Мы много времени проводили с Тати и Брендоном. По пятницам мы все ходили слушать музыку в видавших видах залах Нижнего Ист-Сайда и Бруклина. По воскресеньям слонялись по округе, играли в разные игры или занимались все вместе в Стариковском приюте. Но когда зима подошла к концу и началась весна, все мы стали усиленно готовиться к окончанию колледжа и новой ступени в нашей жизни. Если бы мы с Грейс не жили в соседних комнатах, то не знаю, как бы мы умудрялись видеться.
Наконец в один из первых теплых дней в начале апреля Грейс твердо решила собрать нас вместе и строго велела нам прийти к десяти утра к «Старой шляпе». Это был небольшой мрачный бар. Мы ходили туда, когда более симпатичные бары закрывались на ночь, так что для начала дня это был странный выбор.
Я потер руки и хлопнул в ладоши:
– Итак, леди, что все это значит?
– Виски, – отрезала она.
Брендон хихикнул.
– Грейс, сейчас десять утра, – возразила Тати, уперев руку в бок, и явно не в восторге.
Грейс схватила меня за руку и втащила в дверь.
– Слушайте, ну разве это не здорово? У нас весь день впереди. Мы молоды – давайте этим пользоваться. Пошли!
Бармен в «Старой шляпе» поздоровался с нами. Грейс показала ему четыре пальца:
– Четыре виски, пожалуйста.
– О боже, – пробурчала Тати.
– Правда, Грейс, что мы собираемся делать? – я тоже ничего не понимал.
Мы, все четверо, уселись в ряд за стойкой.
– В последнее время все страшно заняты, а Мэтт скоро уезжает. И я просто хотела провести с вами время, выпить, повеселиться и не думать об уроках. Я распланировала для нас целый день.
Тати приподняла свой стаканчик.
– Ты меня убедила. Я в игре.
– До дна! – сказал Брендон.
Когда мы выпили виски, Грейс повернулась к нам:
– Ладно, тогда начинаем.
– И куда теперь? – спросил я.
У нее загорелись глаза.
– В темную комнату, – она протянула мне кассету с пленкой. – Нам надо проявить это.
– Пожалуйста, скажи, что там не ваши фотки в голом виде, – заметил Брендон.
– Да нет, этим они уже, наверно, сыты, – добавила Тати.
– Нет, – ответила Грейс. – Там подсказка.
– А нам что делать, пока вы будете проявлять? – спросила Тати.
– Вы тоже идете с нами, – сказала Грейс. – Мэтт покажет вам, как печатать снимки.
– Да, это страшно весело, – фыркнул я.
Наслаждаясь по пути теплым солнечным днем, мы отправились в университетскую фотолабораторию. Там было несколько маленьких темных комнат, где проявляли негативы, и одна побольше, с красным светом, увеличителями и проявителями, чтобы печатать снимки. Я засунул в увеличитель несколько негативов из пленки, которую проявил раньше и оставил там, чтобы Брендон и Тати могли напечатать фотки. Там были наши с Грейс снимки, где мы строили рожи в камеру. Работа была ерундовая, но по крайней мере Брендону с Тати будет чем заняться, пока мы с Грейс проявим пленку.
Мы прошли в коридор, где я втолкнул Грейс в одну из маленьких комнаток и закрыл дверь.
– Спасибо тебе за сегодняшний день. Это здорово.
Я поцеловал ее, прижав к двери, и закинул ее ногу себе за спину, гладя рукой ее бедро и задирая подол платья.
– Мне казалось, ты говорил, что вы тут этим не занимаетесь.
– Не знаю, чем занимаются другие, и вообще мне плевать.
С легким хныканьем она выбралась из моих объятий.
– Нам надо проявить пленку, Ромео.
– Зануда, – пробурчал я. – Ладно, я поставлю ее проявляться, но я еще вернусь.
– Я буду в твоем распоряжении, но сначала пленка.
– Хорошо. Я должен буду выключить красный свет, чтобы она проявилась, так что тут будет совершенно темно примерно двенадцать минут.
Она сморщила нос:
– Чем это пахнет?
– Проявителем.
В крошечной, три на три метра, комнатке, где было тепло и влажно, химические запахи казались страшно интенсивными. Вдоль одной стенки были металлическая раковина, стойка и высокий узкий бак с раствором проявителя, куда опускались негативы. На стойке был большой таймер со стрелками, светящимися в темноте. У другой стены стояла деревянная лавка.
Я нагнулся и включил радио под раковиной. Из динамика над головой зазвучала музыка – на университетской станции играли какой-то джаз.
– Я не могу сменить программу, но хоть что-то, – обернулся я к Грейс, сидевшей на лавке. – Ты готова? Я сейчас выключу красный свет.
