— А твои родители? Они наверняка будут против. Я ведь старше тебя на восемь лет.
— Молодость — это недостаток, который с годами проходит, — беззаботно отвечал он. — Угадай, кто это сказал?
— Но тебе нужно идти на работу. Тебя же уволят.
— Меня уже уволили.
— Зачем же мне безработный муж?
— Каждая следующая работа бывает более высокооплачиваемой, чем предыдущая. Это закон природы… Я не понимаю, почему ты сопротивляешься? Это доставляет тебе удовольствие? Ведь все равно в конце концов ты согласишься. Мы только зря время теряем.
— Но я же еще плохо тебя знаю, — внезапно спохватывалась я. — А вдруг ты скрытый алкоголик.
— Во мне есть и другие недостатки…
— Тем более.
— Людей без недостатков не бывает. Но у меня их значительно меньше, чем достоинств.
— Какие же у тебя достоинства?
— Я молод, а это значит, что у меня все еще впереди. Я силен, смел, умен, талантлив и очень сильно люблю тебя. Скажи, у тебя много знакомых с таким набором достоинств?
— Но для того чтобы быть мужем, этого мало.
— А что же еще нужно?
— Ответственность, надежность, способность прокормить семью…
— Ты рассуждаешь как самая обыкновенная мещанка. Неужели для тебя все упирается в деньги?
— Для меня деньги вообще не имеют значения, я их сама прекрасно зарабатываю, но если я все время буду зарабатывать больше тебя, — это испортит тебе жизнь.
— Ошибаешься, — снисходительно возразил он. — Вот если бы ты стала писать прозу лучше, чем я — это действительно могло бы испортить мне жизнь…
— А если вдруг стану?
— Ты что — уже пробовала? — подозрительно спросил он.
— Пока нет, но кто знает, что нас ждет в будущем?
— А чего там неясного? — небрежно, как о само собой разумеющемся, сказал он. — Меня ждет Нобелевская премия по литературе, а тебя — приятная поездка в Швецию на церемонию вручения премии, в качестве жены лауреата.
— Нет уж, спасибо, — сказала я. — В Швецию я никогда в жизни не поеду.
— А что ты имеешь против Швеции?
— У меня к ней врожденная неприязнь… — сказала я. Не станешь же ему рассказывать о том, как я уже однажды пыталась попасть в эту страну.
— Мы ее сообща преодолеем, — заверил меня он.
— Ты странный тип, — сказала я. — Мужчины обычно обещают жениться для того, чтобы соблазнить женщину, а ты соблазнил, чтоб жениться…
— Я вообще оригинальный тип.
— Нет, ты все-таки скажи, чего тебе так приспичило жениться? Мы что — не можем, как все влюбленные, назначать свидания, встречаться, ходить в кино, в кафе. Мы получше узнаем друг друга. Ты будешь иногда оставаться у меня…
— Ага, — подхватил он, — потом я заведу здесь собственные домашние тапочки и зубную щетку, потом однажды мне будет лень ехать домой и я останусь только по этой причине, потом мне не захочется уезжать, и через некоторое время окажется, что мы живем нормальной семейной жизнью, вот только в загс заглянуть никак не соберемся. Раз мы все равно к этому придем, то я предпочитаю действовать сознательно.
— Но большинство мужчин на земле берегут свою холостяцкую свободу, а ты так рвешься ее потерять. Почему?
Это походило на навязчивую идею. Мы целыми днями думали только об этом и спорили так, словно от того, кто победит в этом странном споре, зависит, будем или не будем мы женаты. Когда все его аргументы и все мои возражения иссякали, мы ненадолго замолкали на эту тему. Но стоило кому-то из нас наткнуться на новые соображения, как тут же все начиналось сначала:
— Но ведь ты хочешь стать писателем. Это самое трудное дело на свете, как сказал твой любимый Хемингуэй. Тебе предстоят долгие годы ученичества, борьбы. Я тебе буду обузой.
— Ты будешь мне помощницей, моей музой! Ведь ты же не из тех, кто любит приходить на все готовенькое?
