Роза, я пригласил тебя с условием, что ты мне ничего не должна. Большинство сочли бы мое предложение за любезность, а не за угрозу. Тебе должно было бы льстить, что некто, по общему признанию такой эгоистичный и антисоциальный, как я, смог смириться с перспективой твоего непрерывного присутствия в течение ближайших четырех недель, а то и больше. Ты уже знаешь, что я груб, нетерпелив, саркастичен, капризен и бессердечен. Так что, естественно, не ожидаешь, что твое пребывание станет сплошным пикником. Но это вовсе не означает, что ты должна глядеть на меня с тревогой все это время, словно вот-вот отправишься на казнь. Я нахожу это утомительным и вредным. Но уж точно не стану щекотать тебя, просто чтобы заставить тебя улыбнуться.
— Я действительно почти ничего не знаю про тебя, — призналась Роза, надеясь что он и в самом деле не осуществит эту свою угрозу. — Я читала ту твою биографию, как тебе известно, а Джонатан, конечно, учился с тобой в одной школе, однако…
— А, это объясняет все. — В его голосе прозвучало облегчение, словно Роза разрешила для него какую-то головоломку. — Боюсь, что я не помню его. Видимо, он был сопливым малышом, когда я нежился в лучах славы. Догадываюсь, что он не терял времени и выдал тебе всю грязь об этой истории. Леди, о которой шла речь, — про дожал он, заметив ее смущение, — несомненно решала свои проблемы, когда обеспокоила себя таким, как я, юнцом. Она практически изнасиловала меня, хоть я и не могу на нее пожаловаться. Все это было в высшей степени поучительно. Я не строю иллюзий, что я оказался первым стреноженным мальчишкой, которого она заманила в свой чулан, однако, тем не менее, одним из таких. Ты знаешь, когда тебя прерывают, это такая травма. Могла бы сделать меня недееспособным на всю жизнь.
Сколько из этих слов были произнесены нарочно, чтобы шокировать ее, Роза сказать не могла. В его голосе зазвучали резкие нотки.
— Моя личная жизнь была, как я подозреваю, не более предосудительной, чем многие другие, о которых никто не сплетничает. Однако, благодаря моей громкой фамилии, а также флиртам моей мамочки-леди, мои собственные, изрядно раздутые похождения удостоились всеобщего внимания, которого — увы! — они едва ли заслуживали. Каким счастливчиком я был бы, если бы оказался способным на те сверхчеловеческие свершения, которые мне приписывают. Однако, разумеется, серьезное искусство не помогает лучше распродавать воскресные газеты, поэтому та информация обо мне, которая действительно имеет значение — мои живописные работы — редко удостаивается упоминания, разве что в наиболее ругаемых художественных кругах. Так мне и приходится жить с тем неудачным имиджем Казановы, который между делом еще и рисует немножко. И тут опять-таки помогают деньги. По крайней мере, я могу себе позволить послать их ко всем чертям.
Роза проницательно заподозрила, что Алек Рассел без колебаний пошлет их к чертям, даже если в кармане у него не останется ни гроша. За всей кажущейся легкомысленностью его слов она интуитивно обнаружила какую-то боль и подумала, чего стоило ему признаться о своем разочаровании, что его работы не обрели официального признания. И ей внезапно захотелось утешить его.
— Когда я увидела твою работу, у меня открылись глаза, — робко отважилась она. — Словно откровение сошло на меня. До этого я рисовала, а сознание было закрыто.
— Очаровательный комплимент, — отрезал он, резко нажав ногой на педаль газа, потому что впереди лежал прямой участок дороги, — от одного учителя другому.
И дальше они ехали молча.
Часом позже, после мирных просторов, испещренных маленькими деревушками, автомобиль подъехал к большому белому дому, окруженному деревьями, кустарником и небольшим огородом, и все это среди полей, похожих на заплаты. Роза почти ожидала, что встречать их выбежит прислуга, однако оказалось, что первое требование Алека при найме — быть невидимками — неукоснительно соблюдалось.
Дом содержался в безупречном состоянии, а из кухни доносился аромат чего-то восхитительного, что пеклось в духовке.
— Я надеюсь, что ты ненавидишь рестораны так же сильно, как и я, — заметил он, когда она с удовольствием принюхалась. — Местная женщина приходит стряпать. Она оставляет все на плите и в холодильнике. Благодаря французским булкам питаться тут очень просто и приятно.
