— Мадам Президент, — произнес сенатор в возрасте, взяв руку Джессики и наклонившись, чтобы поцеловать ее.
— Перестань к ней подлизываться, Джон, — сказала Марджори, подходя к ним.
— Я не подлизываюсь. Она моя дочь, черт возьми. Я могу использовать ее титул, если захочу, — зарычал Джон-старший на свою суетливую жену.
— Вам двоим пора остановится, — заступилась Джессика за своего свекра, улыбаясь. — Хотите чай? Кофе? Сэндвичи?
— Нет, спасибо, дорогая, — ответила Марджори, бросив предупреждающий взгляд на мужа.
Он заворчал, покачав головой:
— Она не разрешает мне есть ничего, кроме еды хиппи. У вас в Белом доме случайно не подают еду хиппи?
— Мы обслуживаем разные вкусы, что вы хотите, сенатор? — спросила Джессика, специально назвав его «сенатор», потому что ему нравилось, когда его так называли.
— Он может выпить чаю со льдом. Но без сахара. Ему нельзя сладкий чай.
Джон-старший прищурился, но согласился.
Джессика позвонила и заказала закуски, потом они все расположились в гостиной резиденции. Прибывшие родственники со стороны мужа остановились в одном из гостевых номеров резиденции, не в официальных комнатах для гостей в другой части Белого дома.
— Скажите мне, как вы себя чувствуете, сенатор?
— Я в порядке. Но я не хочу говорить о своем здоровье. Меня уже до смерти тошнит от этой темы, достаточно Марджори, которая говорит на эту тему за нас двоих.
Джессика бросила сочувствующий взгляд на свою свекровь, которая поджала губы и приподняла бровь в ответ. Джессика не завидовала этой женщине. Сенатор всегда был немного резким, хотя это не относилось к Джессики, но, видно, его болезнь сделала его еще более непреступным.
— Я хочу услышать о предвыборной гонке следующего года.
Джессика с трудом сглотнула и глубоко вздохнула. Она чувствовала, что этот вопрос должен был всплыть, но почему-то она не почувствовала облегчения, когда он сейчас встал на повестке дня. Как только Джон-старший позвонил тем утром и объявил, что он и Марджори приедут и останутся на выходные, она поняла зачем, но в данный момент она все же немного впала в ступор, столкнувшись лоб в лоб по этой конкретной теме. Она тут же захотела, чтобы рядом с ней оказался Камаль. Его спокойный нрав и разумные разговоры значительно бы облегчили ей эту ситуацию. Конечно, если учесть, что родители Джона рассматривали бы его, как ее, Джессики, измену их сыну, хорошо бы тоже было мало.
— Что именно вы хотите услышать? — спросила она, стараясь не проводить вспотевшими руками по коленях.
— Когда ты собираешься сообщить о своем решении баллотироваться на второй срок и провозгласить менеджера своей президентской кампании, — произнес Джон, опускаясь в свое кресло и выжидательно посматривая на нее. — Я бы очень хотел, чтобы твоим менеджером стал Дерек Эмброуз, но в сложившейся ситуации об этом не может быть и речи.
Она переместила взгляд на Марджори, которая с волнением на лице, ожидала ее ответа.
— Ну, вы, наверное, помните наш разговор этим летом. Я больше не собираюсь баллотироваться.
Джон-старший усмехнулся, а Марджори тихо икнула.
— Это вполне могло прокатить, когда выдвигался Мелвилл, Джесс, но сейчас, когда он сошел с дистанции, у нашей партии нет больше стоящей кандидатуры.
Она тут же назвала им нескольких представителей конгресса, одного губернатора или двух.
— Нет, — тут же резко выдохнул Джон-старший. — Ты же понимаешь, что никто из них не способен выиграть президентскую гонку. Ты же не думаешь, что наша партия откажется от самого высокого поста в государстве, имея обожаемого представителя народом, сидящем на месте президента и точно имеющим право на другой срок.
Джессика вздохнула. Да, она сама могла перечислить все качества, если уж на то пошло, которые точно соответствовали президенту. Но для нее это не имело значения. Ей было тридцать семь, и она не хотела управлять страной. Она хотела иметь хороший таунхаус где-нибудь с цветником и не видеть никаких телохранителей. Она хотела продолжить преподавать юриспруденцию в университете. Она хотела ходить по магазинам вместе с Фионой, ужинать с Камалем, и, возможно, если для это было не слишком поздно, даже растить ребенка. Она решила для себя и была в этом полностью уверена, что если кто-то и сможет претендовать на усыновление, как единственный родитель, то точно будет она, и эта идея была настолько очаровательной, что она не могла перестать думать об этом в течение нескольких последних дней.
