Я увидела за сиденьем бутылку вина и схватила ее. Мы вместе опасливо приблизились к входной двери. Мэтт нажал кнопку звонка. Мне показалось странным, что он не может просто открыть дверь и войти в дом, где вырос.
Нам открыла пухлая женщина за шестьдесят, в накрахмаленном переднике, которые, как я думала, носят только в кино.
– Маттиас, – сказала она. Она говорила с очевидным немецким акцентом.
Он наклонился и чмокнул ее в щеку.
– Наина, это Грейс.
– Очень приятно. – Она крепко пожала мне руку, повернулась и пошла через холл по длинному коридору. Мы последовали за ней.
– Кто это? – беззвучно спросила я.
– Домоправительница, – прошептал Мэтт, наклоняясь к моему уху. – Она злая.
Я широко раскрыла глаза.
Наина обернулась и замерла на полушаге.
– Я все слышу, мой мальчик.
Мэтт ухмыльнулся.
– Наина здесь с моих двенадцати. Она помогала мне с уроками, научила меня ругаться по-немецки и всегда была готова принести мне кучу конфет.
Наина топнула ногой и уперла руки в бока.
– Маттиас, – начала она грозно, но ее хватило лишь на секунду. Потом ее щеки покраснели, и она начала хохотать. – Иди-ка сюда. – Она практически оторвала Мэтта от пола, схватив его в свои медвежьи объятия. – Я по тебе соскучилась. Без тебя тут все как-то не так.
Они с трудом оторвались друг от друга.
Мэтт показал пальцем себе на грудь:
– Я всегда был ее любимчиком.
– Ладно, хватит уже, – ответила Наина, поворачиваясь и продолжая идти по коридору. Она сделала вид, что не заметила последней фразы, но я поняла, что так оно и было.
До Рождества осталось два дня. Я шла на встречу с отцом Мэтта, его братом, его мачехой и его мстительной-бывшей-подружкой/уже-почти-женой-брата. Я порадовалась, что у меня в руках есть хоть что-то – бутылка казалась мне щитом, прикрывающим меня от того, что ожидало нас в этой роскошной гостиной. Мэтт внезапно взял бутылку из моих рук – прощай, мой щит! – и вошел в гостиную на шаг впереди меня, раскрыв руки во всю ширину плеч, с бутылкой, зажатой в правой кисти.
– С Рождеством, семейство. Это я!
Я увидела отца и мачеху Мэтта. Они стояли у окна, занимающего пространство от пола до потолка и выходящего в огромный сад со сверкающим бассейном. Отец был одет в темный костюм с галстуком. На мачехе была бежевая узкая юбка до колен, белая блузка и сверкающий жемчуг на шее. Она была полной противоположностью Алетте – светлые волосы, постриженные в безупречное каре, и тугая кожа, исправленная косметической медициной.
Его отец определенно выглядел человеком, много времени проводящим возле зеркала, но его улыбка была искренней, как у Мэтта. С дивана поднялся человек, в котором я безошибочно узнала Александра. На нем был снежно-белый костюм и розовая рубашка без галстука. Верхние три пуговицы были расстегнуты, виднелась гладкая грудь без волос. Волосы были светлее, чем у Мэтта, и казались пластмассовыми от геля.
Он в три скачка оказался рядом с Мэттом.
– Это Мэтт, и как всегда, он опоздал! – бодро воскликнул он. Взяв у Мэтта бутылку, он внимательно ее изучил. – Смотрите, он принес нам шампанское для бедных! Что скажете? Может, зажарим в нем кусок свинины?
Он это что, всерьез? О господи…
У меня сжалось сердце при мысли, что Алетта дала Мэтту эту бутылку, и Мэтт, зная, что о ней подумают в этом доме, но не имея мужества сказать Алетте… Или мне. Так вот почему он взял ее у меня в последнюю секунду.
Не обращая внимания на брата, Мэтт шагнул ко мне и взял меня за руку.
– А это Грейс.
Я неловко помахала рукой. Ко мне подошла мачеха Мэтта.
– Здравствуй, дорогая. Я Регина.
Пока я пожимала ей руку, отец Мэтта подошел к нему и молча обнял, а потом повернулся ко мне:
– Привет, Грейс, рад тебя видеть. Я слышал о тебе и твоей музыке.
Я сглотнула, думая, что же именно он слышал.
– Спасибо, сэр. Очень приятно.
– Зови меня просто Чарльз.
Меня охватило желание сказать: «Как насчет Чарли?», и я нервно хихикнула.
– Хорошо, Чарльз.