Держа по тяжелому чемодану в каждой руке, он одолевал разом по две ступеньки, и она едва поспевала за ним.
— Эта комната будет твоей, если не возражаешь, — сказал он, показывая ей ослепительно белую комнату с полированными досками пола, узкой кроватью, накрытой лоскутным покрывалом, и традиционным местным набором мебели. — В доме всего одна ванная комната, так что нам придется ее делить. Будем договариваться, кому когда ею пользоваться. Студия наверху, ты увидишь ее завтра. К сожалению, бассейна нет, да и яхту я не завел. По меркам миллионеров я немного растяпа. Ты разочарована?
— Конечно же, нет, — возразила она. — Я приехала сюда работать, а не прохлаждаться.
Внезапно он обнял ее и подержал перед собой бережно и нежно. И в этом не было ничего явно сексуального, хотя Роза и почувствовала уже знакомый ей эффект от его прикосновения — ей показалось, что она вот-вот растает. Он подержал ее так минуту, мягко сказав:
— Роза, я заранее прошу у тебя прощения за все те испытания, через которые собираюсь тебя протащить. Я намерен превратить твою жизнь в сущий ад, и вне всяких сомнений ты дойдешь до того, что возненавидишь меня и даже станешь бояться. Я не садист, как ты можешь вообразить, однако сейчас ты достигла такой стадии, когда не сможешь продвинуться дальше, если не испытаешь страдания. Прошу тебя, верь мне, постарайся понять, что я в самом деле отчаянно болею за твой талант. Как просто было бы, — расслабиться и радоваться твоему обществу. Это искушение, которое я должен преодолеть. Кричи на меня, если хочешь, швыряй в меня разными предметами, разбей свой этюдник о мою голову, но только не воюй со мной, — он коснулся ее лба, — вот тут.
Казалось, его голос лишил ее последних сил. Она тонула в этих глазах.
— Ну, а теперь улыбнись, — скомандовал он. И она обнаружила, что ее лицо расцвело само собой в улыбку чистейшего доверия.
Над ароматной кастрюлей и салатом, а также свежим хлебом, молча доставленным человеком на велосипеде как раз перед тем, как они принялись за еду, Алек развлекал ее непристойными историями из его студенческих дней в Париже, его остроумие и невозмутимость заставили ее хохотать до слез.
— Я не верю и половине того, что ты мне рассказал, — и она поперхнулась кофе, впадая снова в неудержимый приступ смеха.
— Роза, — заверил он ее сурово, — каждое слово, которое я говорю, абсолютная правда, за исключением разве того, что мой сюжет подвергся основательной цензуре, чтобы пощадить твой деликатный слух. Поскольку знаю, что если я хоть раз выйду за рамки приличия, то юный Локинвар явится с запада и увезет тебя прочь. Кажется, я говорил тебе, — добавил он, и его глаза сверкнули, — что тут нет телефона.
Роза поймала себя на том, что она снова захихикала. Вино и кальвадос ударил ей в голову, и она с удивлением поняла, что если бы Алек захотел соблазнить ее, то ей было бы достаточно трудно устоять против него. Его опыт в устройстве соответствующей обстановки, несомненно, заставлял женщин добровольно взбираться на каталку и умолять, чтобы их взяли на операцию.
— По-моему, ты выпила немножко лишнего, Роза, — осторожно заметил он. — Как нехорошо с твоей стороны. Пойдем, позволь мне уложить тебя в постель.
Два небрежных движения — и он уже наклонился над ней, поднял на руки и отнес наверх в ее комнату. К этому времени она уже знала в основном ход его мыслей, чтобы не ставить себя в дурацкое положение протестами. Он сбросил ее на постель, словно мешок картошки.
— In vino veritas[8], — процитировал он, глядя вниз на ее разгоряченное, сонное лицо, — как сказала преподавательница латыни художнице. Впредь тебе придется только нюхать пробку.
— Я хотела доказать, насколько тебе доверяю, — объяснила она сладким голосом.
— Маленькая кокетка, — ответил он предостерегающе и нагнулся, чтобы запечатлеть беглый поцелуй на каждой щеке, в континентальном духе. Внезапно Роза почувствовала безумное желание поцеловать его в ответ и закрыла глаза, чтобы спрятать свои мысли. Однако дверь уже стукнула, и он ушел.
На следующее утро она почувствовала острый, незнакомый запах его свежевымытого тела, когда он наклонился над ее постелью и потряс ее, чтобы разбудить.