– Что-то она знала, но она не вскрывала письма Грейс. Она их просто выбрасывала, все, кроме вот этого. – Она протянула мне заклеенный конверт. – Если она получала по письму каждый год и шла на такие ухищрения, чтобы спрятать их от тебя, она должна была понять, что Грейс пытается сказать тебе что-то важное. Не знаю, хранила ли бы она все в секрете, если бы узнала, в чем дело, но отказ от реальности через незнание – не извинение.
Я опустил колыбель, сложил конверт и сунул в карман.
– Может, ты и права.
– Ты не прочтешь его?
Мы уже приближались к дому Грейс.
– Прочту. Только не теперь. Мы пришли. – Я взглянул на крыльцо особняка и протянул Монике колыбель.
– А ты со мной не пойдешь?
– Нет. Эш нет дома. Она еще в школе.
– Ты не хочешь встречаться с Грейс?
– Моника, я не могу. Иди, я подожду здесь.
Я отвернулся и стал наблюдать, как старушка ведет через дорогу собачку, но все равно услышал, как Грейс открывает дверь.
– Моника?
– Здравствуй, Грейс. Рада тебя увидеть. Мы давно не виделись.
– Да уж. Ты отлично выглядишь. У вас все хорошо?
Грейс оставалась милой даже в самых дерьмовых обстоятельствах.
– Да, спасибо, и все стало еще лучше, когда я узнала, что стала тетей. – Голос Моники не дрогнул. Она была настроена решительно. – Я потому и пришла. Я хочу отдать тебе вот это. Я знаю, что Эш уже выросла, но я хочу, чтобы колыбель была у тебя, пока в семье не родится новый младенец, когда и где бы это ни случилось.
– Спасибо, – голос Грейс прерывался, но я не мог заставить себя обернуться.
Несколько мгновений стояла тишина, а затем Моника сказала:
– Вот мой номер. Пожалуйста, не пропадай. Я знаю, что ты пыталась держать связь, и страшно сожалею, что у вас с Мэттом все так получилось.
– Я тоже.
– Грейс, знай, ты теперь часть нашей семьи.
– Да.
Спустя пару секунд Моника была возле меня.
– Пошли?
– Ага.
– Мэтт, почему ты так с ней обращаешься?
– Моника, я пропустил все детство моей собственной дочери.
– Но Грейс в этом не виновата.
– Не знаю. Все так запутанно, и я не могу сейчас об этом думать.
Но правда была в том, что я не мог смотреть ей в глаза, зная, что все пятнадцать лет она, в основном одна, растила нашего ребенка. И все это время считала меня эгоистичным козлом, игнорирующим ее письма и звонки. Она не верила в меня.
– Я больше не могу. Дико болят ноги.
– Господи, это все твои туфли. Как ты в них ходишь, это ж убиться можно.
Моника сняла туфли и засунула в сумку.
– Да знаю. Глупо, правда? Что только женщины не сделают во имя красоты.
Я обнял ее за плечи.
– А ты ничего так, ты в курсе? Я рад, что мой брат женился на тебе. Спасибо, что приехала.
Она чмокнула меня в щеку.
– Я тебя люблю. А теперь поймай мне такси, а? Мне еще надо кое-что купить.
Я подозвал такси и открыл ей дверцу. Наклонившись, она нырнула внутрь.
– Если понадоблюсь, я остановилась в «Уолдорф Астория».
Уже дома я открыл тот конверт.
Дорогой Мэтт,
нашей дочери сегодня исполнилось десять. Я раньше говорила, что не буду больше писать, но теперь у меня есть важная причина. С большой грустью должна сказать, что Дэн очень болен. Весь прошлый год у него были проблемы с сердцем, и теперь он почти в критическом состоянии. Он отчаянно хочет усыновить Эш, и я пишу, чтобы попросить тебя, пожалуйста, откажись от своих родительских прав, ведь ты вписан в ее свидетельство о рождении. Эш – прекрасный ребенок, умница и прелесть, с большим чувством юмора. Она – свет моей жизни. Я никогда не винила тебя за твой выбор десять лет назад, но теперь я могу изменить положение вещей для нее и Дэна и сделать усыновление официальным. Я понимаю, что ты очень занят, но, пожалуйста, постарайся с нами связаться.
Господи, какая у нее была жизнь… И трагедия, и отчаяние, и все из-за меня. Конечно, я мог во всем обвинять Элизабет, но в конце концов это не имело значения, ведь Элизабет ничего не значила для Грейс. Я понимал, что если проследить источник боли, то след все равно приведет ко мне, по крайней мере для Грейс, точно так же, как моя боль заключалась в ней.
