Я была рада сбежать из холла. С Амандой я чувствовала себя свободнее. Она повела меня по лестнице, затем по широкому коридору в комнату, окна которой выходили в красивый сад. За ним виднелась зеленая долина. Комната была большая, в два раза больше комнаты мисс Протеро, и мебель была большая. Я подумала с некоторой завистью, что громадным, прочным платяным шкафом мы бы в миссии целую неделю топили печь на кухне.
— Снимай шляпу и садись, а я распакую чемодан, — сказала Аманда, клацая замками. — Господи, какая ужасная поездка! Мне неудобно, что Эмили так плохо с тобой обошлась, но она не виновата. Отчасти потому, что она — глупая, а отчасти, потому что у нее ужасный характер. Я не обращаю внимания. — Она доставала мои вещи и раскладывала их на кровати, увлеченно болтая. — Думаю, я тоже себя ужасно вела, но мне очень жаль. Я хихикала, потому что мы никогда раньше не видели китайскую девушку. Я хотела сказать, девушку из Китая, как ты. Ты действительно видела, как верховный палач рубит людям руки? Ведь это неправда, да? Ты просто читала об этом. Но ты видела мамино лицо? А Эмили? Я чуть не умерла со смеху. О господи, у тебя так мало платьев, и они не очень красивые.
— Это то, что нашли для меня в миссии в Тяньцзине, — объяснила я.
Аманда приложила платье к себе и посмотрела в зеркало.
— Наверное, такие платья носят миссионеры, — сказала она, — я поговорю с папой, чтобы он купил тебе новые и красивые.
— У тебя красивое платье, — сказала я, — я не привыкла к английским платьям. Я даже не видела таких. Я не знала, что мои платья — некрасивые.
— А что же ты тогда носила в Китае? — спросила Аманда.
— Брюки, рубашку и куртку на подкладке, сандалии или ботинки. Так все одеты, кроме богатых. Богатые носят шелковые халаты.
— Ты носила брюки?
— Да, они гораздо удобнее, чем платья.
— Эмили однажды надевала брюки, когда мы играли в шарады. Она говорит, что неудобно. Наверное, она слишком толстая. Все равно, я никогда не слышала, чтобы девушка всегда ходила в брюках. Какая, должно быть, забавная страна Китай! — Она снова посмотрела на себя в зеркало и потрогала бледно-голубой шелк юбки. — Да, красивое платье. Мое лучшее дорожное платье. Но по-настоящему красивые вещи — у Эмили: она мамина любимица.
— После старшего сына? После Эдмунда?
— Господи! Нет! Думаю, мама вообще не любит мальчиков. Мне кажется, она была бы рада, если бы все были девочками.
Я озадаченно покачала головой. В Китае рождение девочки часто считалось катастрофой. Очевидно, мне понадобится много времени, чтобы понять эту страну. Мисс Протеро рассказывала мне об английской жизни и обычаях, я читала о них, но никогда не могла понять, как люди могут так по-разному мыслить.
В дверь постучали. Аманда сказала:
— Войдите! — Появилась служанка с большим медным кувшином, накрытым шерстяной салфеткой, чтобы вода не остывала. — Налей в таз, Битти, — велела Аманда. — Принесла полотенце и мыло? Все, что нужно мисс Люси? Хорошо.
Битти налила воду в большой фарфоровый таз на умывальнике и вышла. Аманда сказала:
— У мамы и папы своя ванная, но нам не разрешают ею пользоваться. Посмотри, в этом чулане есть сидячая ванна. Утром, когда проснешься, просто дерни за шнурок вот здесь. Когда придет служанка, скажи, чтобы она приготовила ванну. Она все сделает. Думаю, тебе придется многому научиться. Но время есть. Пойду переоденусь, скоро вернусь.
Она вприпрыжку выбежала из комнаты. Я села на кровать и огляделась с благоговением. Видно, мистер Грешем невероятно богатый человек. Это кое-что объясняет. Мне казалось странным, что кто-то добровольно согласился на такие расходы и мороку, чтобы привезти из Китая девушку. Теперь я поняла, что мистер Грешем был настолько богат, что мог позволить себе любую прихоть.
Я сняла платье, вымыла руки, умылась и заново причесалась. Сейчас, когда мои волосы отросли, я заплетала их в одну толстую косу. Она была уже до плеч. Я надела другое платье. Оно было заштопано на локте, но не такое невзрачное, как остальные. Едва я застегнула пуговицы, как вернулась Аманда.
