Развернувшись, собираюсь излить свою ярость на младшую сестру Кема, но вижу лишь как небольшой отрывок ткани прикрывает то, что видеть я не должен.
Моё сердце колотится быстрее.
Пульс тоже.
Поднимая взгляд, я вижу её серые, в тон штормовым тучам на улице, глаза, обращенные на меня, и просто не могу «нажать» на кнопку высвобождения злости.
Пройдя мимо девушки, пытаюсь игнорировать её тяжелое дыхание и беру два полотенца из ванной Мэгги. Вернувшись, я протягиваю ей одно из них, держась на расстоянии.
— Вот, ты дрожишь.
Она встает, берет его и оборачивает вокруг себя.
— Я пыталась избавиться от похмелья, — объясняет она мне, её зубы стучат, словно мексиканские прыгающие бобы.
Вода стекает на паркет, а я пытаюсь понять, что, черт возьми, она сказала.
— Ты пыталась что?
Распустив волосы, она вытирает голову краем белого махрового полотенца, вновь открывая свое соблазнительное тело.
Я отвожу взгляд, но ловлю себя на том, что пытаюсь посмотреть на неё хотя бы краем глаза. Всего секундный взгляд на крошечные соски, торчащие под тканью футболки, после чего опускаюсь к изящным ножкам.
Она вытирает полотенцем волосы, в то же время пытаясь объясниться.
— Экстремальная смена температуры должна избавлять от похмелья, поэтому я решила, что, окунувшись, смогу почувствовать себя лучше.
Молния в небе освещает комнату, и только теперь я замечаю, что электричество, должно быть, отключено, потому что комната погружена в кромешную тьму. Сначала меня это возбуждает. Заставляет мой член еще больше зашевелиться. Но следующая вспышка переводит мое внимание. Шторм сильный. Очень. Игнорируя пока неудобство, вызванное отключением электричества, я борюсь с яростью, закипающей в моих венах.
— Помогло? — спрашиваю я резко.
Амелия издает смешок.
— Да, думаю, помогло.
В попытке укротить мою усиливающуюся злость, провожу рукой по мокрым волосам.
— Хорошо, я рад, — удается процедить мне сквозь зубы.
Словно зная, что меня расстроили её действия, она снова пытается объясниться.
— Шторм начался так быстро — я не ожидала.
В этот момент я теряю самообладание.
— Ты могла погибнуть. Если бы ты не была младшей сестрой Кема, Богом клянусь, я перекинул бы тебя через колено и отшлепал твою маленькую задницу докрасна за то, что не послушала меня, когда я сказал зайти в дом.
Её серые глаза расширяются до размера блюдец, грудная клетка поднимается и опускается быстрее, чем минуту назад. Не знаю, испугали ли ее до чертиков мои слова. Или завели до предела.
— Что ты сказал? — спрашивает она резко.
Ладно, возможно, я неправильно читаю язык её тела.
— Ты слышала меня.
Мы осматриваем друг друга, после чего Амелия прячет прядь волос за ухо и прочищает горло.
— Прости, — выдает она.
Колеблясь на грани чувства вины за мудацкое поведение и желании сказать, что ей должно быть жаль, я замечаю, что сам прочищаю горло.
— Не делай так больше. Я спасатель, но, если бы тебя унесло течением, не уверен, что смог бы спасти тебя.
Девушка моргает, затем прищуривается, в ее взгляде читается «иди сюда».
— То есть прости, не думаю, что правильно тебя услышала.
Я тоже прищуриваюсь.
— Оу, ты прекрасно меня слышала.
Мы, так сказать, оказались в тупике, пялясь друг на друга.
Младшая она сестра Кема или нет, я говорю прямо:
— Ты могла навредить себе, и я не хотел бы, чтобы это произошло на моей смене.
— На твоей смене? — ухмыляется она.
Ладно, возможно, я немного переборщил.
— Послушай, я лишь не хочу, чтобы с тобой что-то произошло.
На этих словах она делает глубокий вдох и выдыхает.
— Ты прав. Прости. Я хотела найти свою камеру и телефон, точнее только камеру. Я не понимала, насколько всё плохо, — говорит Амелия, и внезапно её глаза наполняются слезами, которые стекают по щекам.
Блять.
Чувствуя сожаление, я делаю шаг ближе и кладу руки ей на плечи.
— Всё хорошо. Сможешь купить ещё.
Сделав глубокий вдох, девушка выпускает воздух.
