Когда Руби, в тревоге ждущая на веранде, заметила приближающегося Ли, ей пришлось схватиться за резной столбик, чтобы не упасть. Он торопливо шагал к ней, а она видела его суровое, закаменевшее лицо. Неизвестно почему, Руби вдруг поняла: Александр мертв. В этом нет ни малейшего сомнения. Цепляясь за столбик одной рукой, она с трудом подала сыну другую. Ли прижал ее к груди.
– В первом тоннеле обвал. Александр мертв. Это точно.
В огромных зеленых глазах мелькнуло то же выражение, как в глазах кошки, у которой отбирают котят, чтобы утопить: горе, растерянность, зарождающаяся боль. «Скоро она потянется к нему всем сердцем, начнет искать в дальних уголках разума, уверенная, что произошла ошибка», – думал Ли.
– При взрыве? – выговорила она.
– Да. Взрыв задерживался, Александр хотел найти обрыв провода.
Она пошатнулась, Ли обнял ее, повел в дом, усадил и налил коньяку.
– На него это не похоже. Когда дело доходит до взрывов, он заранее просчитывает все. Подрывными работами он занимается уже тридцать пять лет, – заявила мертвенно-бледная Руби.
– Может, в том и дело, мама. Он потерял бдительность.
– Ты знаешь, что он не такой.
– Я просто пытаюсь найти хоть какое-нибудь объяснение.
– Овдовела… – с удивлением произнесла Руби. – Ну вот я и овдовела. У Александра остались две вдовы.
– Ты побудешь одна, мама? Мне надо еще сообщить Элизабет.
– Она скорбеть не станет. У нее есть ты.
– Мама, ты несправедлива.
– Ну ступай, ступай! – устало отмахнулась она. – Это потрясение. Скажи Элизабет, я приеду позже. С ней ничего не случится – там Констанс. Все вдовы в сборе.
Половина города помогала разбирать завалы в тоннеле, вагонетки с породой то и дело вывозили из рудника. Поднявшись на гору, Ли застал Элизабет и Констанс за чаем в зимнем саду. Обе ничем не были встревожены, только удивились при виде Ли – перепачканного грязью и потом, с тем же выражением скорби, какое принимало лицо Суна в тяжелые для народа дни.
– Что случилось? – спросила Элизабет. – Кажется, был взрыв?
– Авария на руднике. Александр погиб.
Чашка Констанс выскользнула на пол и разбилась; Элизабет осторожно отставила свою и машинально поправила, совмещая ручку с цветочным узором на блюдечке. Белая кожа казалась еще светлее, долгую минуту Элизабет ни на кого не смотрела. А когда подняла голову, в ее глазах отразилась беспорядочная мешанина горя и радости, в ней боролись два чувства. «Когда все будет кончено, она испытает облегчение, – думал Ли. – Жена Александра не станет оплакивать его – это сделает моя мать». Со своей любимой он обошелся несправедливо: двадцать три года она была лишена надежды на законный союз, а теперь, после стольких лишений, – на право скорбеть об утрате.
– Руби… – выговорила Элизабет дрожащими губами, – Руби знает?
– Да. У нее я уже побывал – город гудит, слухи множатся. Там, в шахте, взрыв был страшен.
– Хорошо, что ты сначала сказал ей. Спасибо, – тихо произнесла Элизабет. – Для нее он значил больше. Бедная Руби…
Констанс расплакалась, заламывая руки.
– Не плачь, – тем же тихим голосом попросила Элизабет. – Лучше умереть в расцвете сил, а не дряхлым и больным. Я за него рада.
– Мама скоро приедет. Ты свяжешься с Нелл?
– Конечно.
– А тело нашли? – вдруг спросила Констанс.
Ли перевел на нее беспокойный взгляд.
– Нет. Его никогда не найдут, Констанс. Завалило сотни футов тоннеля. Александр навсегда стал частью «Апокалипсиса». – И он направился к двери. – Мне пора, меня ждут на руднике.
Элизабет проводила его до подъемника. После дождя газон еще не успел просохнуть.
– Скажи, Ли, он знал о нас? – спросила она.
– Не знал. – Ли вдруг понял, что с этой ложью ему придется мириться до конца жизни. – Голова у него была занята этим взрывом. Но при взрывах часты несчастные случаи, даже с опытными подрывниками. Шахты – опасное место. – Он устало провел ладонью по лбу. – Не думал, что Александра ждет такая участь. В горном деле он был королем…
– Рано или поздно тяжесть ноши ложится и на короля, – загадочно отозвалась Элизабет. – Так он расплачивается за власть.
– В твоем сердце и жизни еще осталось место для меня?
– Да, навсегда. Но придется немного подождать.
– Я готов ждать. Знай, я всегда рядом, что бы ни случилось. Я люблю тебя, Элизабет. Смерть Александра не изменила мои чувства.
