Джессика не пыталась с такой же тщательностью подготовиться к этому свиданию, по сравнению с тем, когда она впервые была представлена Джону Хэмптону, первокурснику юридического факультета Йеля. Она отбросила в сторону третью пару обуви, вспоминая тот роковой вечер пятнадцать лет назад, когда ее школьная подруга Марго пригласила с собой пойти на вечеринку, чтобы встретиться с двумя парнями, с которыми она познакомилась в библиотеке.

— Ты будешь с Джоном, — сообщила она Джессике. — Он из известного рода, убийственно известного, но на самом деле, Давид слишком куцый для тебя, поэтому считай, что я жертвую собой ради вашей потрясающей пары.

Джессика два часа подыскивала себе наряд для этой вечеринки, она не сказала Марго, что уже видела Джона Хэмптона, две недели на «Гражданском праве» она потратила на то, чтобы просто пялиться на его великолепные волосы, а также на него самого.

Стук в дверь ее гардеробной, заставил вернуться в реальность.

— Да.

— Госпожа президент? — произнесла ее личный помощник. — Ваши гости идут по территории.

— Благодарю вас, я буду через минуту.

Дверь без скрипа закрылась, и она посмотрела на себя в зеркало, пытаясь оценить свое черное платье, декольте и облегающий лиф, с слегка расклешенной юбкой. Ее медные волосы были уложены в мягкие локоны, которые спадали с плеч, она одела крошечные жемчужины в уши, самое ненавязчивое украшение.

Она смотрела на свое отражение, женщины, которой теперь приходилось задумываться о каждом предмете одежды, который она надевала, каждом словом, которое она говорила, и каждым жесте, который она совершала. Это было опустощающе, пока она была президентом. И, если честно, первым президентом — женщиной. Она, словно находилась под микроскопом, все двадцать три из двадцати четырех часов, и она настолько привыкла, что является предметом пристального внимания, что иногда она входила в настоящий ступор в самом простом выборе, например, какие туфли стоит одевать при черном ансамбле. «Вот именно», — подумала она про себя, а какие еще у меня варианты?

Затем она почувствовала настоящий протест внутри себя, который вдруг возник из ниоткуда, она повернулась к полкам с обувью и вытащила золотые с высоким каблуком открытые туфли, покрытые блестками по краю, и с огромным камнем на открытом носке. Она купила их много лет назад для костюма на Хэллоуин, когда она и Джон хотели принять участие в вечеринки. Они казались безвкусными, неуместными и в них почти невозможно было ходить. Поэтому она натянула их на ноги, сделала глубокий вдох и медленной поступью направилась в столовую Белого дома, чтобы встретиться с Фионой и Кейдом Дженкинсом, ковбоем из штата Калифорния.

— Джессика, Кейд сегодня принял участие в совещании департамента по сельскому хозяйству.

Джессика оторвала взгляд от французских зеленых бобов и посмотрела прямо в глаза Кейду, который слегка улыбнулся, очевидно, чувствуя себя не совсем комфортно в этой обстановке. Он оказался очень приятным человеком, возможно, немного напряженным, но скорее всего это было связано с тем, что он обедал с президентом Соединенных Штатов. Возможно, он не совсем был согласен с ее политикой, но здесь присутствовала Фиона, пытающаяся заставить его встречаться с ней, господи Боже ж ты мой.

— Я надеюсь, что наш государственный персонал оказался для вас полезным? — спросила она, сделав глоток красного вина.

— Да, полезны, — ответил он, положив свою вилку и откинувшись на спинку кресла. — Правда, я совершаю исследования в большей степени для того, чтобы успокоить своего младшего брата, который наряду со мной владеет ранчо. — Он на мгновение опустил глаза, прежде чем встретиться с ней взглядом. В дополнение к его выговорившим, солнечным волосам, у него были ярко-голубые глаза. — На протяжение трех поколений наше ранчо принадлежало нашей семье, и мы всегда все делали так, как было заведено испокон веков. Хотя сейчас конкуренция стала более жесткой, я не уверен, что тратить деньги и время является необходимым средством для перехода на органику, что это решит как-то саму проблему.

Фиона перевела взгляд на Джессику. Она знала, насколько сильно Джессика заботилась об окружающей среде и почти чуть ли не прокричала ей, чтобы президент не вступала в борьбу с этим горячим парнем, по поводу органического земледелия.