— Пошли, я покажу тебе дом, — весело сказала она. — Папа говорит, что он слишком велик для нас, и мы просто не можем себе позволить содержать его, потому что бедны как церковная мышь. Сколько себя помню, столько слышу одно и то же. Папа никогда не откажется от «Высоких зарослей», пока эти ужасные люди здесь живут.
Мистер Грешем беден? Изумившись на мгновение, я поняла, что это, очевидно, какая-то английская шутка, и спросила:
— Какие ужасные люди?
— Иди сюда, смотри! — Мы подошли к окну, и она показала рукой через долину. — Вон там. Там они живут.
Я посмотрела, куда она показывала, в дальний угол долины, и у меня закружилась голова. Увиденное мерцало и расплывалось перед глазами. Может быть, я сплю и вижу сон? Я осторожно выдохнула и снова посмотрела: ничего не изменилось. Там, на другом краю долины, стоял дом, который я знала. Единственный дом в Англии, который я знала. Сейчас в моем комоде лежал рисунок этого самого дома, хороший рисунок, сделанный на куске старого грубого холста. Дом был двухэтажный с высокими печными трубами и длинной крутой крышей. Высокие боковые фронтоны поднимались над парапетом. Все, как на рисунке: прямоугольные окна, перед боковыми фронтонами — каменные шары на невысоких колоннах, разделяющих парапет. Когда много лет назад я показала рисунок мисс Протеро, она сказала, что фасад дома — георгианский, но вся архитектура — другая; возможно, дом значительно старше и был перестроен в семнадцатом веке. Я сосчитала окна и трубы на крыше: по одной с краю и три — с дальней стороны. Я увидела единственное полукруглое окно в центральном, самом низком фронтоне. Я всегда думала, что это окно мансарды. Все, как на моем рисунке.
Я очнулась. Аманда держала меня за руку и говорила:
— Тебе плохо, Люси? Тебе плохо? У тебя такой странный вид, ни с того ни с сего.
Я покачала головой, не в состоянии отвести глаз от дома в долине.
— Я — в порядке.
У меня вдруг закружилась голова.
— Может, корсет сильно затянут?
— Нет… я не ношу корсет, я в нем задыхаюсь. Только, пожалуйста, не говори своей маме. Английские дамы считают, что нехорошо ходить без корсета. Миссис Колби так считала.
— Не скажу. Ты так выглядишь, как будто на тебе корсет. Думаю, мама не догадается.
Все еще глядя в окно, я спросила:
— А как называется тот дом?
— Луноловы, — хихикнула Аманда. — Там живут Фолконы. Мама говорит, что это название им очень подходит. Знаешь, кто такой лунолов?
— Нет. — Я не ошиблась. Это тот дом, который я так давно знаю. — Есть какое-то особенное значение?
— Да, папа мне объяснил. Это слово, которое употребляют в Уилтшире. Лунолов — это человек, у которого с головой не все в порядке. Однажды ночью такой человек увидел в пруду отражение луны и решил, что это большая головка сыра. Он взял грабли и стал вылавливать ее из пруда. Поэтому его прозвали луноловом.
— А-а, — безучастно сказала я. — А почему это слово подходит Фолконам?
— Они странные. Эдмунд говорит, что они — богема. Я не знаю, что это такое.
— Мистер Фолкон — молодой?
— Конечно нет, глупая. Как он может быть молодым? Ему примерно столько же, сколько папе. Его жена моложе мамы. Очень красивая. Есть еще Роберт, но он уехал куда-то за границу, и две дочери, но они замужем и здесь не живут. И есть младший сын, еще в школу ходит.
Я отошла от окна. Невероятно, но всего в миле от меня стояли «Луноловы», дом, который неизвестно когда был нарисован на клочке холста неизвестным художником. Никто не знал, сколько пролежал этот холст в пыльном подвале миссии в Цин Кайфенг. Из этого дома в Китай уехал старший сын — Роберт Фолкон. Он что-то искал, взяв с собой бесполезную карту и повторяя бессмысленную загадку. Стоит ли сказать Аманде, что я видела его в Китае? Нужно подумать.
— Ты сказала, что они — ужасные люди.
Она снова хихикнула:
— Мы их так называем. Мы ненавидим их, они ненавидят нас. Уже целую вечность. Папа говорит, что это вражда.
— Наверное, есть причина?
— Да, конечно. Все началось, когда отец мистера Фолкона и папин отец, то есть мой дедушка, были молодыми и вместе служили в армии, давно, в местечке под названием Ферозепуг, в Индии. Они очень дружили, а потом поссорились из-за чего-то и дрались на дуэли на пистолетах и убили друг друга. Папа и мистер Фолкон в то время были еще совсем маленькие, но их матери, как и обе семьи, стали врагами. Вражда длится и по сей день.