Анна Шульгина - Презумпция виновности[ЧЕРНОВИК]

Может, и не стоило этого делать, но Соня кивнула, подтверждая его слова. Ругаться и ссориться из-за мифической измены она точно не планировала.

— До утра ещё несколько часов, времени мало, - пока она не начала возражать, Дан осторожно перевернул Соню, уложив на чуть влажные простыни.

— А когда ты собираешься спать? У меня будет время в полете...

— А у меня - следующие три недели, - в голосе все равно прорезалось и недовольство, и сдерживаемая злость.

— Тогда иди сюда...

Кофе здесь был очень даже приличный, а вот пирожное отдавало привкусом картона и клубничного наполнителя. Про синтетические сливки лучше просто промолчать. Но Соня упорно продолжала ковырять его ложечкой, не из мазохистских побуждений, а потому что нужно есть, даже если совсем не хочется. А не хотелось вообще всего, кроме как вернуться к мужу.

Черт дернул обозначить именно такой срок...

Через пару дней после отъезда, когда гостила у приемной матери, тоска по Дану стала настолько острой, что Софья не находила себе места. Через неделю поняла, что чувствуют наркоманы во время ломки. Сейчас же не хотелось ни есть, ни спать - да и не особо получалось, если честно, стоило задремать, как машинально начинала его искать, и, не находя, посыпалась чуть ли не плача. Странно, она никогда бы не подумала, что можно за такой короткий срок привыкнуть к почти чужому человеку настолько, что без него, конечно, получится дышать, но воздух кажется пресным и горчащим. И никакая свобода уже не радует, особенно, добытая такой высокой ценой.

В очередной раз вздохнув и покосившись на несчастное пирожное, Соня отодвинула тарелку, поняв, что на большее не хватит даже её силы воли. Мобильник, лежащий во внутреннем кармане легкого пальто, оставался тих и неподвижен. Наверное, к лучшему, они и так слишком часто созваниваются, даже не рассказать о своих делах или расспросить о чем-то, а просто послушать голос. Или вместе помолчать. На пару вообще замечательно молчится, особенно, если есть столько всего, что хочется сказать...

Порыв ветра наклонил ветви тополя, растущего за окном, содрав с дерева внушительный пучок уже изрядно пожелтевших листьев. Так непривычно, во Владивостоке сейчас тепло, конец бархатного сезона, а здесь льет противный нудный дождь и вообще как-то сыро и мерзостно. Хотя сам город Соне понравился - широкая серо-стальная гладь реки с несколькими мостами, связывающих противоположные берега. Историческая часть с деревянными домами, украшенными резьбой по потемневшему от времени и сырости дереву. Трудноразличимый узор тротуаров со стершимися, а потому округлыми камнями, по которым так неудобно ходить на каблуках. Внушительная кладка местного Кремля, от которой исходит что-то такое старое и монументальное, чего лишен молодой Владик. Да и в Хабаровске, который постарше, такого тоже не было. Совершенно другой уклад жизни, и люди не такие. Даже говор непривычный, более протяжный и певучий. Может, ещё полгода назад не обратила бы на это внимание, но сейчас почему-то глаз невольно цеплялся за эту непохожесть. И чем больше видела различий, тем сильнее тянуло домой...

Дом.

Софья начала с более простой части - визита к приемной семье. Хотя, назвать это легким тоже не получалось. Наверное, она так и не смогла привыкнуть к тому, что эти люди были когда-то ей близки, пусть и только в чужих глазах. Но не смогла не ужаснуться тому, как постарела мама Люба. Вместо крупной, прелестной исконно русской красотой женщины Соня увидела высохшую бабушку с выбившимися из-под косынки совершенно седыми волосами и трясущимся подбородком. Полубессознательные глаза, в которых временами появлялась искорка узнавания и снова сменялась рассеянным взглядом человека, больше живущим прошлым, чем нынешним. Старость, как и перенесенный инсульт, вряд ли кого-то украсит, но девушка оказалась не готова к такому.

Оля, сестра, которая так и осталась просто знакомой, не более того, с какой-то настороженностью и недоверием смотрела на Софью, которую не видела несколько лет. Наверное, пыталась узнать в этой молодой женщине ту худенькую диковатую девочку, которая сидела целыми днями у окна или забивалась в угол с книжкой.

