Меня обдало волной страха, сначала холодной, потом горячей, и я молча дрался, понимая, что не могу позволить ему уйти. Он знал слишком много, достаточно для того, чтобы выдать меня, достаточно для того, чтобы внести еще больший хаос в наш и без того разваливающийся на кусочки мир.

И кроме того – он явно собирался меня убить.

Бальтазар снова предупреждающе крикнул, и я услышал, как он пустил в ход свою дубинку: значит, у Роггочо был по меньшей мере один союзник, готовый броситься ему на помощь.

Я доверил Бальтазару защищать мою спину и сосредоточился на Роггочо и его мече. Он был неплохо подготовлен, чего, собственно, и надо было ожидать, коль скоро он был довольно высоко оплачиваемым наемником. Приемами боя он владел простыми, но весьма действенными, меч в его руке лежал уверенно, и удары его были точны и тяжелы. Я смотрел и на его глаза, и на его руки одновременно – стараясь по еле заметным, почти неуловимым признакам предугадать следующее его движение.

Мы дважды сходились, дважды раздавался звон металла о металл, но потом он все-таки сделал ошибку. Я смог парировать его удар, направленный мне в грудь, развернуться и сильно ударить снизу, целясь в бедренную артерию. Мой клинок мягко вошел в его плоть, и я развернул его боком, чтобы вспороть артерию. Кровь хлынула фонтаном, заливая край его плаща, и он, издав тонкий, короткий крик, упал на колено здоровой ноги. Это был смертельный удар, и он очень хорошо понимал: в считаные мгновения он истечет кровью.

Смерть от удара мечом всегда быстрая и почти безболезненная.

Но он сопротивлялся, пытался встать, снова падал, корчась на булыжной мостовой. Меч его продолжал рубить воздух, стараясь добраться до меня, пока рука его не обессилела и не упала.

Теперь он смотрел мимо меня, и я, обернувшись, увидел, что он смотрит на своего товарища, который как раз поднимается с земли, держась за голову после сокрушительного удара дубинки Бальтазара – он был не в состоянии продолжать бой и поспешно вложил свой меч в ножны, показывая, что у него исключительно мирные намерения.

И тут Роггочо, практически на последнем вдохе, произнес:

– Скажи Тибальту, что мой убийца – Принц Теней.

Мир как будто замер.

Мало кто находился так близко к нам, чтобы расслышать этот предсмертный шепот умирающего. Но я слышал, и Бальтазар тоже. И приятель Роггочо слышал тоже.

Я взглянул на него, его глаза встретились с моими и расширились.

И он бросился бежать со всех ног.

– Лови его! – закричал я Бальтазару.

В пылу битвы я напрочь забыл о ведьме, а теперь увидел, как она тоже убегает, ныряя под телеги, груженные рыбой.

Я вынужден был дать ей уйти.

Нельзя допустить, что Тибальт узнал правду, иначе я труп…


Бальтазар был верным и исполнительным слугой, но бегун из него был никудышный. Приятель Роггочо же был быстр и ловок, словно борзая, почуявшая оленя. Он использовал толпу, телеги и всякого рода преграды, чтобы оторваться от нас. Очень быстро я догнал своего слугу, но ни на шаг не приблизился к убегающему – очень мешала толпа.

– Продолжай! – крикнул я Бальтазару, а сам круто повернул к куче деревянных ящиков, которые были свалены около винной лавки и доставали почти до самой ее крыши. Меня больше не беспокоило то, как воспримут мои акробатические навыки, – теперь мне угрожала куда большая опасность. Я прыгнул на один из ящиков, потом с него перепрыгнул на другой и так, прыгая с одного ящика на другой, добрался до края крыши и вскарабкался на нее, вспугнув птиц, которые разлетелись при моем появлении. Здесь, на этой низкой, плоской крыше, я мог бежать свободно, без помех.

Следующее здание было довольно близко, но все же оно стояло отдельно, и я как следует разбежался, прежде чем прыгнуть, рискнув одним глазом взглянуть вниз, где увидел Бальтазара, который бежал, спотыкаясь и падая, далеко позади, а человек, которого мы преследовали, все еще опережал его на пол-улицы. Он, казалось, хорошо знает эти места и представляет, куда бежит, – в отличие от меня: я не представлял, и было довольно трудно выработать какую-либо стратегию, не имея определенной цели, кроме как «поймать и убить».

