неплохо знаю Сергея Дмитрича. Записать его во враги государства было бы опрометчиво и неразумно. Не революционер же он! Не тот человек, Дарья Михайловна.

— Вы, кажется, чего-то не договариваете, сударь мой…

— Сейчас объясню.

Фролов потер лоб, затем виски, точно приводя таким образом в движение собственные мысли. И сказал медленно, осторожно подбирая слова. Точно скрадывая лесную дичь, шаг за шагом, движение за движением.

— Судя по вашим словам, сейчас на сцене, если можно так выразиться, четверо человек. Первым делом, конечно, государь.

Прекрасная Охотница согласно наклонила голову, с любопытством слушая стрелка.

— Затем вы, Дарья Михайловна. Его верный ангел-хранитель.

— Допустим.

— Я, как мне думается, пока еще тоже остаюсь в игре, так? Вы еще не избавились от подозрений в отношении моей скромной персоны?

Ответом ему было молчание. Впрочем, Фролов и не настаивал.

— Четвертым на сцену выходит полковник Малинин Сергей Дмитрич. Это новое лицо. И мне представляется наиболее интересным в этакой опасной шараде. Но…

Стрелок загадочно глянул на Арбенину.

— Сдается мне, что Сергей Дмитрич может стать главным действующим лицом. Но — при условии, что в зрительном зале сидит умный режиссер.

— Режиссер?

— Конечно, — подтвердил Петр Федорович. — Тот, кто знает все правила игры и держит в руках ее ниточки.

— Вы в этом так уверены?

— Дарья Михайловна, — в свою очередь спросил Фролов. — Вы, часом, не знаете, что такое Quinta Essentia?

— Эссенция? — нахмурилась Прекрасная Охотница. — Что-то из химии? Кажется, очень густое и насыщенное…

— Точно так, — согласился Фролов. — Насыщенное до того, что становится сутью. Квинтэссенция — пятая сущность. Она должна быть в этой истории, я чувствую. И если только я немного знаю полковника Малинина, речь идет о женщине.

— Никогда не слыхала, что Сергей Дмитрич так уж яро ухлестывает за дамочками, — поджала губы Арбенина.

— И не услышите, — задумчиво ответил Фролов. — У него одна дама сердца. Пойдемте! — внезапно решившись, воскликнул он.