— Она и меня не всегда узнает... - Ольга поправила на матери сползшее одеяло, обнажившее выглядывающее из выреза простенькой ночной рубашки плечо с молочно-белой морщинистой кожей.

— С самого начала было так? - Соне стало стыдно, но кроме жалости она к этой женщине ничего не испытывала. Хотя мама Люба никогда не гнала её, даже пыталась как-то наладить отношения, но так в этом и не преуспела, только сейчас Софья окончательно убедилась, что это для неё все-таки чужие люди. Можно было бы попытаться лицемерить и полезть с объятиями и поцелуями, но кому это нужно? Уж точно не ей самой, и не этой почти пустой оболочке когда-то жизнерадостной и громкоголосой женщины.

— После смерти отца она вообще стала немного не такой, а через полгода случилось это, - сестра явно не знала, что тут можно сказать, поэтому только суетливо и бестолково поправляла чуть пожелтевшую от времени кружевную салфетку на столе и перекладывала с места на место кипу таблеток и всяких флакончиков с лекарством.

— Я не могла приехать, - это прозвучало каким-то неубедительным оправданием, но объяснять, почему именно для неё было сложно снова вернуться сюда, не собиралась. Это их семья, их дом, и если уж не смогла приехать, когда все было относительно нормально, то возвращаться в горе тоже было бы неправильно. Покойнику уже все равно, а видеть остальных она просто не хотела. И помянула по-своему - сходила в церковь и помолилась.

— Понятно, - видимо, приняв какое-то решение, Ольга заставила себя поднять глаза на Софью. - Все деньги, которые ты пересылаешь, идут на маму. Я могу даже чеки на лекарства показать...

Соня встала, отворачиваясь к окну с отодвинутыми занавесками. Пусть с шестого этажа мало что рассмотришь, но с обратной стороны к откосу были прибиты жердочки и установлена кормушка. Задиристые воробьи, скачущие за стеклом, может, и не особо разнообразное зрелище, но все же хоть какое-то развлечение для парализованного человека...

— Ты думаешь, я приехала тебя проверить? - обиды не было, они слишком чужие, хоть и носят одинаковые фамилии и отчества.

— До этого ты сюда не возвращалась, - сестра тоже поднялась, но подходить не стала, встав рядом с кроватью матери.

— Наверное, и сейчас зря это сделала. Я не собираюсь спрашивать никаких документов. Ты же не работаешь, все время посвящаешь уходу за матерью, так что, естественно, имеешь право что-то потратить на себя.

— Зачем ты приехала? Показать, кем стала, пусть и без нашей помощи? Чтобы мы посмотрели на твои шмотки и украшения?

Да уж, мужик не обратит внимания, а женщина сразу поймет, что это не бижутерия.

Если бы в её голосе был отголосок зависти или озлобленности, Софья сразу бы ответила в том же духе, но там было больше усталости и почему-то страха.

— Просто хотела увидеть вас. Это место, - она обвела глазами скромную, но идеально-чистую комнату. Почти стерильность. Значит, хоть что-то вынесла отсюда, сама Соня тоже страдала стремлением к подобной чистоплотности. Хотя, были ситуации, когда совсем не до неё, как тогда в лесу.

— Увидела?

— Да. Оль, если что-то понадобиться, скажи. Это не благотворительность, просто... - не договорив, Соня махнула рукой и, подхватив сумку, поспешила в прихожую.

— Подожди! - Ольга показалась, когда девушка уже обулась и взялась за дверную ручку. - Извини за все... И спасибо, что не бросила в беде.

— И вы меня простите, если что не так. Не бойся, я не собираюсь что-то менять.

— Ты ведь больше не приедешь? - женщина прислонилась к стене, скрестив руки под грудью и как-то съежившись.

— Нет.

Ольга только кивнула.

— Прощайте, - Соня аккуратно прикрыла дверь, и глубоко вздохнула, оказавшись в подъезде. Почему-то она представляла этот визит совершенно другим. Не таким ровным и безликим, более эмоциональным... Но здесь не было того, кому она могла бы предъявить требования или попросить объяснить что-то. Да и имела ли на это право... Пусть сам разговор с сестрой и, особенно, вид матери произвели гнетущее и подавляющее впечатление, но все равно на душе стало легче.