Не будем описывать все мучения незадачливого шпиона. Можно только порадоваться, что Бирон велел гнать лошадей на юг. А ведь мог бы выбрать восточное направление, а с Уральских гор, пешком… далеко. Словом, путь до Варшавы был очень долог.
Все это мадам ля Мот узнала много позднее, уже в Париже, а пока она запретила себе размышлять на эту тему и сразу после разговора со шведским посланником велела слугам поковать сундуки и перебираться в особняк гостеприимного негоцианта.
Уже на следующий день она встретилась с мадам Адеркас и с молодым кружком принцессы Анны Леопольдовны. Там ей очень обрадовались. Куда же вы делись, милейшая мадам де ла Мот, мы очень скучали без вашего общества. Николь объяснила свое отсутствие внезапным отъездом. Естественно, ее спросили, куда она ездила? Николь мило ушла от ответа. Скажи она бездумно «в Москву», начнут выпытывать новости старой столицы. А тут она сделала легкий намек на любовные похождения, и все – благожелательные улыбки, лукавые подмигивания и никаких лишних вопросов.
Вокруг Анны Леопольдовны шла прежняя веселая и беспечная жизнь, Линор вертелся вокруг принцессы, как голландский волчок, Юлия Мегден скалила зубы, генеральша сидела с чаркой в руке и выглядела при этом хранительницей традиций, эдакой языческой богиней, охраняющей людское благополучие. В компании появилось новое лицо, княгиня Аграфена Александровна Щербатова. Она была приятной собеседницей, с лица ее не сходила улыбка, и вообще она принадлежала к тому типу лиц, которые никогда не сомневаются, что небо голубое, а трава зеленая. Словом, она была оптимисткой. Николь не поняла, являлась ли она завсегдатаем компании или это был разовый визит, но в любом случае знакомство это было большой удачей, потому что княгиня Шербатова была дружна с самой государыней.
Княгиня позвала Николь в гости. А здесь как раз подвернулся Медовый Спас, который в русских семьях справляли по русскому обычаю очень широко. Николь не отказала себе в удовольствии подарить хозяйке дома премиленький браслет с жемчугом. Аграфена Александровна долго охала, отказывалась принимать дорогой подарок, но довольно скоро пошла на уступку. Браслет как влитой сел на ее полную руку.
Следующая неделя ознаменовалась новым, еще более значительным успехом – знакомством с задушевной, ближайшей подругой царицы – Анной Федоровной Юшковой, красивой, представительной дамой в роскошном бледном парике и в платье из серебристой парчи. Статс-дама была уже в летах, где-то около сорока, но выглядела очень молодо.
За глаза Юшкову называли «родственницей». Но произносили это слово шепотом и с оглядкой. Были слухи, что когда-то она была судомойкой в доме царицы Прасковьи, матушки государыни. Анна Иоанновна приблизила ее к себе за верность, за пряные любострастные разговоры и легкий нрав, а потом выдала замуж за племянника бывшего спальника Прасковьи Василия Юшкова. Молва приписывала Василию, мелкопоместному дворянину, огромному и сильному малому, отцовство всех дочерей царицы Прасковьи. А иначе, почему Анна вышла такая рослая и смуглая, если законный отец – царь Иван был скорбен не только головой, но и телом.
Но ведь свечку в спальне никто не держал. Кто там чей отец – загадка. Отцом Павла I считали Салтыкова. Была и другая легенда, де, он чухонский младенец, которым подменили умершее у Екатерины II дитя. Пусть кто хочет верит этим слухам, но меня увольте, Павел разительно похож на отца. А про Анну Иоанновну можно сказать, что рос том она пошла в дядю Петра, а от деда получила любовь к охоте, птицам и стрельбе в цель. Царь Алексей, хоть и не царское это было дело, собственноручно написал труд по соколиной охоте «Уложение чина Сокольничья пути».
Еще при дворе про статс-даму Юшкову говорили, что она большая озорница и затейница и как никто умела развлечь государыню в длинные зимние вечера. Еще она отлично стригла ногти на руках и на ногах и царице, и Бирону, и всей семье. Педикюрша очень интимная должность, прямо скажем. Говорили еще, что… ладно, хватит сплетничать!
Царский двор – это фабрика домыслов. Позднее некий господин Х. насочинял «Своеручные записки» или «Мемуары» и упомянул в них выпуклые подробности. Мы не можем проверить, что здесь правда, что ложь, но, конечно, поминаем каждую деталь за колоритность.
В обращении госпожа Юшкова была доброжелательна, языком проста и грубовата. Николь и сама не заметила, как перешла на русский язык. Юшкова пришла в восторг.
