Все это пронеслось в голове в долю секунды. Не переставая приговаривать всякие ласковые глупости, я опустила руку пониже и стала гладить его по плечам, по спине, потом залезла к нему за ворот рубашки…
Я твердо знала, что делаю это для его будущего счастья, для семьи, детей, для нормальной жизни…
И у меня все получилось. Я не буду тут расписывать, чего мне это стоило и к каким уловкам и ухищрениям пришлось прибегать. Я думаю, помогло и то, что он был слегка пьян от коньяка и «Шартреза», и то, что он сам завелся от своих воспоминаний, и то, что я действительно ему нравилась, пусть даже чисто эстетически, но так или иначе, все случилось и было хорошо, даже превосходно.
Тело у него оказалось прекрасным, как у молодого греческого бога. Стройное, совершенной формы, вполне мужское, но без этой грубой мускулатуры. Кожа была изумительна. Он оказался дивным любовником — нежным, чутким, трогательным в своем постоянном удивлении.
Утром, едва проснувшись, он позвонил Марику и долго выяснял с ним отношения. Я вышла из комнаты и даже не стала спрашивать его ни о чем. Он тоже не стал мне ничего объяснять. Все было ясно и так.
Эта ночь была единственной за все время нашей с ним дружбы. А дружим мы и сейчас. У него все хорошо. Его пластиночный бизнес принес в наше время неожиданные плоды. Теперь он один из самых крупных продюсеров в мире шоу-бизнеса. Ворочает невообразимо громадными деньгами. Просто настоящий воротила. Его имя знает вся страна. Времени у него не так уж и много, поэтому мы видимся довольно редко. Но приезжает он всегда на длиннющем «линкольне», и его телохранители несут за ним корзины цветов и шампанского.
Приезжает он каждый раз с новым красавцем. С Мари ком он давно порвал. Так что спасти мне его не удалось, о чем ни он, ни я ни капли не жалеем и любим пошутить на эту тему, повспоминать о том, как я бросалась на пулемет и словно Жанна д'Арк всходила на костер во имя нормальной любви. А когда он мне звонит, то представляется все время одинаково:
— Алло! Киска? Это твой сладкий ежик тебе звонит…
Конечно, у него есть и машины, и дома, и яхты, но дарить он мне их не собирается, хотя в тот же день моего шестидесятилетия он подарил мне сережки ничуть не хуже колечка, которое я получила с таинственным письмом.
Не вспомнить я его не могла, так как с Академиком по знакомил меня он. И мне все равно пришлось бы объяснять некоторые моменты, необъяснимые, если не знать того, что я только что рассказала…
Семнадцатый
(1957–1958 гг.)
Через три дня после той глупой ночи, в четверг ровно в шесть часов вечера мне в дверь позвонил крепыш-охранник Академика.
Я уже была готова. Специально к этому вечеру я сшила черный элегантный костюмчик. Прямая облегающая юбка с небольшим разрезом сзади, и очень сильно приталенный, подчеркивающий фигуру короткий пиджачок с закругленными полами. Придумывая фасон, я почему-то вспомнила Нику, которая на защиту диссертации сшила себе безупречно строгого фасона костюм из кричаще-красной ткани. Я решила поступить наоборот.
К этому костюму я надела тонкую батистовую блузку с закругленным же воротничком и черный шелковый галстук в мельчайший белый горошек. Узел галстука я украсила дедушкиной жемчужной булавкой.
Накинув на плечи свое любимое габардиновое пальто с широким и сильно удлиненным шалевым воротником, я вышла вслед за охранником.
Перед нашим подъездом стоял сверкающий черный ЗиМ, стекла которого были задрапированы серой материей. Охранник предупредительно открыл передо мной заднюю дверцу. В полумраке салона я разглядела Леку. На нем было шикарное верблюжье пальто с огромными плечами и длинный белый шарф. Когда я села рядом с ним и машина тронулась, он сказал мне вполголоса, так, чтобы не слышал шофер:
— Академик мне сегодня уже телефон оборвал. Все спрашивал: сможешь ли ты, не переменилось ли чего? Ты его сразила наповал. Поздравляю! Чтобы не мешать твоему счастью, я сказал ему, что ты моя двоюродная сестра.
— Даже если ты прав и он действительно мной заинтересовался, — так же тихо ответила ему я, — то о моем счастье говорить еще рано.