– Готова.
Я нажал выключатель. В фотолабораториях так темно и тепло, что тебе немедленно начинает хотеться спать. Я услышал, как Грейс зевает на своей лавке. Все мои чувства были обострены. Я вытащил пленку из кассеты и прицепил к ней прищепку. Двигаясь на ощупь, я умудрился опустить пленку в проявитель совершенно беззвучно.
– Ты там в порядке, детка? – спросил я.
– Ага, – сонно ответила она.
– Еще минута, – я установил таймер, и тут мой мозг пронзил образ Грейс, скачущей на мне верхом.
– Раздевайся, – велел я ей.
Она засмеялась:
– Ты что, серьезно?
– За двенадцать минут можно столько всего сделать, – сказал я, нащупывая дорогу к ней.
Я нащупал ее руку, и мы начали целоваться. Остальные чувства были уже не нужны – только прикосновения. Я целовал ее ухо, а потом по шее вниз до плеча, а потом снял с нее платье через голову. Она расстегнула мой ремень и нырнула рукой в джинсы. Развернув ее спиной к себе, я целовал ее плечи, гладил спину, спускаясь все ниже, пока мои пальцы не оказались внутри. Она не издавала ни звука.
– Ты в порядке? – спросил я.
– Не останавливайся, – выдохнула она.
Тогда я скользнул в нее. Наше дыхание сбилось, мы еле успевали дышать. Сперва я двигался медленно, затем все быстрее и быстрее. Она отвечала мне, повторяя мои движения. В темноте не раздавалось никаких звуков, кроме тяжелого дыхания и слабых мяукающих стонов. Она сжалась вокруг меня, и я забыл обо всем. Разрывая нервы, по мне пробежала ледяная волна. Прижав ее к себе, я зарылся лицом в ее шею. Одним движением я вырвался, упал на лавку и притянул ее к себе на колени.
Мы снова начали целоваться, медленно и сонно, и тут… Бзззззззз! Зазвенел таймер. Я встал и включил красный свет. Грейс в оцепенении стояла возле меня. Я обхватил ее и поцеловал в макушку.
– Было потрясающе. Ты как?
Она ничего не ответила, только кивнула. Похоже, она еще не успела прийти в себя.
Я подошел к раковине, вытащил из бака метра полтора проявленного негатива и бросил его в контейнер с водой, чтобы остановить процесс проявления. Мы быстро оделись и вышли из темной комнаты с проявленной пленкой.
Когда негатив высох, я просмотрел его. Он был темным почти до самого конца. Там было три кадра, на каждом – одно слово на клочке бумаги. Пианино. Пиво. Печеньки.
Я посмотрел на Грейс.
– «Три П»? – спросил я, имея в виду крошечный бар возле нашего общежития, в котором было пианино, и каждый мог играть на нем по пятницам. Я часто просил Грейс сыграть и спеть там что-то, но она всегда отказывалась.
– Точно. Ты угадал. Пошли за Тати с Брендоном. Прикольно! – в восторге заверещала она и потянула меня по коридору навстречу друзьям.
Выйдя на улицу, Тати вытащила из сумки фляжку с виски.
– Вы не теряли времени, – заметил я.
– Я решила, что Грейс сейчас потащит нас по музеям. Надо было подготовиться. Хочешь?
Я отхлебнул, и Грейс тут же выхватила фляжку у меня из рук.
– Если кому и нужно, так это мне. Пошли!
Пока мы дошли до «Трех П», все уже были хорошо поддаты. Там никого не было, кроме незнакомой мне барменши. Грейс наклонилась над стойкой.
– Я тут устроила небольшую игру для своего парня и наших друзей. Можно мне спеть коротенькую песенку? – она указала на сцену с пианино.
– Боже, она таки собирается это сделать, – изумилась Тати.
Барменша посмотрела и улыбнулась:
– Да, пожалуйста. Все равно тут никого нет. Хотите что-нибудь выпить?
– Конечно. Четыре пива.
Она подала нам пиво. Грейс осушила свое в три больших глотка. Мы уставились на нее.
– Ого-го, – сказал я.
Только она подошла к пианино, над открывающейся дверью зазвонил колокольчик. Я обернулся и увидел, как в бар зашло несколько человек в офисных костюмах. Они уселись на свободные стулья. Их было семеро. Аудитория Грейс экспоненциально росла.
Она подвинула табуретку поближе к пианино. Та страшно заскрипела по деревянным доскам пола. «Простите», – промямлила Грейс в микрофон. Звук оказался слишком громким. Все, и костюмы, и барменша, обернулись к ней. Она разволновалась. Я улыбнулся ей, и ее лицо немного смягчилось. Она протянула руку и поправила громкость звуковой системы. «Так лучше?» Я кивнул.