– Да как ты славно говоришь-то, красавица! И речь у тебя округлая, сама катится, ровно бусины. Матушка государыня таких говоруний по всей России ищет, а ты сама явилась. Через неделю сведу тебя во дворец, представлю матушке Анне Иоанновне. Все получишь, и благорасположение и деньги.
Николь улыбнулась благодарно. На беду себе она не понимала, что ее за глаза брали в штат шутих. Обрядят тебя, голубушку, в разноцветный парик, платье из лоскутков и иди, кривляйся на радость государыни. А почему бы нет? Лакоста тоже иностранец, и Педрилло, а здесь француженка по мужу, шведка по отцу и русская по матери.
5
А теперь последуем за каретой, которая только что пересекла мост через речку Мью и покатила дольше по Невской першпективе. Карету предоставила Матвею Варвара Петровна, но прежде учинила племяннику сущий допрос.
– Это зачем тебе карета понадобилась? Ты всегда верхами ездишь. Уж не надумал ли мамзель свою катать?
Примечательно, что Матвей на теткины выпады по поводу некой красотки-мамзели не отвечал ни слова, но Варвара Петровна поймала правильную ноту и теперь изо дня в день сочиняла только ей слышимую мелодию.
– Ладно, поезжай. Велю конюху тебе смирных лошадей впрясть. Ты не смотри, что Рыжая неказистая с виду. Она очень достойная кобылка, и неприятностей с ней никаких не предвидится. Ну что ты молчишь?
Матвей, стоя перед зеркалом, закручивал щеткой буклю над ухом. Проклятый локон никак не хотел ложиться ловко. Давно пора было выбросить эти обноски и заказать новый парик, да все как-то недосуг.
– Ты сердишься на меня, что ли? А как прикажешь себя вести, если любимый племянник ведет себя непотребно. Влюбился – женись. Но сделай все подобающе. Можешь не посылать в семью сватов, теперь новое время, но с родителями девицы познакомь! Обсудить надо все толком. Приданое – вещь очень серьезная. Хотя сейчас все с ног на голову. Иногда достойные боярышни за таких проходимцев замуж выходят, что не приведи господь. Но ты-то не проходимец. Приведи деву в дом. Представь по правилам.
Матвей послюнявил пальцы, прихлопнул непослушную буклю и отвернулся от зеркала. Что мог он ответить тетке? Что возлюбленная его как раз «темная лошадка» и есть, что он подозревает ее во многих грехах, но готов перешагнуть через все, только бы Николь была рядом и дарила ему свою нежность. Он поцеловал Варвару Петровну в обе щеки и выбежал вон.
Сегодня ему предстоял важный разговор. Он узнает, наконец, любовь ли привела мадам де ля Мот в его объятия или что-то другое. Что-то другое – это чужая воля, чья-то непонятная игра, в которой Николь – кто? В шахматах Матвей ничего не смыслил, но названия фигур знал. Понятно, что она не ферзь-королева, но и не наивная пешка, надо полагать.
Теперь они ехали в карете, Николь, сцепив пальцы в замок, положила ему на плечо руки и нежно дула в непослушный локон, а потом со смехом стала покусывать мочку уха.
– Почему мрачен мой рыцарь?
– Нам надо поговорить.
– И поговорим. Но вначале поцелуй меня. Иль разлюбил? Нет, нет, я по глазам вижу, что нет.
Какой там «разлюбил»? Ах, кабы можно было в книге записать ноты, чтобы они сами запели прямо с листа. И пусть струны кифары наигрывают что-нибудь нежное из Глюка.
Николь отерла губы после поцелуев.
– Куда мы едем?
– В луга. Ты же сама хотела, чтобы мы, как тогда, гуляли по тропочке и ты собирала бы полевые цветы.
– Так мы только что проехали луга. Цветы можно было собирать у Адмиралтейства. Не хочу в луга. Хочу в твой дом, в наш дом.
Карета вдруг остановилась. Сейчас бы сказали – «пробка», оказывается, и в восемнадцатом веке существовали заторы на дорогах. А случилось обычное для того времени происшествие. Под колеса роскошной кареты, с гербами, точеными стеклами и позлащенной отделкой попал какой-то нищий, а ехавший навстречу мужик не совладал с лошадью и перевернул воз сена, который совершенно перегородил улицу. Как не мало было движение, в «пробке» уже собралось несколько возков и колымаг. Вокруг собралась толпа, стояли, отплевывались от сенной трухи, выуживали из волос стебли сухого клевера и прочей травы и галдели на разные голоса.