И снова Аманда нарушила напряженную атмосферу:
— Мама, почему мы должны ужинать так? Было гораздо удобнее, когда блюда стояли на столе и мы сами себе накладывали. Нужно ждать целую вечность, пока Альберт и Мэгги возятся с подносами.
— Так модно, дорогая, — твердо сказала ее мать. — Я прочла об этом в дамском журнале. Это service a la russe, в наши дни так подают во всех лучших домах.
Даже если бы я не нервничала, я бы все равно не смогла съесть все, что подавали, но еда была замечательная, даже лучше, чем на корабле. Постепенно успокаиваясь, я начала получать удовольствие от изумительного ужина.
Я не принимала участия в разговоре. Мистер Грешем говорил мало. У него был отсутствующий взгляд, как будто он думал о чем-то не очень приятном. Когда Альберт и Мэгги наконец ушли, подав восхитительный десерт из персиков, сиропа и сливок, мистер Грешем сказал, что будет пить кофе здесь, а не в гостиной. Мистер Марш сам принес кофе на серебряном подносе с маленькими чашечками и блюдцами, и сам поставил кофе на маленькую плитку-спиртовку, чтобы тот не остыл.
Когда мы все закончили, мистер Грешем очнулся. Откинувшись на спинку стула, он вытер губы салфеткой и улыбнулся мне своей быстрой стеклянной улыбкой.
— Ну, Люси, я не сомневаюсь, что ты очень удивилась, когда узнала, что станешь жить в английской семье.
— Да, сэр, — смиренно ответила я. Я была скорее расстроена, чем удивлена, но не хотела обидеть его, сказав об этом.
— Ты ни за что не догадаешься, зачем папа привез тебя сюда, — сказала Аманда, бросив шаловливый взгляд в сторону Эдмунда, который раздраженно пожал плечами и пробормотал:
— Естественно.
Я не понимала, почему они считают, что я должна быть заинтригована. До сих пор я не думала об этой стороне своей будущей жизни: мне было страшно. Я сама часто бывала свидетелем подобных историй.
Аманда сказала:
— Попробуй отгадай.
Я была в нерешительности. В китайской семье намерения главы семьи не обсуждались. Но здесь была Англия. Люди вели себя по-другому. Все выжидающе смотрели на меня. Я вежливо поклонилась мистеру Грешему и сказала:
— Я знаю, что вы заплатили миссии большие деньги, сэр… — я говорила медленно. На ум приходили лишь китайские слова. Мне пришлось переводить: — Для меня большая честь, что вы выбрали такую ничтожную и недостойную, как я, себе в наложницы, когда ваша жена постарела.
Тишина была ужасающая. Казалось, что все перестали дышать, и у каждого остановилось сердце. Я замерла. Кровь застыла в жилах. Я поняла, что сказала что-то ужасное. Я боялась пошевелиться. Не меняя позы, я украдкой посмотрела на других: они остолбенели.
Миссис Грешем побелела, рот отвалился, глаза выпучены от шока и возмущения. Эмили выглядела так же, как и ее мать, но в ее испуганном взгляде можно было прочесть и восторг вперемешку с ужасом. Брови Эдмунда взлетели так высоко, что почти слились с волосами. У Аманды округлились глаза. Она была скорее озадачена, чем потрясена, потому что не совсем понимала, что вызвало такой шок. Но в его значительности она не сомневалась.
Мистер Грешем встал. Его лицо потемнело от ярости.
— Как ты смеешь? — жутким шепотом спросил он. — Как ты смеешь так говорить в присутствии моей жены и моей семьи? В тебе нет ни капли стыда? — Он указал на дверь трясущейся рукой: — Ступайте в свою комнату, мисс! Немедленно!
Меня как громом поразило. Я поняла! Я вела себя, как последняя дура. У английских джентльменов нет наложниц. Если бы я подумала, если бы я решилась подумать, я бы вспомнила. Но по своей глупости, узнав, что меня купил богатый человек, я решила, что меня купили для того, для чего купили бы в Китае. Поэтому я запрещала себе думать о будущем.
Ярость мистера Грешема привела меня в такое оцепенение, что я не чувствовала под собой ног. Я взглянула на Аманду и увидела, что даже она испугана. Эдмунд вытер платком лоб и сказал:
— Отец, я думаю, мы должны принять во внимание…
— Помолчи, Эдмунд! — оборвал его мистер Грешем. — Не смей оправдывать бесстыдные разговоры за моим столом! Здесь, под моей крышей, в присутствии твоей матери, этот… этот испорченный ребенок заявляет, что я купил ее с гнусной целью!