— Почему? — искренне удивился Лека.
— Для этого нужно, чтобы и он мне понравился…
— Ты что — дура? — горячо прошептал Лека. — Ты посмотри на него, какой шикарный мужчина! Ты же с ним как сыр в масле будешь кататься!
— Я и так не бедствую, — пожала плечами я. Лека даже присвистнул от возмущения:
— Сравнила Божий дар с яичницей!
— Слушай, — шепнула я ему совсем на ухо, — если он тебе так нравится, возьми его себе…
— Не отказался бы, — совершенно серьезно сказал Лека. — Он бы мне перебил Марика и вообще… Но он, к сожалению, совсем не по этому делу…
Между нами с Лекой теперь не было никаких недомолвок. Мы с ним стали вроде как сестричками, а ту ночку вспоминали со смехом, как забавное приключение. В наших веселых разговорах выяснилось, что, в принципе, мы могли бы ее и повторить, только это совершенно не нужно ни мне, ни тем более ему…
Надо сказать, что Лекины слова задели меня за живое, хоть я и храбрилась и предлагала ему самому забрать Академика. И Академик мне понравился… Это не был «удар молнии», как говорят французы о любви с первого взгляда.
Такое я испытала в какой-то степени всего два раза в жизни. Первый раз с Лехой, когда мне было пять лет, а второй раз с Ивом Монтаном.
Но в первом случае я не могла даже осознать, что со мной происходит, и об этом смешно говорить, а во втором я долго не могла признаться в этом самой себе, а когда на конец призналась, то это уже было не «с первого взгляда», не «удар молнии».
Академик меня больше заинтересовал, чем понравился.
Он вызвал во такое жгучее любопытство, что оно было сильнее всех остальных чувств. Хотя где-то глубоко внутри я понимала, что внешне он вполне хорош и что если за вяжутся между нами какие-то отношения, то со временем он может мне очень сильно понравиться. Но пока в его пристальных светло-серых глазах меня привлекала больше за гадка, чем красота…
Я прикрыла веки и думала о том, как хорошо было бы стать частью его таинственного и прекрасного мира. Хотя я понимала, что никогда не буду его главной частью, что на первом месте всегда будет его наука. Но я согласна быть его верной помощницей, другом, с которым он может делиться своими удачами и ошибками и не бояться при этом, что эти секреты, в которые он невольно посвятит меня, достанутся врагу…
Я представила долгие зимние вечера, тесный кружок таких же верных жен, которые собрались на нашей даче посидеть у камина (Лека ничего не упоминал о камине, но мне очень хотелось, чтобы на этой даче был камин), чтобы скрасить друг другу одиночество, пока наши таинственные мужья в секретной командировке.
Мы пьем чай с вареньем из крыжовника без косточек и с вишневым листом по бабушкиному рецепту, и все нахваливают варенье и удивляются, как у меня хватило терпения вычищать каждую ягодку, а я с тайной гордостью говорю, что если бы не мои помощницы, старшая Анечка и младшая Лизонька, то я бы ни за что не справилась…
А девочки и озорник Левочка спят наверху… Я вздыхаю и говорю, что скоро нужно будет переводить Левушку в отдельную спальню, так как девочки растут не по дням, а по часам, но, слава Богу, места хватает… «А не поставить ли нам еще чайку?» — спрашиваю я и открываю глаза.
Машина остановилась перед воротами в высоченном сплошном деревянном заборе, выкрашенном в темно-зеленую краску. Я даже не сразу поняла, что это явь, а не продолжение моего сна.
И как я умудрилась задремать? Если правду говорят, что перед гибнущим человеком проносится все его прошлое, то у меня в голове перед первым моим свиданием с Академиком промелькнуло все мое будущее… Ах, как дорого я дала бы за то, чтобы оно было таким…
Крепыш-охранник, он же шофер, посигналил, и ворота торжественно растворились. Машина медленно покатила по асфальтовой дорожке к огромной двухэтажной с просторной мансардой даче. Она была сложена из толстенных бревен. Ее широкие окна украшали резные наличники в русском стиле с замысловатыми кокошниками сверху. А просторный балкон на мансарде, увенчанный аркой из двух соединенных полукружий с резной колонной посередине, делал всю постройку похожей на сказочный терем.