Я взглянул на телефон, и у меня в голове возник вопрос. Я тут же написал Грейс.
Я. А почему ты искала меня в «Утерянных связях»?
Грейс. Я не искала.
Я. А как ты нашла мое объявление?
Грейс. Мой ученик узнал слова: «Голубка зеленых глаз», когда искал там свое, и принес мне объявление.
Я. Значит, ты сама не хотела меня найти? Только ради Эш?
Она промолчала.
Через два часа я стоял у них на пороге в клетчатых пижамных штанах, тапках и пальто. Было шесть вечера, и солнце начинало садиться. Эш вышла в белой фланелевой пижаме с узором из зеленых черепах. Она распахнула дверь с криком: «Привет, отец!»
– Привет, дочь.
Указав большим пальцем себе за спину, она понизила голос:
– Спросить ее, не хочет ли она с нами?
Я помотал головой. Эш опустила взгляд, как бы раздумывая, что делать, но потом крикнула:
– Пока, мам! Скоро вернусь! Люблю!
– И я тебя. Будь осторожна, – отозвалась Грейс из другой комнаты.
– Готова?
– Ага. – Она захлопнула дверь.
– Мы идем в ресторан, где подают завтрак в любое время, – сказал я.
– Прикольно. Я буду черничные оладьи. Это в стиле ренессанс, – непререкаемо объявила она. Я на секунду замер, и тут она начала хихикать.
– Ты меня чуть не напугала. Я уж начал опасаться за твой ай-кью.
– Я слышала эту шутку по телевизору.
Я засмеялся:
– Вот теперь я всерьез опасаюсь за твой ай-кью.
Места, куда ходили мы с Грейс, уже давно не было, так что я повел Эш в небольшое заведение по соседству.
– Мама рассказывала, что вы ходили в такое место, где давали завтрак на ужин, когда учились в колледже.
– Ну да. – Я улыбнулся воспоминанию, но не стал углубляться в прошлое. – Как дела в школе?
– Хорошо. Но скучно, кроме керамики.
– Ты любишь лепить?
– Очень.
– Моя мама – твоя бабушка – тоже любила. У нее была маленькая студия, которую она устроила на участке за своим домом в Калифорнии. Она называла ее Лувр, – я улыбнулся, вспоминая.
– Я знаю.
– Твоя мама все тебе рассказала, да?
– Почему ты не захотел зайти?
Моя дочь не пропускала ни одной мелочи.
– Я уже говорил, тут все сложно.
– Вы любите друг друга, так какого же черта вы не вместе?
– Эш, не все так просто. Мне нужно время.
– Ну а я думаю, что ты его просто тупо теряешь.
Почему эта пятнадцатилетка умнее нас всех?
Потому что ее взгляды не завалены десятилетиями дерьма.
Мы заказали оладьи и молочный коктейль, и Эш рассказала мне про школу и мальчиков, которые ей нравились.
– Все мальчишки – свиньи. Ты это знаешь, правда? Держись от них подальше.
Она задумчиво пила свой коктейль:
– Ты можешь этого не делать. Серьезно.
– Я буду. Я хочу видеть твоих друзей и приходить в школу. И это не просьба.
– Знаю.
Когда мы наелись до отвала, я заплатил, и мы направились к выходу. По пути Эш остановилась возле холодильника с десертами.
– Хочешь кусок торта? – спросил я.
Она порылась в висящей на плече сумочке.
– Нет, я хотела купить кусочек маме.
– Я куплю. Какой она любит?
Она подняла бровь:
– Ты знаешь какой.
– Кусок с шоколадным кремом и кусок с арахисовым маслом, пожалуйста, – сказал я женщине за стойкой. Она завернула их, протянула мне, и мы с Эш вышли из ресторана.
Всю дорогу домой мы говорили о музыке. Неудивительно, что у Эш был отличный вкус и она прекрасно разбиралась в жанрах. Мы договорились сходить на концерт «Радиохэд» в следующий раз, когда они приедут в Нью-Йорк. Я подумал, сколько же раз Грейс играла Radiohead или Джеффа Бакли Эш за все эти годы. Я сам не слышал их со времен колледжа.
Я поднялся с Эш по ступенькам. Она широко распахнула дверь, обернулась и поцеловала меня в щеку. «Спасибо за ужин, отец». И вдруг, оставив меня с тортом на пороге, кинулась в дом с криком:
– Мам, там у двери стоит какой-то мужик с тортом!