Всегда бывает намного тяжелей что-то делать, если за тобой наблюдают, и не раз Роза чувствовала, как дрожит ее карандаш, когда глаза Рассела, подобно лазерам, устремлялись на ее блокнот. Но в конце концов, как и всегда, ее природная способность погружаться с головой в работу одержала верх над другими чувствами, и лишь спустя некоторое время она с уколом разочарования заметила, что он перешел к другим подопечным.
Розу завораживала противоестественная хилость рук и ног натурщика и нездоровый цвет лица. Словно рисуешь труп. И она испытала шок от внезапной мысли, а каково было бы нарисовать вместо этого юноши Алека Рассела, ведь его впечатляюще выпуклые и тугие мышцы явились бы намного более благодарным объектом. Слегка порозовев, когда этот образ ворвался в ее мозг, она беспощадно изгнала его оттуда и стала прикидывать, стоит ли рисовать прыщи модели для полноты картины, когда Рассел заявил, что время истекло. Восстав из мертвых, юноша задрапировался в довольно грязный балахон и томно удалился.
— На данном этапе я не намерен комментировать то разнообразие технических приемов, которые имел удовольствие лицезреть, — загадочно заметил Рассел. — Скажу только, что рисунок сродни меморандуму, он многое говорит о руке, сделавшей его. Некоторые из вас, очевидно, используют собственную стенографическую манеру. Что ж, это вполне допустимо — если вам удастся потом расшифровать ваши записи.
После этих слов многие неудобно заерзали, и ясно было, что часть из этой стенографии окажется неподдающейся прочтению для своего незадачливого автора.
— Можно мне задать вопрос? — Головы повернулись, и холодный взгляд Рассела уже стал примораживать ее к стулу, прежде чем Роза осознала, что, каким-то образом, это ее голос прозвучал только что в студии. — Я не могу понять смысла в таком обобщенном указании на ошибки, — заявила она храбро, стараясь подражать интонации, которой пользовалась в Холитри, призывая к порядку младший, четвертый класс. — Мне лично хотелось бы знать, где я ошиблась, чтобы иметь возможность исправить ошибку, а не закрепить ее на холсте.
Наступило настороженное молчание.
— Разумеется, — спокойно произнес он. — Не соблаговолите ли принести ваш рисунок сюда, мисс э…?
— Роза Ферфакс, — сознавая, что все глаза устремились на нее, Роза стала ярко-пунцовой.
— А случайно не Роза ли Крап? — насмешливо спросил он, и такой намек на ее изменившийся цвет лица вызвал предательские смешки среди ее коллег.
Молча и с трепетом Роза вручила свой рисунок, который Рассел ловко приладил на мольберт перед студийцами.
— Ну, а теперь, пожалуй, посмотрите все на свои собственные рисунки и скажите мисс Ферфакс, какие ошибки она рискует совершить.
Рисунок был выполнен точно и хорошо, и все это сознавали. Из класса не раздалось ни одного замечания, каждый отчаянно радовался, что перед всеми оказалась работа Розы, а не его собственная. После затянувшегося молчания Рассел взял указку и дал краткий, четкий и скрупулезный анализ работы Розы, указав на ее слабые стороны, но сделав несколько вполне лестных замечаний, отчего краповый цвет Розы превратился в киноварь.
— Вы обладаете исключительной самодисциплиной, мисс Ферфакс, — сказал Алек Рассел с едва заметным намеком на сарказм, возвращаясь к ее рисунку. — Без самодисциплины, леди и джентльмены, нельзя рассчитывать на то, что вам удастся передать живую натуру. Коль скоро она не заставляет нас сдерживать свое творческое эго, чтобы избежать критики. — И после такого загадочного замечания он отпустил класс пить кофе.
— Я прямо-таки потерял под ногами почву, — пожаловался Розе и Джонатану Альберт, пенсионер, когда они сидели в столовой. — Все эти «мысленные образы» и прочие словеса звучат для меня немного непонятно.
— Разрешите присесть к вам? — раздался грохочущий голос Билла Поллока.
— Те же и уполномоченный по связям с общественностью, — прошипел Джонатан в ухо Розе.
Билл Поллок являл собой довольно плутовскую фигуру — лысеющий мужчина, с круглым красным лицом, украшенным козлиной бородкой. Он носил неизменный вельветовый пиджак с кожаными заплатами на рукавах и всегда сопровождал свою речь театральными жестами. Что-то вроде смеси безумного профессора из научной фантастики и всеобщего любимого дядюшки, подумалось Розе.
