Обмакнув перо в чернильницу, он торопливо нацарапал записку и, пододвигая ее через стол Женевьеве, пояснил:
– Отнесите это Норису Виллинхэму. Его контора находится через два дома от конторы Флаудью и Нортона. Он даст вам все, в чем вы нуждаетесь.
Пока Женевьева не вышла на улицу, она не позволила себе поверить, что Дигби Ферт действительно решил помочь ей, но, прочитав записку, поняла, что он оказался более чем щедр. Ее радостный вопль испугал нескольких прохожих, которые, оглянувшись, с удивлением наблюдали, как молодая хорошенькая девушка почти скачет по улице.
Когда Женевьева проходила мимо какого-то склада, прямо ей под ноги оттуда вылетел человек. Через открытую дверь раздался издевательский смех и кто-то проговорил:
– Мы не позволим черномазым делать работу, предназначенную для белых. Отправляйся лучше обратно на поля: именно там место таким, как ты.
Сначала Женевьева подумала, что мужчина пьян, и его из-за скандала выставили со склада. Но посмотрев на кофейного цвета лицо, с ясными карими глазами, она поняла, что он абсолютно трезв.
– Простите, мадам, – сказал негр, поднимаясь с земли.
Женевьева протянула ему изрядно потрепанную шляпу:
– С вами все в порядке?
Мужчина кивнул, надевая головной убор:
– Что там произошло?
Он пожал плечами:
– Просто я попытался наняться на работу.
– Почему же они не взяли вас?
Негр удивленно посмотрел на девушку.
– Разве вы сами не слышали? Я недостоин выполнять работу, предназначенную для белых, – покачав головой, он добавил: – Я ждал свободы целых сорок пять лет. А цена ей, очевидно, та, что моя семья обречена голодать. Уж лучше бы я остался рабом.
Женевьева изучающе посмотрела на мужчину: он был жилистым и изможденным, щеки его ввалились, глубокие морщины безжалостно избороздили лицо.
– Вы не должны так говорить, – быстро возразила она.
– Наверное, не должен, – согласился негр, отряхиваясь от пыли.
Девушка подала ему руку:
– Меня зовут Женевьева Калпепер. Я живу в Дэнсез Медоу, округ Олбимарл.
Слегка ошарашенный, мужчина неловко пожал протянутую руку:
– Джошуа Гринлиф. Я недавно приехал с плантации Гринлиф, что в округе Короля и Королевы. Мой хозяин освободил меня по доброй воле. В то время я думал, что он делает мне благо, но…
– Что вы знаете о выращивании табака, мистер Гринлиф? – неожиданно спросила Женевьева.
– Все, чему научился за большую часть своей жизни.
– Вам очень нужна работа?
– У меня жена и шестеро детей, мадам.
При этих словах лицо Женевьевы озарилось смелой улыбкой. По дороге к конторе Виллинхэма они уже успели заключить друг с другом соглашение о сотрудничестве. Женевьева честно и откровенно объяснила Гринлифу, что не сможет много платить ему, но готова разделить с ним полученный доход. Кроме того, если переделать в дом амбар на ферме, жена, четыре сына и две дочери Джошуа будут иметь крышу над головой.
Джошуа Гринлиф обстоятельно знакомил Женевьеву со своей семьей, а девушка, в свою очередь, внимательно слушала его пояснения и старалась все запомнить. Вот жена Гринлифа – Мимси, полная жизнерадостная женщина, с улыбкой такой ширины, как залив Чиспик. Старший сын Калвин, юноша лет восемнадцати, высокий и худой, как отец, с такими же проницательными глазами. Он единственный в этой семье не улыбался, а, напротив, разглядывал Женевьеву с долей враждебного скептицизма. Трое младших мальчиков – Куртис, Филипп и Юстис – выглядели довольно озорными, но поприветствовали даму весьма благовоспитанно. Девочки – Каролина и Роза – рассматривали Женевьеву, не скрывая любопытства, готовые забросать отца вопросами, как только она уйдет.
После того как Джошуа вкратце передал семье план Женевьевы, Калвин недовольно хмыкнул и отвернулся.
– Опять рабы, – мрачно сказал он. – Только на этот раз нас покупают не на аукционе.
– Я предлагаю совсем другое, – твердо возразила Женевьева. – Я предлагаю партнерство, Калвин. Мы с твоим отцом будем равны во всем.
– Значит, мы будем вместе голодать, – съязвил юноша.
– Нет, мы вместе разбогатеем, – настаивала Женевьева.