Александр отступил назад, и я увидела, как в гостиную с другой стороны вошла темноволосая молодая женщина. Она была прелестна, в стиле девушки-по-соседству. Длинные гладкие волосы с закрученными вверх концами. Большие карие, на удивление теплые глаза. Я улыбнулась ей, и тут увидела ее шутовскую ухмылку, широкую и фальшивую, с недобрым намеком. Она скользнула к нам по-кошачьи плавным движением.
– Маттиас, – высокомерно произнесла она.
– Привет, Моника. Это Грейс.
Она снова неприятно улыбнулась, не разжимая губ, и не спеша оглядела меня с головы до кончиков сапог, а потом снова взглянула в лицо. Я протянула ей руку, но она повисла в воздухе. Наконец она ответила на приветствие:
– Очень приятно. Ты выглядишь в его вкусе.
– Эээммм…
Моника обернулась к Мэтту:
– А разговаривать она умеет?
– Дети, давайте продолжим в столовой, – прервал нас Чарльз. И я была ему признательна.
Мы, шестеро, расселись вокруг большого, сияющего стола из черного дерева, с серебряными приборами и хрустальными бокалами. Мы с Мэттом сидели напротив Александра с Моникой, а Чарльз и Регина расположились в торцах стола. Наина быстро и ловко сновала туда и сюда, подавая на стол блюда с едой.
Чарльз объявил, что еду приготовил шеф Майкл Мэзон. Я наклонилась и прошептала Мэтту:
– Кто он такой?
– Кого это волнует? – громко ответил мне Мэтт, но никто не обратил на него внимания.
Регина с Моникой обсуждали какого-то дизайнера, который шил свадебное платье Моники, а Чарльз добивался от Александра подробностей переговоров о контракте по какому-то фильму. Большую часть обеда они нас игнорировали, и я, в общем, была этому рада. Но когда подали десерт и Моника с Александром выпили по нескольку бокалов шампанского, они обратили внимание и на нас.
– Так ты играешь на виолончели? – спросил Александр.
– Да.
– О-о, – протянула Моника понимающе. – Так это ты виолончелистка?
– Да, – снова сказала я. Я заметила легкое напряжение в выражении лица Мэтта. Он смотрел на Монику, пытаясь разгадать ее тон.
От ее сахариновой улыбки и фальшивого смеха у меня по спине пробежал холодок. Она смотрела на Александра, но указывала на меня.
– Так это та самая? – она стрельнула глазами в Чарльза. – Та, которую тебе пришлось выкупать, да, Чарльз?
– Простите? То есть… выкупать? Я не понимаю, – переспросила я, с трудом возвышая голос чуть громче шепота. Откуда взялась слабохарактерная идиотка, в которую я превратилась в компании этих людей?
– Не важно. Моника, это не тема для застольной беседы, – резко ответил Мэтт.
Оттолкнув свой стул, я поднялась.
– Туалет? – спросила я, не обращаясь ни к кому конкретно, но надеясь на спасение.
– Дальше по коридору, вторая дверь направо, – ответила Регина.
Резко поднявшись, я слегка покачнулась от выпитого шампанского. Мэтт встал, но я быстро прошла мимо него в коридор. За спиной я слышала его шаги. Зайдя в ванную, я попыталась запереть дверь, но Мэтт успел просунуть ногу в створ.
– Подожди. Пусти меня.
– Нет! – рявкнула я.
– Грейс, я серьезно. Пусти меня… пожалуйста.
У меня набежали слезы на глаза, и я уставилась в пол, но наконец отпустила дверь и дала ему войти. Он приподнял мое лицо за подбородок. Его глаза горели.
– Послушай. Я одолжил денег у отца, чтобы выкупить твою виолончель из заклада. Но я не объяснял ему всех подробностей, потому что знал, что он все равно ни черта не поймет в наших обстоятельствах. Они вообще не заслуживают никаких объяснений. Ты хорошая, добрая и чистая, и ты не нуждаешься в подтверждении этого от них. Пусть думают, что хотят. Пусть Моника упражняется в своем дерьмовом осуждении. Пусть Александр думает, что деньги пошли на твой пятый аборт. Они никогда в жизни не будут ничем довольны, потому что, сколько бы у них ни было, им всегда надо больше. А теперь им надо унизить нас, потому что у нас есть то, чего нет у них.
– Что это? – всхлипнула я.
– Вот это, – он наклонился и поцеловал меня нежно и медленно.
Оторвавшись от меня, он подошел, открыл шкафчик под раковиной, просунул туда руку и начал шарить где-то внутри.
– Вот она! Наина никогда не подведет.
Он вытащил бутылку текилы. Отвернул крышку и сделал небольшой глоток.
– Я веду машину, но ты можешь себе не отказывать. Это здорово приглушает неприятные ощущения от общения с моими родственниками, можешь мне поверить.