Сара Вульф - Прекрасные и Порочные

– Что в пунше? – спрашиваю я, смотря через плечо на огромную пластиковую чашу, наполненную рубиновой жидкостью.

– Порошковое сл...сла... порошковое слабительное! – заканчивает Кайла. Несколько парней кружат вокруг неё как акулы, выжидая момент, когда она дойдет от стадии пьяна до стадии слишком-пьяна-чтобы-сопротивляться. Я сердито смотрю на них поверх плеча Кайлы, беру её за руку и тащу по лестнице на второй этаж, где тихо и нет сексуально озабоченных стервятников. Мы прислоняемся к перилам и смотрим на хаос внизу.

– Так откуда ты? – спрашивает Кайла. Теперь, когда она не раскачивается как безумная, я могу хорошо рассмотреть её. Волосы и глаза темные. Она одна из немногих афроамериканцев в школе. Кожа янтарная – цвета медовых сот. Она действительно хорошенькая. Лучше, чем большинство присутствующих здесь девчонок, и определенно лучше меня.

– Я из Флориды, – говорю я. – Гуд Фолс. Крошечное, скучное местечко. Куча комаров и футболистов-качков.

– Прям как здесь, – хихикает она, допивая пиво. Кто-то внизу открывает банку консервированных сосисок и начинает их везде разбрасывать. Девочки визжат, уворачиваются и вытаскивают их из волос. Парни бросаются ими друг в друга и пытаются засунуть девчонкам под кофты. Одна из сосисок летит вверх, застревает в люстре, и Кайла охает.

– Маме Эйвери это не понравится, – говорит она.

– Вероятно, её родители богатенькие снобы.

– Откуда ты знаешь? Они ВИД или что-то в этом роде.

– ГИД.¹

– Точно! Я предполагала, что это очень важная работа, но потом я подумала – она не должна быть сложной, ведь как она может быть важной, если состоит всего из трех букв?

– А ты нечто. Нечто очень пьяное, но определенно нечто.

Она улыбается мне и дотрагивается до пряди моих волос.

– Мне нравится этот цвет.

– Фиолетовое Безумие, – говорю я. – Так было написано на коробке.

– Ох, ты сама красилась? Круто!

Это было частью моего соглашения с собой: похудеть, покрасить волосы, подобрать подходящую одежду. Стать лучше. Стать человеком, с которым захотят встречаться. Но я не говорю ей это, потому что, то была старая я – та, кто думала, что любовь не является глупостью. Та, кто сделает все для парня, даже похудеет на восемьдесят пять фунтов², сидя на диетах и потея, как свинья. Та, кто ходила в непристойные клубы, чтобы выпить, покурить и позависать с его друзьями. Даже не с ним. Его друзьями. Я хотела, чтобы они приняли меня, как будто это заставило бы его любить меня больше.

Но той девочки больше нет. Это не Гуд Фолс. Носплейнс, штат Огайо. Здесь никто не знает старую меня, и я не покажу её им, ведь это погубит новую меня. Я отчаянно нуждаюсь в друзьях, а не в социальном самоубийстве. Между двумя «я»: старой и новой – очень тонкая грань, жалкая тонкая линия, и я балансирую на ней, как балерина на своем первом сольном концерте.

– Вот дерьмо, – внезапно шипит Кайла. – Я не знала, что он здесь будет.

Я смотрю туда, куда устремился её взгляд. И безошибочно узнаю, о ком она говорит. Он единственный по-прежнему невозмутим, словно остров спокойствия среди всего этого хаоса с метанием сосисок и пьяными танцами под Black Eyed Peas. Высокий, как минимум шесть футов³. Широкие плечи, узкая талия, длинные ноги и невероятно острые скулы. Волосы растрепаны, они не светлые, но и не темные – скорее нечто среднее. Кайла рядом со мной пожирает его глазами, и она не единственная кто так делает. Девочки замирают, когда он заходит, а парни кидают на него презрительный взгляд. Кто бы он ни был, я уже могу сказать: он один из тех популярных парней, который выбирает неправильный путь.

Он проходит дальше, приковывая к себе всё внимание. Обычно, когда заходишь, киваешь людям или ищешь в толпе того, кого знаешь. Но только не этот парень. Он просто идет. Ему не требуется проталкиваться через толпу – люди сами расходятся. Как будто его окружает невидимый щит. На лице неизменное скучающее выражение, словно всё происходящее вокруг ему абсолютно не интересно.

– Это Джек. Джек Хантер, – шепчет Кайла. – Он никогда не приходит на такие вечеринки. Они ниже его уровня.

– Ниже его уровня? Он в старшей школе, Кайла, а не в треклятом королевском дворце.

