И именно в этот момент, когда слова вылетели у него изо рта, он понял, что облажался по полной. Это была самая огромная глупость, которую можно было сказать, когда он, наконец, получил то, что хотел.
Что. За. Идиот.
Она стукнула его по груди, оттолкнув и тяжело дыша, будто пробежала марафонскую дистанцию.
— О Боже мой. Какого черта мы делаем? — ахнула она.
Он провел рукой по волосам и уставился на нее, боясь пошевелиться.
— Думаю, довольно очевидно, что мы делаем, — ответил он, стараясь, чтобы его голос звучал позитивно.
— Что!? Это было ошибкой. Огромной ошибкой. О, мой Бог, — она вытащила ключи из кармана, у нее дрожали руки и наклонилась, чтобы поднять сумку с ноутом. — Одно дело оступиться, когда я была пьяна, сейчас совсем другое дело. Мне жаль. Прости, что я позволила всему этому случиться.
— Я ни о чем не сожалению, — зарычал он, разочарование сквозило у него в голосе.
— Пожалуйста, не говори Дереку, — она смотрела на него глазами, в которых плескался ужас.
— Господи. Какого ты обо мне мнения? Я не собираюсь тебя подставлять, Рене. На самом деле, я без ума от тебя, это на тот случай, если ты не заметила.
Выражение ее лица смягчилось, она дотронулась до его щеки, в ее глазах блестели невыплаканные слезы.
— Это пройдет. В тебе говорит инстинкт охоты, а не любовь. Как только ты поймаешь меня в свои сети, больше не захочешь, и я останусь… безработной, с разбитым сердцем. Это пройдет.
Он отрицательно качнул головой.
— Нет. Все не так, — прошептал он, у него сильно заболело сердце, ему даже захотелось вырвать его из груди, чтобы каким-то образом остановить эту боль.
— Но всегда было именно так, — ответила она, обойдя его и направившись к своей машине.
Он смотрел ей в след, как она выезжала, и единственное, о чем мог думать, что с ним всегда теперь будет так, но этот момент уже не вернется никогда.
7.
Преследовал ли он Рене или нет, она усердно погрузилась в работу. Маркусу никогда раньше не приходилось добиваться женщины с таким трудом. Никогда… до сих пор, особенно ту, которую он хотел. Но Рене? Она? Все, что было с ней связано заставляло его прикладывать усилия. Он рухнул на диван в комнате для отдыха в студии и стал смотреть первый выбранный телевизионный монитор, установленный на стене, показывающий новости со всего мира на всех языках, какие только можно вообразить.
— Ты выглядишь так, словно кто-то украл твоего любимого плюшевого мишку, парень, — заметил Алекс, опускаясь на диван рядом с ним и передавая ему пакетик с чипсами.
— Женщина, — ответил он.
Алекс взглянул на него.
— Ах, та самая, милая Рене.
— Она убивает меня.
Алекс фыркнул.
— Значит, когда ты впервые появился здесь и пошли слухи, что ты был большим игроком в Филли — это всего лишь очередное дерьмо?
Маркус косо взглянул на Алекса.
— На самом деле, это определение довольно точно подходило ко мне, — пробормотал он.
— Дерьмо? Что Маркус имел «полный кортеж журналисток», да? Это дерьмо на самом деле так? Тогда, как черт возьми, такой парень может сохнуть по какой-то маленькой секретарше своего брата, которая стала занозой у него в заднице?
Маркус с силой вздохнул, он даже не мог вспомнить, когда так вздыхал.
— Если бы я знал ответ на этот вопрос…, как можно все исправить, — быстро произнес он в ответ. — У меня такое чувство, словно я подхватил какой-то вирус или что-то типа того. Я не могу заснуть и просто впихиваю в себя еду. Все, на что я способен, только думать о ней и возможностях, как заставить ее хотеть меня. И хотя это звучит чертовски патетически, но если мой брат узнает об этом, он «А» надерет мне задницу, и «Б» осмеет на весь город.
Алекс покачал головой, посмеиваясь.
— Чувак, ты влюблен. Я имею в виду, ты раньше никогда не был влюблен по-настоящему? Я исключаю щенячью преданность-любовь в школе или что-то типа этого.