Мне нечего было ему возразить, и он, торжествуя, принимался меня целовать или, присев передо мной на корточки с хитрющим видом, крался горячей чуткой рукой под по дол платья или халата…
Потом мы с ним куда-то ехали в троллейбусе. Мы проезжали мимо Дома журналистов, и меня кольнули воспоминания, связанные с этим домом…
Юра в это время увлеченно говорил о чем-то. Скорее всего, о литературе, о своем будущем…
«Хороший мальчик… — грустно подумала я. — Он же ничегошеньки про меня не знает… А если узнает хотя бы часть? Что с ним будет? Где его искать?»
— Ты же ничего обо мне не знаешь… — сказала я, когда через остановку мы вышли из троллейбуса.
— Ты добрая, умная, тонкая, красивая. Что мне еще нужно о тебе знать?
— А вдруг я какая-нибудь воровка или шпионка… Или распутная женщина?
— Еще более распутная? — с надеждой переспросил он.
— Перестань дурачиться. Ты знаешь, о чем я говорю.
— Мартти Ларни в «Четвертом позвонке» сказал, что мужчина интересен, когда у него есть будущее, а женщина, когда у нее есть прошлое…
— А если это прошлое нас догонит?
— Я буду к этому готов.
— И не будешь ревновать?
— Я и сейчас ревную… Так когда мы пойдем подавать за явление? Ты знаешь, я не хочу пышной свадьбы… Давай распишемся и тут же уедем в свадебное путешествие…
Временами на меня словно затмение находило. Я начинала думать, что так пылко меня больше никто не по любит, что он хороший парень, что разница в возрасте не так уж и заметна, а если ему, скажем, отпустить усы или бородку, как у Хемингуэя, то вообще он будет выглядеть старше меня.
Характером мы с ним сходимся: оба с чувством юмора и умеем вовремя посмеяться над собой. А на людскую молву наплевать, да и где она, эта молва. Я же не работаю на швей ной фабрике, где меня обсуждали бы всем цехом… Друзья поймут. Татьяне он понравится. Тоже Юрик… А от добра добра не ищут… И я действительно сделаю из него великого писателя. У него есть для этого все задатки. Важно, чтобы он не промотал свой талант…
Так мало-помалу я начала склоняться к мысли, что не так уж он и неправ… И совершенно неизвестно, чем бы все кончилось, если бы он сам не перечеркнул все свои старания…
Как-то в постели, разомлев после очередной любовной схватки, он как обычно заговорил о литературе, о том, что слова обладают необыкновенной, таинственной силой…
— Вот представляешь, я год назад шуткой сказал ребятам, что верю в судьбу настолько, что с сегодняшнего дня каждой девушке, с которой познакомлюсь, в первый же день буду делать предложение… И женюсь на первой же, которая согласится… Я уже давно забыл об этом, да и новых девушек за это время почти что не было, но вот видишь, как верну лось выпущенное наугад слово…
«Боже мой! — в ужасе подумала я. — Я чуть не стала жертвой дурацкого мальчишеского эксперимента…»
В эту ночь я не заснула ни на секунду. Я смотрела на него, безмятежно спящего, и проживала всю нашу будущую жизнь до самого обязательно печального конца. На другой день утром я ему сказала:
— Мне очень хорошо с тобой! Так хорошо, что я не хочу это терять. Пусть навсегда наша встреча останется сказкой, а я буду в твоей памяти доброй феей… Ведь все, что произойдет с нами дальше, хорошо известно: я креп ко-накрепко, по-бабьи привяжусь к тебе, а ты ко мне охладеешь. Я буду бешено ревновать тебя к каждой юбке и держать взаперти, а ты будешь убегать от меня, как убегаешь от матери, которую пытаешься заменить мною. По том ты начнешь тихо ненавидеть меня и будешь продолжать жить со мной из жалости… Потом, когда ты действительно станешь знаменитым — в этом я ни секунды не сомневаюсь, — то уйдешь за первой же восторженной поклонницей твоего таланта. Я не хочу, чтобы ты хоть одну секунду ненавидел меня.
Он выслушал меня очень серьезно.
— Неужели в этой жизни нет выхода? — отрешенно спросил он.
— С этой жизнью нельзя экспериментировать. А выход для тебя есть. Найди девушку, к которой ты будешь относиться, как к дочери — опекать, оберегать ее, заботиться о ней. Вот она будет прекрасной женой. Но это произойдет нескоро.
— Когда?