– У него здесь есть прозвище – Ледяной Принц. Он вроде как член королевской семьи.

Я смеюсь. Когда лицо Кайлы остается серьёзным, останавливаюсь.

– Подожди, ты не шутишь? Вы и правда его так называете?

Она краснеет.

– Ну да! Так же как мы называем Карлоса, мексиканского квотербека⁴ – Горячая Тортилья, а жуткого парня с ножами, который ошивается у библиотеки – Крипер МакДжиперс. Джек – Ледяной Принц, потому что это то, кем он является!

У меня снова вырывается смех, и в этот раз настолько громкий, что Джек смотрит наверх. Сейчас, когда он стоит ближе, я могу разглядеть лицо. Скучающее выражение совсем его не портит. Кайла шепчет мне: «Он симпатичный», но это не так. В нем нет смазливости, о которой хихикают девчонки на вечеринках с ночевкой и переменках. Он красивый, статный с львиными глазами, острым носом, широкими губами. Красавец, которого можно увидеть в рекламе итальянских костюмов. Я понимаю, почему его называют Ледяным Принцем. Помимо плотной завесы претенциозности, которая следует за ним, его глаза цвета замершего озера – голубой настолько светлый, что его глаза выглядят почти прозрачными. И они смотрят прямо на меня. Кайла издает звук похожий на крик маленькой обезьянки и прячется за мое плечо.

– Он смотрит на нас! – шипит она.

– Почему ты прячешься?

Кайла что-то бормочет в мою кофту. Я закатываю глаза.

– Он тебе нравится.

– Не так громко! – она сжимает мою шею и тянет.

– Воу, воу! Ты не можешь сломать мой позвоночник, он мне еще нужен!

– Тогда не говори такие глупости как эта так громко!

– Но он тебе нравится!

Она надавливает на шею, и я вскрикиваю. Наш шум не остается незамеченным для Джека или кого-либо другого. Мне удается оторвать её пальцы от части моей нервной системы, убедившись, что я могу дышать, ныряю в ванную, чтобы пописать. В туалете беспорядок, унитаз грязный и прежде чем выйти, я похлопываю его в знак сочувствия. Будь сильным, приятель. Так или иначе, это всё скоро закончится. Или мы все умрем от алкогольного отравления или ты разрушишься из-за кислотности рвоты, которой ты подвергся. Они дают тебе пенсию? Нет? Они должны. Мы должны протестовать. Пикет. Союз Объединенных Туалетов.

Когда я заканчиваю говорить с туалетом совершенно разумным способом, я выхожу и вижу то, что мне не нравится – Кайла снова внизу. Но парни оставили её в покое. Все, кроме одного. Или скорее это один парень, которого она не оставляет в покое.

– О-обычно я не вижу тебя на таких вечеринках, – Кайла заикается никому иному, как самому Джеку. Он посмеивается.

– Нет. Мне не нравится крутиться в грязи. Сегодня исключение. – Он осматривает комнату, его губы изгибаются. – А тебе, я смотрю, нравится.

– Ч-что? Нет, я имею в виду, я просто подруга Эйвери. Она заставила меня прийти. Мне даже не нравятся эти вечеринки...

– У тебя невнятная речь и ты запинаешься. Ты едва контролируешь свое тело. Если тебе приходится так напиваться, чтобы получить удовольствие от вечеринки, на которую тебя заставили прийти друзья, то ты идиотка, которая неправильно выбирает друзей.

Выражение лица Кайлы становится напряженным, словно её ударили, а затем начинают бежать слезы. Моя кровь закипает – что он, чёрт побери, о себе возомнил?!

– Это н-не то, что я имела в виду, – начинает говорить Кайла.

– Да, точно, ты выглядишь как девушка, что остается с друзьями, которых ненавидит. Возможно, они тоже тебя ненавидят. Должно быть, легко это прятать за всей этой попойкой и брендами.

Слезы Кайлы текут по щекам. Джек вздыхает.

– Ты такая слабохарактерная, всегда плачешь, когда кто-то говорит правду?

Мое сердце быстро бьется в груди. Мои кулаки сжимаются так сильно, что я не чувствую пальцев. Я отпихиваю краснолицего парня, который опять пытается приставать ко мне, и пробираюсь через толпу. Кайла мне не подруга. Здесь у меня нет друзей. Но она в течение четырех секунд была очень мила со мной – правда мила, не то, что сладкий яд пригласи-меня-на-странную-испытательную-вечеринку Эйвери. А четыре секунды даже больше, чем я рассчитывала получить. Это большее, что у меня было за долгое время. Губы Джека изгибаются в насмешке. Скажи это. Скажи еще что-нибудь, красавчик. Я бросаю тебе вызов.