— В том-то и дело, не могу. Мой дедушка подарил мне его перед смертью, — говорит она с очевидной попыткой сдержать слезы.
Не успеваю я сказать и слова, как вспышка молнии и почти мгновенный рокот грома заставляют ее подпрыгнуть. Амелия поскальзывается, но я рядом — крепко хватаю ее за руку, не давая упасть. Благодаря моей хватке и ее рукам на моих предплечьях, она удерживается на ногах.
Мы касаемся друг друга, словно в игре «Твистер» — моя левая рука на ее левом плече, ее правая рука на моем правом предплечье, а моя правая рука на ее правом локте.
Стоит ли покрутить стрелку ещё, чтобы узнать, что соприкоснется дальше?
Еще один рокот сопровождается очередной вспышкой. Внезапно внутри становится ещё темнее. Несмотря на то, что сейчас раннее утро, на улице очень быстро темнеет.
Амелия дрожит, и нас притягивает друг к другу. Немного чересчур.
Может, мои яйца всё ещё сморщены от холода, но член довольно быстро пришел в себя. Он, кажется, не понимает запретные обстоятельства, окружающие эту близость, потому что начинает реагировать сильнее, чем спросонья минуты назад.
Включается свет, который вырывает меня из похотливого тумана.
Нет.
Нет.
Нет.
Не так я должен думать… совсем не так.
Отстранившись, я пытаюсь не пялиться на нее, не смотреть на нее, даже не дышать на нее.
— Я поищу его, когда успокоится шторм.
— Правда? — спрашивает она удивленно.
— Да, конечно, кто знает, может его накрыло песком. А пока, почему бы тебе не переодеться, я сделаю то же самое.
Но если она решит переодеться сейчас, пока я в комнате, с включенным светом, я буду не против.
Нет, стойте, буду.
Кем отрезал бы мне яйца, если бы узнал, что я видел ее в трусиках, этих очень открытых трусиках. Кто знает, что он сделает, если узнает, что я видел ее голой.
Лучше не выяснять.
Лучше для кого? Вот в чём вопрос.
Глава 8
МОЙ ПАРЕНЬ — ПСИХ
Амелия
Будучи бывшей пай-девочкой, я хорошо помню неловкость старшей школы.
Я была хорошей девочкой с хорошими оценками, которую постоянно парализовал страх всего. Курение сигарет за трибунами — а если мой брат Кем увидит? Покинуть кампус, чтобы перекусить с друзьями — а если нас поймают, и директор позвонит отцу? Поцеловать парня на публике — а если мой брат Брэндон выбьет ему зубы?
Как бы безумно это не звучало, но я не понимала, что мои ровесники занимались сексом, пока однажды кто-то (о, ужас!) не выронил презерватив.
Я не лгу. На самом деле, цитатой в моем школьном ежегоднике должно было стать выражение «Я не могу. У меня будут проблемы» вместо жалкого: «Внутри каждой из нас есть принцесса».
Серьезно, я жила на грани, а точнее на краю своей парты в переднем ряду по центру, бережно записывая то, что никогда больше не понадобится мне за всю чертову жизнь. Но я делала это на случай, если по этой теме будет вопрос в следующей контрольной.
Мне были нужны эти оценки.
Затем я поступила в колледж.
И медленно, почти болезненно, ситуация начала меняться — я начала меняться.
Экспериментировать.
Понимать, что мне нравилось, а что нет.
Я потеряла девственность.
Даже поцеловала девушку. И нет, мне не понравилось.
Но я всё же нашла вещи, которыми увлеклась, и каким-то образом это помогло мне заняться тем, чем я хотела, и перестать беспокоиться о том, что я должна делать.
Но даже тогда я не переставала переживать о том, что скажет мой отец, как отреагирует; что подумает, если узнает.
Поэтому я прятала от него большую часть своей жизни.
Своих парней.
Свою раскрепощенную одежду.
Свои надежды и мечты.
Видите ли, проблема того, что ты была пай-девочкой, заключается в том, что оставить в прошлом этот настойчивый призрак практически невозможно, независимо от того, насколько ты хладнокровная во взрослой жизни.
А вот мои братья, в свою очередь, никогда не боялись гнаться за своими желаниями, посылая к черту ярость нашего отца. Они жили свободно. Нет, наверное, лучше подойдет слово «свободнее» — они ходили по грани. До того дня, когда семья Уотерс развалилась.