— Прости, Джон, — произнесла она, пытаясь с решимостью произнести свои слова, насколько была в силах. — Я с удовольствием схожу на вечеринку, когда выберут нового президента, и я буду рада его поддержать и агитировать за него, но я не хочу выставлять свою кандидатуру на второй срок. Я хочу, чтобы ты это понял.
— Понял что? — прогремел Джон-старший. — Понял, что ты попала на самый престижный пост… черт побери, да, самую престижную позицию в мире… люди на протяжении всей истории готовы были проливать кровь, пот и слезы, банкротить известные семьи, класть свою жизнь, чтобы занять это..., — он сделал паузу, его выцветшие голубые глаза заволокло тучами.
— Сенатор, — перебила его Джессика, прежде чем он начал бы речь о смерти Джона, которая всегда заканчивалась рыданиями Марджори и удушающим чувством вины со стороны Джессики. — Поверьте мне, я больше всех, чем кто-либо, понимаю сколько было принесено жертв, чтобы занять пост президента. И для меня большая честь, что у меня появилась такая возможность занять эту должность, что народ этой великой страны, доверил свои священные желания мне, конечно, внушает восхищение.
— Но, — произнесла Марджори, и в ее голосе отразилось такое разочарование в одном этом простом слове.
— Но я устала, и мои молодые годы вот-вот закончатся. Есть некоторые вещи, которые я бы хотела совершить в своей жизни, я не смогу их осуществить, если останусь еще на четыре года.
— Что ты хочешь осуществить, дорогая? — спросила Марджори, выглядя обиженной.
Джессика вздохнула. Ее очень беспокоило стоило ли ей рассказать им о своих личных желаниях. Она не знала, как они их воспримут.
— Я хотела бы продолжить читать лекции по юриспруденции. Мне это нравилось, я хотела это всем сердцем, и мне кажется, что в этом я была хороша.
— Я не вижу причин, почему ты не можешь читать свои лекции после четырех лет. Когда ты будешь экс-президентом. Тебя по любому позовут преподавать в Гарвард, даже если тебе будет сто лет. Если ты бывший президент Соединенных Штатов, нет такого понятия как возраст.
— Есть, если есть желание быть матерью, — тихо ответила она.
Марджери резко выдохнула, Джон-старший хрипло откашлялся.
— Матерью? Я думал, после выкидыша... — Голос Марджори затих, как только каждый из них погрузился в воспоминания.
Джессика была беременна от Джона, и по прошествии двух недель, после его гибели, она сообщила об этом свекрови, и ее беременность ребенком Джона сплотила их и поддерживала вместе. Ее беременность была, как будто Бог дал им всем утешительный приз, чтобы забрать одну душу Джона, взамен другой. Но затем как-то днем она почувствовала общий дискомфорт, который сначала приписала ранней беременности, за которым последовала такая боль, что она покинула Сенат в разгар голосования и ее увезли на машине скорой помощи. И именно в больнице она обнаружила, что ее беременность была внематочной.
В стерильном, холодном хирургическом крыле больницы Уолтера Рида, Джессика снова потеряла Джона, последнее воплощение наследия Хэмптонов умерло, не успев родиться. Но вместе с потомком Хэмптонов умерла и ее способность зачать ребенка, ее фаллопиевые трубы были разорваны, их пришлось зашивать, и вся матка была в шрамах, что сделало ее не способной рожать детей.
— Усыновление, — пояснила Джессика своей свекрови. — Я хочу усыновить ребенка, и я не хочу, чтобы мне было семьдесят, когда ребенок будет несовершеннолетним, так что я хочу это сделать в ближайшее время.
— А кто будет отцом этого воображаемого ребенка? — спросил Джон-старший.
— Я буду, — искренне ответила Джессика, с ним она могла говорить на чистоту, не как со свекровью. — Есть много успешных матерей-одиночек в нашей стране, и я уверена, что я смогла бы справиться с этим.
Лицо Марджори опечалилось.
— Мне и в голову не могло прийти, что ты сможешь сделать что-то подобное без Джона. — Ее голос стал мягче. — Он бы был очень хорошим отцом.