Следующая крыша оказалась более покатой и замусоренной, на ней было полно пустых бутылок, которые оставили, должно быть, те пьяницы, кто пьет тайком, по ночам, при луне. Я поспешил миновать ее, а когда совершал прыжок на очередную крышу, крытую черепицей, я увидел, что почти нагнал беглеца.

Если бы в этот момент думал об опасности, я бы, скорей всего, не рискнул прыгнуть, потому что расстояние между крышами было слишком велико, но кровь ударила мне в голову, и я забыл об осторожности. Я видел только, что от жертвы меня отделяет всего лишь половина следующего дома: беглец столкнулся с похоронной процессией, и, хотя он пытался расшвырять безутешных родственников в стороны, они с возмущенными криками препятствовали ему в этом. И он потерял свое преимущество передо мной.

Я вложил в этот прыжок все силы, что у меня были, и, оттолкнувшись что есть мочи ногами от крыши, полетел вперед.

Я промахнулся.

Она оказалась выше, чем я думал, а расстояние больше, и когда я уже прыгнул – я понял, что не долечу до цели, а рухну вниз. Единственным выходом для меня было зацепиться за маленький каменный балкончик с открытой дверью. Что я и сделал: перевернувшись в воздухе, приземлился на балкончик плечом вперед. Балконная дверь распахнулась, и я ввалился внутрь, в комнату. Там никого не было, кроме старухи, которая вышивала у открытого окна в кресле: она смотрела на меня, моргая, словно я был призраком, и я не стал ждать, что будет дальше, а проскочил вперед через коридор. Этот коридор вел в противоположный конец дома, к другому балкону, который был зеркальным отражением первого.

Я выскочил на яркий солнечный свет, положил обе руки на прогретый солнцем камень балюстрады и, перескочив через нее, прыгнул вниз. Тяжело приземлившись, я перекувырнулся и, не обращая внимания на синяки и ушибы, помчался дальше, потому что теперь от человека, которого я догонял, меня отделяло всего несколько футов.

Он оглянулся и заметил меня. Глаза у него расширились, и он резко свернул вправо, на другую улочку, и понесся вниз по ней, расталкивая прохожих. Я бежал за ним, но меня задержал толстый старый священник – он загородил путь и даже оставил мне пару синяков на память.

Я стряхнул это неожиданное препятствие с себя и кинулся дальше.

Мой беглец как раз влетал в двери прачечной, когда я заметил его из-за угла и бросился к нему. Дышал я к этому времени словно насос, моя одежда в цветах Монтекки насквозь пропиталась потом. Ворвавшись внутрь прачечной, я почувствовал резкие запахи мыла и щелочи и увидел, как он оттолкнул в сторону толстую прачку и нырнул за развешанные мокрые простыни.

Я отшвырнул простыни прочь.

Еще одна дверь!

Распахнув ее, я понял, что он приготовил мне ловушку – и я почти попал в нее, но в последний момент увернулся от его меча, толкнул его локтем вверх, закружился и левой рукой достал свой кинжал. Он был быстр, быстрее, чем я, он уклонился от удара и выскочил наружу.

Я прицелился и метнул кинжал ему в спину, но он увернулся, и кинжал не достиг своей цели, лишь слегка царапнув его плечо, и воткнулся в деревянную балку. Я торопливо высвободил его и помчался следом за беглецом.

Из узких кривых переулков мы уже выбежали на широкие улицы, а потом на Пьяцца– дель-Эрбе, где наше появление вызвало шум и крики, а потревоженные голуби вспархивали в небо целыми стаями. И когда я пробегал мимо фонтана, кто-то схватил меня за плечо.

Я развернулся, выхватывая на ходу кинжал. И просто счастье, что у Меркуцио была отличная реакция, иначе я бы перерезал ему глотку. В ответ он тут же принял боевую стойку и положил ладонь на рукоять своего меча. В глазах у него появился тот самый черный огонь – признак желания убивать.

– Это ты зря, – сказал он. – В какую это игру ты играешь?

– В охоту на лис. На быструю и смертельно опасную лису, – бросил я и снова пустился бежать, крича на ходу: – Если ты хочешь играть со мной – береги голову!

Я не думал, что он и правда присоединится ко мне: он был слишком пьян – еще пьянее, чем раньше, когда мы с ним расстались. Но он расхохотался, легко догнал меня и побежал рядом.

– Ты похож на тех, кто, входя в таверну, швыряет меч на стол и говорит: «Бог не благословляет драки…», а после второй чарки хватается за него без всякой надобности.