– И я тебя люблю. Александр был бы рад узнать, что я наконец-то полюбила. – Приподнявшись на цыпочки, она поцеловала Ли в щеку. – Теперь ты главный на руднике. Ступай, а когда освободишься, возвращайся.
«А разве что-нибудь изменилось? – задала себе вопрос Руби, встретившись с Элизабет в особняке позже днем. – Вот она, вдова Александра, как всегда сдержанная, отрешенная и холодная. Даже глаза спокойные, разве что грустные. Ее нет с нами, а где она сейчас – никто не знает. Александр не зря говорил, что она из рода эльфов».
Долли объяснили, что случилось, и сейчас она лежала в постели, горько плача, а Пиони пыталась утешить ее; звонок Элизабет застал Нелл в больнице принца Альфреда во время обхода. Сейчас Нелл уже спешила домой. Элизабет известила об этом Руби тем же невозмутимым, отчужденным, негромким голосом.
Ли вернулся к ужину, успев забежать домой, вымыться и переодеться.
– Мы решили прекратить поиски, – объявил он, садясь устало, как старик, и принимая из рук матери стакан с бурбоном. – Все инженеры согласны с тем, что в тоннеле возможен еще один обвал. Тело Александра мы так и не нашли. Гора погребла его.
Очевидно, больше всего Элизабет волновало отсутствие трупа, и она выдала себя, воскликнув:
– Что же нам делать, Ли? Как быть с похоронами?
– Похорон не будет.
– Но должна же у него быть могила!
– Она будет, – терпеливо растолковал Ли. – Но это еще не значит, что в могиле должно лежать тело. Место для могилы можно выбрать где угодно.
– Рядом с могилой Анны. Он любил эту гору.
Руби сидела молча, слишком потрясенная, чтобы лить слезы. Не сговариваясь, все три женщины оделись в траур – полушелковые черные платья с высокими воротниками, без какой-либо отделки. Откуда они взялись, гадал Ли, неужели у каждой женщины на всякий случай где-нибудь припрятано траурное платье? Но после смерти Анны траур никто не носил. Ее смерть была не горем, а избавлением.
– Статуя, – вдруг произнесла Руби. – Бронзовая статуя на главной площади Кинросса. Александр в замшевых штанах и куртке с бахромой, верхом на кобыле.
– Да, – поддержала Констанс, – работы хорошего мастера.
Три пары глаз устремили взгляды на Ли. «От меня ждут действий, – понял он. – Я занял место Александра, но разве я к этому стремился? Нет, это несомненно. А право выбора у меня отняли. Смерть Александра привязала меня к Кинроссу крепче, чем Цезаря к Риму».
Ту ночь Ли провел в особняке на горе, но не в постели Александра – в маленькой спальне для гостей, где одно время держали взаперти Анну. Среди ночи, разбуженный кошмарным сном, он обнаружил рядом Элизабет. И содрогнулся от ужаса и в то же время испытал неизмеримое чувство благодарности. Она была в ночной рубашке – значит, пришла не ради близости. Ли повернулся на бок, чтобы обнять ее, и она прильнула к нему, утешая тихими поцелуями.
– Как ты догадалась, что сейчас нужна мне? – спросил он, уткнувшись в ее волосы.
– Ты же любил его.
– А ты? Хоть когда-нибудь?
– Никогда.
– Как же ты выжила?
– Отгородилась от него стеной.
– Со мной это тебе не понадобится.
– Знаю. Но поначалу нам будет трудно, милый Ли.
– Вряд ли. Разбирать стену можно и по кирпичику. И не в одиночку. Я буду рядом и помогу тебе.
– Слишком уж все это похоже на сон. Я думала, Александр будет жить вечно. Таким он казался.
– И мне тоже.
– Когда мы перестанем таиться?
– Не раньше, чем через несколько месяцев, Элизабет. Иначе нам не пережить скандала.
– С тобой я переживу все, но лучше бы скандала не было. Ты любил Александра.
– Да, любил.
Поскольку коронер находился в Батерсте, там же провели и дознание – назвать его коронерским расследованием можно было лишь с натяжкой. Зал суда переполняли журналисты: смерть сэра Александра Кинросса стала национальной сенсацией.
Саммерс дал показания, объяснив, что сэр Александр распорядился принести ему неоткрытый ящик с шестидесятипроцентным динамитом, двумя сотнями зарядов, и в доказательство представил записку, собственноручно написанную покойным. Потом Саммерс признался, что совсем не умеет обращаться со взрывчатыми веществами и не представляет, с какого конца надо браться за динамитный заряд, как будто концы заряда принципиально различались. Он был готов поклясться, что сэр Александр собственноручно разомкнул цепь: он сам видел, что стрелка амперметра указывала на ноль. Когда сэр Александр устремился в тоннель, никто не прикасался к батарее – за это Саммерс тоже ручался.