А он на самом деле был очень сексуальным, Кейд Дженкинс, он напоминал серфера из Калифорнии, и хотя он был недалеко от ее собственного возраста, у него на лице не было морщин, глаза светились интеллектом, и его тело было подтянутым, благодаря множеству дней, проведенных на ранчо. На нем были потертые джинсы, белая рубашка на пуговицах, и даже если отбросить его состояние, Джессика тотчас поняла, что парень был выгодным приобретением. К сожалению, выгодным приобретением, но не для нее.

— Процесс сертификации длительный, — дипломатично заметила она. — И мне кажется, что решение перейти на органику, намного больше, чем лучше для любого хозяйства. Это, своего рода, инвестиции в будущее нашей экономики и окружающей среды, конечно, не каждый владелец способен пойти на такого рода инвестиции.

Кейд приподнял бровь и ухмыльнулся. Он словно понял ее намек.

— Госпожа президент, уверяю вас, что скотоводческое ранчо в Биг-Суре вполне способно сделать такие инвестиции. Нам осталось всего лишь решить — желаем ли мы.

Туше! Парень был кремень, отчетливо было видно, что его невозможно склонить к тем решениям, с которыми он не согласен.

Джессика указала на него своим бокалом.

— Конечно. И, пожалуйста, называйте меня Джессикой. Вы в гостях в моем доме, а не в кабинете, — она улыбнулась и услышала, как Фиона в порыве резко выдохнула.

Кейд расслабился немного и улыбнулся еще больше.

— Ну, Джессика, может, вы сможете меня убедить за десертом. Слышал, что наш официант обмолвился о шоколадном муссе.

Фиона тридцать минут назад эспроприировала автомобиль, поспешно ретировавшись, оставив Джессику с Кейдом в резиденции. Они стояли на балконе с видом на Сад роз, его стакан был наполнен виски, а она держала в руке уже третий бокал вина.

— Так вот какова жизнь президента Соединенных Штатов, — заметил он, глядя на огни Вашингтона за пределами территории Белого дома.

Она пригладила платье, принимая во внимание насколько теплой была его улыбка и насколько широки его плечи в белоснежно-белой рубашке.

— Да, вот такая. Хотя, я очень редко выхожу на этот балкон, но когда я здесь, то мне нравится открывающийся вид.

— Вы должно быть, проводите возмутительно много времени на работе, — сказал он, придвигаясь к ней поближе, облокотившись рядом на перила.

Она покручивала свой бокал за ножку.

— Ну, все было бы проще, если бы я смогла поставить раскладушку в Овальном кабинете, но мне сказали, что она не соответствует статусу, особенно когда приходят люди на встречи в течение дня. Своего рода похоже на прикол в квартире-студии с кроватью, стоящей в центре гостиной.

Он засмеялся, низко и глубоко, и она тут же поняла, почему Фиона выбрала именно этого мужчину, чтобы заставить ее встречаться.

— Госпожа президент, — произнес Кейд, осторожно забирая бокал из ее рук и ставя на перила. — Я думаю, что у Фионы были всякие причины познакомить нас двоих, приведя меня на ужин сегодня вечером.

Джессика глубоко вздохнула.

— Думаю, что вы правы, — она выдохнула, как только он коснулся ее руки.

— Должен сказать вам, что в дополнение к тому, что вы исключительно красивая женщина, я нахожу, что вы потрясающий президент Соединенных Штатов.

Она рассмеялась. Из всех вещей, которые ей часто говорили, ее титул президента всегда шел сначала.

Его рука скользнула вверх по ее шее, тихонько наклонив ее к себе, они прислонились друг к другу грудью, его губы находились всего лишь в нескольких дюймах от ее.

— Но должен честно сказать, что я не в том положении, чтобы заводить долгосрочные отношения, даже с самой влиятельной женщиной в мире, — он печально улыбнулся, и поскольку Джессика настолько хорошо была знакома с ответственностью, ее сердце сжалось от симпатии к нему. У него была улыбка человека, обязанности которого перевесили его свободу выбора. Человека, который имел ответственность перед людьми, своей семьей в управлении бизнесом, это была своего рода обязанность, которая досталась ему не по его воле. Да, его улыбка была именно такой — обязанность и долг, и потерянные надежды.