Мой голос, когда я смогла говорить, звучал не громче шепота:
— Я умоляю вас простить меня, мистер Грешем. Я привыкла, что в Китае…
— Довольно! — закричал он. — Нечего разыгрывать из себя невинность, мисс! В свою комнату, немедленно!
За моей спиной раздался голос Марша:
— Пожалуйте, мисс Люси, — он отодвинул стул, чтобы я встала. Я повернулась к нему, он был спокойным, как обычно. Он проводил меня до двери и открыл ее. Мистер Грешем хрипло сказал:
— Оставьте нас, Марш. Я позвоню, если вы понадобитесь.
Дворецкий ответил:
— Хорошо, сэр, — и вышел вслед за мной. Дверь еще не закрылась, как миссис Грешем заговорила. В ее голосе слышались страдальческие нотки:
— Господи, Чарльз, что ты наделал? Я умоляла тебя подумать. Что за существо ты навязал нам?
Я медленно шла через холл к большой лестнице. Я была в отчаянии. Теперь я понимала свою ошибку. Но почему она вызвала такой шок? Что такого гнусного в наложнице? Китайские девушки, покидая миссию, радовались, когда их брали в наложницы, а не в батрачки. Я сама предпочла бы стать батрачкой, но разумно объяснить почему, не смогла бы. Может быть, это врожденный инстинкт или кровь, кровь чужой, заставляет меня думать именно так:
Я была уже у лестницы, когда услышала:
— Мисс Люси!
Я оглянулась. Мистер Марш проводил меня до лестницы и теперь смотрел на меня сверху вниз со странным выражением, в котором за суровостью я увидела что-то похожее на сочувствие, удивление и даже радость.
— Не переживайте сильно, мисс Люси, — сказал он, — я полагаю, мистер Эдмунд уже понял, что ваше оскорбление было не намеренным, что вы по-другому воспитаны. Он обязательно поговорит с хозяином, когда мистер Грешем остынет.
Моя благодарность была настолько сильна, что у меня выступили слезы.
— Вы очень добры, мистер Марш.
Он улыбнулся.
— Только слуги зовут меня так. Для вас я — Марш.
— О, сэр, я не могу: вы — мужчина, старше…
— Вы уже не в Китае, мисс Люси. Для своего же блага вы должны вести себя так, как того требует ваше положение здесь.
— Да. Извините. Мне так тяжело, — мой голос задрожал, и я глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. — Я знаю, что вела себя глупо. Но что мне делать? Что бы я ни сказала, они сердятся, особенно миссис Грешем. Она считает, что я все выдумываю.
— Что выдумываете, мисс Люси?
— Ну… Эмили спросила, видела ли я палача, и, когда я сказала правду, миссис Грешем рассердилась и сказала, что это глупая выдумка. А вечером они все на меня рассердились за то, что я сказала, что кролик вкуснее кошки.
— Не удивительно, что они вам не верят, мисс Люси.
— Но вы мне верите, мистер Марш? — спросила я. — Извините… Марш.
— Это уже лучше. Да, конечно, я вам верю, мисс Люси. Я знаю Гонконг, Шанхай, Порт Саид, Бомбей и еще много таких мест по всему миру. — Увидев, что я удивлена, он объяснил: — Я не всегда был дворецким, мисс Люси. Я долго служил в армии денщиком и много путешествовал. — Он стряхнул невидимую пылинку с рукава. — Могу я дать вам один совет? Вы живете в английской семье, принадлежащей к высшему классу. У них есть свои достоинства и недостатки. Одним из недостатков является некоторая слепота по отношению к тому, что находится за пределами их маленького мира. В глубине души они верят, что Бог — это английский джентльмен, а отсюда следует, что их обычаи и традиции священны.
Я была потрясена тем, как мистер Марш говорил: как образованный джентльмен, а не как слуга. Он, наверное, снова заметил мое удивление, потому что замолчал, затем сказал:
— Вас, наверное, удивляет, что слуга может выражаться подобным образом, мисс Люси? Мне повезло, я служил офицеру, который к тому же был ученым — редкое сочетание, должен заметить. Я старался походить на него и научился свободно и легко разговаривать. Он оказал мне честь своей дружбой, и мы провели много часов в беседах за годы нашей совместной службы.
Я вспомнила мисс Протеро, обучавшую меня искусству беседы, и сказала:
— Да, я понимаю, мистер Марш.
— Марш, — резко поправил он.