— Не мог удержаться и подслушал сейчас ваш разговор, — начал он, подвигая стул. — Это совершенно нормально, что после первой встречи с Алеком Расселом вы почувствовали, как из-под ног у вас уходит почва. Первоначально слушатели всегда теряют уверенность в себе и начинают сомневаться, удастся ли им пройти весь курс. Я сталкивался с этим неоднократно. И прежде чем плыть назад, на безопасное мелководье, вспомните, что я говорил вчера вечером насчет предвзятых мнений. Алек не бросает никому спасательных кругов, но и утонуть тоже не дает.
— Оцени эти потрясающие метафоры, — шепнул Джонатан.
Билл Поллок продолжал говорить всякую всячину и увещевать малодушных, а Джонатан все стрелял из укрытия, говорил колкости, понимая по отрешенному выражению лица Розы, что не может рассчитывать на ее внимание. А Роза испытывала смущение и беспокойство. Рассел сбил ее с толку и привел в замешательство. Она испытывала жалость к менее одаренным слушателям из их группы, подозревала в нем изрядный снобизм замкнутого художника и не одобряла его методов преподавания. Но даже дикие лошади не смогли бы оттащить ее прочь от следующего занятия.
Оно оказалось не таким необычным. Рассел терпеливо объяснил, ради менее опытных слушателей, как работать маслом, и, опираясь на несколько популярных иллюстраций, посоветовал пользоваться ограниченной палитрой, рассказал о взаимодействии цветов и о том, как полезно для успешной работы готовить заранее холст. После ланча последовала старательная подготовка холстов, а затем класс завороженно смотрел, как Рассел прикрывает собственный, до той поры не демонстрировавшийся рисунок, сделанный, видимо, по памяти, и, достав свой, уже приготовленный холст, наполняет палитру со сноровкой шеф-повара, готовящего омлет. Затем он начал писать.
— Не следует никогда забывать о различии, — комментировал он при этом, — между живой натурой и натюрмортом. В фигурной живописи фигура и характер модели должны рассказывать всем свою собственную историю, в противном случае картина окажется статичной и стерильной. — С виртуозной быстротой он продолжал наносить смелые, уверенные мазки кистью, казалось бы, небрежно, а затаивший дыхание класс, завороженный все продолжавшимся монологом, не отрывая глаз, с напряженным вниманием наблюдал, как оживает холст, наполняясь свежей, примитивистской вибрацией, отличавшей его стиль. Розу пронзило не только совершенство и простота его мастерства, но и возможность стать свидетелем той неосязаемой творческой искры, что несла в себе жизнь. Эффект оказался тем более разительным оттого, что художник выбрал такой неблагодарный объект. В шутку говорится, что Оливье мог держать аудиторию, даже если бы читал вслух телефонную книгу. Алек Рассел являл собой наглядный эквивалент такого дара.
В пять часов будильник на его наручных часах немилосердно вывел студийцев из завороженного состояния.
— До завтра, леди и джентльмены, — сказал он, прощаясь, и начал методично собирать свои материалы.
После этого все почувствовали себя рыбами, клюнувшими на его наживку. Старина Альберт с энтузиазмом признался, что был бы счастлив все две недели вот просто так сидеть сзади всех и глядеть, как Рассел пишет картину. Трейси и Ивонна нагрелись до состояния обожествления своего героя.
— Мне кажется, он всегда такой сексуальный, а ты как считаешь, Роза? — набросилась на нее Трейси. — Просто обалденный. Вообрази, каково, если бы он тебя стал рисовать.
— Обнаженную! — закончила Ивонна, и они снова впали в приступ хихиканья. Джонатан закатил к небесам глаза.
— Может, нам стоит смыться? — спросил он с утомленным видом Розу. — Пока они не открыли запись в клуб поклонников.
— Ну, и что же ты скажешь о первом дне? — поинтересовался он с явным вызовом, когда они отправились на прогулку перед обедом.
— Вдохновляет, — сдержанно ответила Роза. Она испытывала легкое головокружение от чрезмерной концентрации и пока еще не успела разобраться в своих впечатлениях.
— Слишком увлекается театральными эффектами, — заявил Джонатан. — Сначала трюк с размещением натурщика, затем вся эта теория о живописи с эскиза, хотя более целесообразно было бы дать нам возможность рисовать с натуры. И, наконец, сегодняшнее представление. Интересно, для кого устраиваются эти курсы, для него или для нас? Да еще этот Поллок кудахчет повсюду словно наседка, опасаясь, как бы слишком много народу не сбежали с семинара.