Желудок Маркуса дернулся, опускаясь вниз, от одного упоминания этого слова. Ему не понравилось такое представление. Он знал, что хотел больше, чем на одну ночь, а именно так у него и было все десять лет, но это совсем не означало, что он был готов выставить на продажу свою влюбленность. Господи. Это уже попахивает настоящим дерьмом. Он был без ума от девушки, с которой хотел встречаться. Но влюблен… он никогда не был.
— Я не схожу по ней с ума, ты, идиот. Она просто настолько отличается от всех других женщин, с которыми я встречался. Она.. не знаю, как выразиться… более реальна что ли. Я просто хочу встречаться с ней и получать удовольствие от этих встреч, а не только заниматься сексом. Хотя она очень сексуальна. Умная и милая, знаешь ли? Вот и все.
Алекс фыркнул.
— Как скажешь, чувак. Я рад, что это ты попал в эту ситуацию, а не я. Я был когда-то влюблен. Это огромная боль-в-заднице, я никогда такой не испытывал. Что бы я не делал, она все равно не была рада. Она вывернула всю мою жизнь наизнанку, а потом бросила меня ради Бреннера Колтрайна.
Маркус съел последнюю чипсу и развернулся, чтобы взглянуть на Алекса.
— Не может быть! Жена Бреннера Колтрейна твоя бывшая?
Алекс кивнул.
— Иногда мне кажется, что она закрутила со мной, только чтобы смогла познакомиться с ним или еще с какой-нибудь спортивной звездой. Черт бы побрал News Nancy, — сказал он, имея в виду поклонниц, которые следили за колонками в журналах, восхваляющих селебрити, известных спортсменов на WNN.
Маркус еще несколько секунд внимательно разглядывал Алекса, пытаясь представить женщину, которая бы заинтересовалась слегка небрежным, бородатым, тощем Алексом, по будням ведущем передачи на WNN, с каскадом волос и тремя костюмами за тысячу долларов. Наконец он покачал головой и поднялся.
— Ну, к счастью, как я уже сказал, я не влюблен. Мне хотелось бы встречаться с ней, но на этом все.
— Если это все, почему бы тебе не найти кого-нибудь еще для встреч? Того, кому ты нравишься, и кто не будет работать на Дерека Эмброуза. Он самый известный сукин сын.
Маркус рассмеялся.
— Да, думаю, ты прав. Он лучше предпочтет подать запрос в Верховный Суд, который вынесет приговор по поводу однополых браков и это будет джек-пот, нежели пойдет на уступки.
— Только после тебя, — сказал Алекс, когда они выходили за дверь.
Пока они оба шли по коридору в студию, Маркус не мог отделаться от ощущения, что ему совсем не хотелось встречаться с кем-то еще. Он хотел видеться только с Рене. И еще было кое-что в словах Алекса. А именно — его жизнь действительно перевернулась с ног на голову.
Рене вытащила термометр изо рта у матери и посмотрела на него.
— Отлично! — произнесла она, улыбаясь Элис.
— Я же сказала, — ответила мама. — Доктор сказал понаблюдать первые семь дней, а сегодня — десятый. После лечения — девятый. Тебе уже пора остановиться.
— Мам, — воскликнула Рене, забирая поднос с завтраком с тумбочки, — это же не больно померить температуру еще пару дней. Нет никакой волшебной формулы, чтобы ты быстрее оправилась от химиотерапии, ты будешь еще слабой. Но не словить какую-нибудь инфекцию — это очень важно на данный момент. Ты сильная, и ты сможешь справиться со всем.
Элис вздохнула, затем слегка улыбнулась Рене.
— Я знаю, дорогая, знаю, ты делаешь все возможное, чтобы я выздоровела. Я очень ценю это и очень тебя люблю. Но мне хочется, чтобы ты нашла что-то для себя.
Рене смотрела на истощенное тело матери, ее изуродованную грудь после операции, закрытую футболкой, и маленький пушок волос, просвечивающий на коже головы.
— Ты же знаешь, мне не нужно что-то для себя. Если бы я смогла заплатить за сиделку, которая могла бы быть с тобой двадцать четыре часа семь дней в неделю, я все равно бы не смогла, оставить тебя на нее. Ты потратили на меня двадцать лет. Теперь пришла моя очередь. Мне нравится…, — она замолчала и подмигнула Элис. — Это же не будет длиться вечно.