Диана Стоун - Принцесса и ангел

Поцелуй был медленным, долгим и бесконечно чувственным. Алекс обмякла в его руках. Пальцы сами потянулись вверх и зарылись в мягкие волосы. Его язык пробрался глубоко в ее ждущий рот, сплетаясь с ее языком, заставляя трепетать от желания. Алекс забыла обо всем, кроме того, как сильно хочет его любви.

– Алекс, Алекс, – горячо шептал Колин, прижимая ее еще теснее. Хотел ли он когда-нибудь другую женщину так же сильно? Ждал ли прикосновений другой женщины, пожираемый столь страстным голодом? Трепетал ли он когда-нибудь перед женщиной? Нет, подсказывала ему его память. Никогда. Он понял, что еще немного – и он начнет срывать с нее одежду и повалит на мокрый песок. – Алекс, – горячий шепот обжег ей ухо чувственным жаром. – Ты что-то там говорила про ужасно сексуальный бирюзовый комплект? Когда я его наконец увижу?

Щекой Колин почувствовал ее улыбку и услышал, как она выдохнула.

– Идем домой, и я тебе покажу.

Он почти не помнил, как они шли к его дому. В его сознании билась одна-единственная мысль: сегодня Алекс будет принадлежать ему. Наконец-то! Это единственное, что имеет значение. Все остальное подождет до завтра, когда его не будет так сжигать желание и он сможет трезво мыслить.

Включив лампу в своей большой спальне, Колин остановился, глядя на нее. Второй раз в жизни он обращался к небесам с безмолвной молитвой. Если только она будет услышана, то после сегодняшней ночи Алекс будет настолько крепко связана с ним, что никакие его прегрешения не смогут их разлучить.

Сил сдерживаться больше не осталось, и он заключил ее в объятия. В тот же миг его настойчивые губы отыскали ее губы и слились с ними в долгом поцелуе.

Алекс ответила ему со всей страстностью своей щедрой открытой натуры. От его крепкого, сильного тела исходили волны желания и жар, и она ощущала, как этот жар проникает в нее и тягуче и сладко растекается внутри ее тела.

Когда они оторвались друг от друга, чтобы глотнуть воздуха, Алекс прислонилась щекой к его плечу и прошептала:

– Знаешь, до той ночи, когда я ввалилась к тебе в дом, я не знала, даже не подозревала, что, оказывается, всю жизнь ждала тебя. Только тебя.

– О, милая моя... – Колин осыпал поцелуями ее веки, нос щеки, подбородок. Тихие звуки удовольствия, которые она издавала, сводили его с ума.

Снимать с нее платье, скрывающее соблазнительные сокровища, было мукой, но это была сладкая мука, ведь он знал, как близок к обладанию этими сокровищами.

– Какая ты красивая... Чертовски, невыносимо красивая... – пробормотал он, отбросив в сторону ее платье, и снова прильнул к ней губами, а пальцы погрузились в ее волосы, обхватывая голову.

Она поразилась робости этих сильных пальцев. Беззащитность была невероятно соблазнительна, когда проявлялась в Колине.

Так вот каково это, удивленно думала она. Вот что значит любить.

Значит, это так, изумленно думал Колин, заставляя себя умерить силу поцелуя, чтобы не раздавить ее нежные губы. Вот, значит, как бывает, когда тебя любят? Он знал, что ни для кого не был таким желанным.

Ее шея была длинной, нежной, с пульсирующей жилкой. Он погладил ее губами, куснул милый изгиб. Почти беззвучный стон Алекс вибрировал у его губ. И это ощущение ему тоже понравилось.

Он нашел крошечную родинку во впадинке у правого плеча и коснулся ее языком. Алекс затрепетала. И он тоже.

– Боже, как я хочу ощущать твое тело, – хрипло пробормотал он, – и любить тебя снова и снова.

Колин ловко расстегнул застежку бирюзового лифчика – и его как не бывало. Хотя глаза Алекс были закрыты, она чувствовала взгляд Колина, устремленный на ее обнаженную грудь, и несказанная радость переполняла ее.

Теперь его руки беспрепятственно овладели ее упругими, уже не скрытыми за кружевами полушариями; он ласкал их, играя с ними, пробуждая в ней еще более жгучее желание. Она теснее прижалась к нему, погружаясь в упоительную нежность.

Едва касаясь губами ее шеи, он сводил ее с ума, но не давал ей слиться с ним в поцелуе, сдерживая ее страстный порыв.

На ней оставались только колготки и вечерние туфли.

– Сбрось туфли! – приказал он.

Она сняла их и затолкала ногой под столик.