– Я думаю, именно так оно и будет, – вставил Джошуа.
Услышав это, Мимси Гринлиф расплакалась. Женевьева тоже с трудом сдержала слезы, слезы облегчения. Она чувствовала себя счастливой: после нескольких месяцев одиночества, проведенных на ферме в работе и размышлениях о том, как бы хоть немного ослабить тиски нищеты, ее жизнь внезапно наполнилась людьми, планами и надеждами.
Дэнсез Медоу была маленькой деревушкой, расположившейся между Ривани и Дэнсез-Крик и огороженной с запада Голубыми горами. На ее единственной немощеной и утыканной пеньками от срубленных деревьев улице стояло всего несколько зданий, которые, несмотря на пыль, выглядели довольно опрятно.
Гордостью деревушки считалась таверна, носившая величественное название «Доспехи короля». Впрочем, этим и исчерпывались ее достоинства. Изнутри таверна выглядела очень неприглядно: плохо оштукатуренные стены из грубо отесанных бревен, вечно грязный пол; всю мебель составляли колченогие столы, окружавшие очаг в центре комнаты, да такие же кривые табуретки.
Несколько посетителей, стоя у дверей заведения, с интересом наблюдали за тем, что происходило на грузовой пристани. Услышав имя Женевьевы, Рурк подошел к компании.
– Послушайте-ка, – размахивая кружкой пива, разглагольствовал Элк Харпер. – Вдова Калпепер где-то сумела раздобыть себе рабов.
Бросив взгляд через дорогу, Рурк заметил на пристани Женевьеву, которая наблюдала, как разгружается лодка Лютера Квейда.
– Да, к тому же там куча детей, – поддержал разговор трактирщик Саймон Грей.
В это время к ним, запыхавшись, подбежал сын Элка Халпера, Вилли.
– Это не рабы, – поделился он своими сведениями. – Я сам слышал, как миссис Калпепер говорила, что они – деловые партнеры и собираются вместе выращивать табак.
Зеваки даже раскрыли от изумления рты, что весьма позабавило Рурка. Он знал, что многие в деревушке смотрели на Дженни с любопытством и немалой долей обиды: с самого начала девушка ясно дала понять, что вполне счастлива одна, без мужчины.
Рурк совершенно не удивился, узнав о планах Женевьевы. Это было вполне в ее духе – с головой окунуться в предприятие настолько дерзкое, что оно могло даже оказаться успешным.
– Табак? – задумчиво протянул Элк, который любил выдавать себя за философа, чтобы как-то оправдать свое нежелание работать. Однако в деревне все знали, что он – просто пьяница и готов выпить по любому поводу. – Что может знать о табаке зеленая девчонка из Лондона?
Остальные согласно закивали и засмеялись.
– Лето ее уничтожит, – уверенно заявил Саймон. – Может быть, тогда она не станет с таким презрением относиться к мужчинам.
Рурк знал, что Саймон очень неравнодушен к Женевьеве, и неожиданно предложил:
– Хочешь пари, Саймон?
– Да, черт возьми, – рассмеялся трактирщик и почесал затылок. – Если ты настолько глуп, чтобы поручиться за нее, ставлю три к одному, что она даже не увидит урожая.
Рурк поднял кружку.
– Идет, – согласился он и выпил за здоровье Дженни.
Эми сидела на низеньком стульчике, который вырубил для нее из небольшого пенька Сет Паркер. Она называла его своим стулом для прополки. Изобилие вокруг трав и цветов постоянно взывало к ее заботливым и неутомимым рукам.
Сет вынес из дома еще две табуретки, чтобы Эми с подругами могла погреться на теплом осеннем солнышке.
Женевьева сделала глоток чая и сразу почувствовала его богатый аромат.
– Какая прелесть, – похвалила она. – Что это?
– Малина, живокость, лавр, – ответила Эми. – Сет не потерпит ни единого листика английского чая в нашем доме.
– И Рурк тоже, – поддержала разговор Пруденс. – Он очень сочувствует бостонцам и выступает против уплаты налога, – она отставила свою чашку с легкой гримасой отвращения и, заговорщицки наклонившись, призналась: – Но я все-таки запасла хорошего английского чая. Правда, это довольно дорого, но Рурк ничего не знает об этом.
Женевьева и Эми молча переглянулись. Эми тут же поднялась, извинившись, и отправилась проверить, как печется хлеб. Женевьева же постаралась выбросить из головы разговор о чае и стала смотреть на линию Голубых гор на западе.
– Как здесь красиво. Правда, Пру?