Он принялся за колготки, она помогала ему, держась за столик и приподнимая сначала одну, потом другую ногу.

Больше на ней ничего не осталось. Ни единого лоскутка – ни шелкового, ни кружевного, – ничего, что мешало бы ему любоваться ее телом.

Он стал ласкать ее стройные бедра, скользя ладонями вверх к тонкой талии и снова вниз. Он называл ее красавицей, и она знала, что красива особой красотой. Пусть ее тело уже не было телом юной девушки, но зрелой женщины, но в этом-то и заключалась его особая прелесть.

Легкие, как дыхание, ласки постепенно разжигали Алекс, приводя ее в неописуемый восторг. Он гладил ее плечи, грудь, рука его спускалась ниже, ниже, пока не оказалась в сокровенном уголке ее тела, и это было такое наслаждение, что Алекс казалось: она не вынесет, умрет.

Охваченная этим сладостным ощущением, она бессильно прислонилась головой к его груди и уже не искала его губы. Изогнувшись, она слегка подалась вперед, а Колин, уткнувшись в ее волосы, нашептывал ей страстные признания.

Как долго его пальцы совершали свое волшебство, она не помнила. Помнила только, что ее тело растворилось в океане блаженства, а потом прилив упоительного наслаждения вновь прибил ее к берегу.

Алекс прижалась к нему, обмякшая, но еще не утоленная. Он держал ее в своих объятиях, и прикосновение его костюма к ее нежной коже действовало возбуждающе.

– Мне бы хотелось лечь, – чуть слышно прошептала она.

Он поднял ее на руки, прижав к груди, и отнес на кровать, освещенную ночником чуть ярче остальной части комнаты.

Глубоко вздохнув, она закинула руки за голову и потянулась.

Колин любовался ею. Он стал раздеваться, но так спокойно, что это совсем не вязалось с огнем, горевшим в его глазах.

Алекс смотрела, как он развязывает галстук, снимает пиджак, запонки, сорочку, носки, туфли, вечерние брюки – все, все.

Как он красив! – думала она, жадно рассматривая его. Теперь он стоял перед ней совсем нагой, как и она. Свет ночника падал на его большое, сильное и мускулистое тело. Он был великолепен – этот мужчина, которого она любила и страстно желала.

Когда он склонился над ней, она посмотрела ему в лицо и удивилась: неужели эти голубые глаза когда-то казались ей холодными? Сейчас они горели, мерцали страстью, которая, как ей поначалу казалось, совершенно чужда ему. Волосы растрепались, зубы сжаты в попытке совладать с собой. Темные пятна выступили на впалых щеках. Его губы чуть приоткрылись, обнажив краешки крепких зубов.

Он улыбнулся, и она улыбнулась в ответ. Он лег рядом с ней и стал снова ласкать ее.

Ее набухшие груди с твердыми сосками блестели в свете лампы. Он полюбовался ими и поцеловал, наслаждаясь тем, что розовые бугорки еще сильнее твердеют от одного лишь взгляда. Она застонала от нетерпения и выгнулась.

Он склонился над ней, и она приподнялась ему навстречу, испустив вздох наслаждения. Губы их слились в поцелуе, а его рука вновь опустилась к сокровенному тайнику тела. Все поплыло у нее перед глазами, она готова была принять его.

Обвив его руками, Алекс прижалась к нему всем телом и ощутила его восставшую плоть. Она гладила его, а он ловил ее руку. Губы Колина прокладывали тропку от ее шеи к груди, и он целовал, целовал, целовал ее, а она в упоении обхватила его голову, желая, чтобы эти страстные, эти неземные поцелуи длились вечно.

И они длились, спускаясь все ниже и ниже – к животу и еще ниже, пока она, одурманенная страстью, не почувствовала, что ее пылающее от желания тело вновь приближается к вершине блаженства.

В безумном порыве Алекс впилась в его широкие плечи, чтобы вкусить наслаждение вместе с ним. Но он отстранил ее, намереваясь продлить свои ласки, прежде чем испить с ней вместе вожделенный напиток.

Пальцы Алекс вцепились в его волосы, еще больше обостряя чувства. Но он обуздал готовую пуститься в галоп страсть, чтобы дать ей испытать все удовольствия, которые он мог доставить. Впервые в своей пустой, лишенной любви жизни он более заботился об удовольствиях женщины, чем о своих собственных, и эта забота давала ему большее наслаждение, чем все, что приходилось испытывать прежде.

– Пожалуйста, Колин, о... пожалуйста!

Неужели она желает его так же сильно, как он? Неужели так же сильно желает почувствовать его в себе, как он – быть там?