Жильцы в подъезде оказались на редкость душевными. Прямо над сцепившимся клубком открылась дверь, и приятная дама Анна Дмитриевна, чья собачка прилежно гадила исключительно возле порога, воскликнула:
– Боже! Что вы тут разлеглись на холодном полу? Вы же подхватите туберкулез!
– Я пока... что-то... другое... подхватила, – пропыхтела Аллочка. – Мне не до туберкулеза! Позовите Гутю! Скорее!
– Хорошо, только пропустите же меня, – чопорно растопырила ручки Анна Дмитриевна.
– Гу-у-у-у-тя! – протрубила Аллочка. – Давай сюда-а-а!
– Ну вот, видите, вы и без меня управились, – пожала плечами дама и с облегчением захлопнула дверь.
Аллочка победила. Еще бы ей не одолеть врага – ее масса была почти вдвое больше. Она практически задавила маньяка своим весом.
Гутя еще не успела добежать, а Аллочка уже волокла по лестнице странное существо.
– Аллочка! Кто это?! – в ужасе схватилась за щеки Гутя. – Я ж тебя просила только в магазин!..
– Иди, забери то, что от этого магазина осталось, – велела Аллочка. – А я с этим чудом разберусь.
Через минут десять «чудо» сидело посреди комнаты на стуле, тщательно привязанное Варькиными колготками – веревки под рукой не оказалось. И вообще, это была маленькая женщина, и ничего в ней чудесного не наблюдалось, даже напротив – страшно худая, с сизыми лохмами, озлобленная, похожая на зверька.
– Ну и? – красиво уселась перед ней Аллочка, наслаждаясь своей победой. – Рассказывайте, любезная, с какого такого перепугу вы на меня набросились и чуть было не лишили жизненных функций?
– Я тебя еще лишу этих самых функций, – прошипела «любезная» и метнула на Аллочку взгляд, полный ненависти.
Это уже пуга́ло.
– Нет, ну Гутя! Ну с чего она на меня взъелась?! – обиделась Аллочка. – Главное, я просто шла из магазина... Кстати, а это не вы писали мне трогательные письма о смерти, долгах и все такое?
Женщина резко отвернулась к окну.
– Она, – кивнула Гутя. – Видишь, раскаивается.
– Ни грамма! Ни минуты я не раскаиваюсь! – выкрикнула женщина, дернулась, и Варькины колготки скрипнули. – Я об одном жалею, что не убила тебя, мразь такая!
– Кто обзывается, тот так и называется! – быстро парировала Аллочка, и на сердце у нее полегчало. Ну, наконец-то задачка с письменами будет разрешена. – И сколько же я вам должна, если не секрет?
– Да она не знает, – ответила Варька за женщину-зверька.
– А мне и не надо знать, – рыкнула та. – Это не мои деньги! Из-за тебя девочка... Веточка...
Тут лицо пойманной жалко сморщилось, губы ее затряслись, а из глаз полились крупные слезы.
– Да не из-за меня! – крикнула ей Аллочка. – Я вообще никаких денег ни у кого не брала! С чего вы это придумали?! И еще, главное, о девочке плачет! А сама, между прочим, этой же девочке такие же газеты подкидывала!
– Я не подкидывала! – удивленно вскинула глаза женщина.
– Ой, да ладно – не подкидывала! Мы же видели такие у нее на столе! То же самое – «Готовься к смерти!», «Где деньги, сволочь?».
– Я не подкидывала! – еще громче крикнула привязанная к стулу дама. – Я просто не могла их подкидывать! Потому что Веточка мне их сама и давала, эти газеты!
– Стоп! – прервала их вопли Гутя и вышла на середину комнаты. – Если Вета вам сама давала... Давайте думать, тут что-то не складывается. Вы, конечно, можете нам не верить, но Аллочка и в самом деле не брала никаких денег у девочки. Возможно, вы не знаете, но Кирилл Андреевич воспитывал дочь очень серьезно – она ни в чем не нуждалась, но денег он ей не давал. Об этом вам могут рассказать и подруги Веты, и сам Назаров. Тогда откуда же у Виолетты такие капиталы, за которые вы хотели прибить Аллочку?
Женщина призадумалась. Что бы она ни испытывала к этой бабьей своре, так беспардонно ее связавшей, но зерно здравого смысла в их рассуждениях имелось.
– И если вы хотите разобраться в ее гибели, так же, как и мы, придется рассказать все, что вы знаете. Мы расследуем убийство Веты!
Женщина вновь отвернулась к окну – она все еще не верила.
– Хорошо, скажите для начала хотя бы, кто вы? – подсказала ей Варька. – Как вас зовут, кем вы приходитесь Виолетте?
– Я Вера Григорьевна...
– Мать Виолетты?! – в один голос воскликнули женщины.
– Ну и да, и мать! – хмуро подтвердила та. – А чего вы так обрадовались?
– Да мы же сами хотели к вам идти! Вот прямо сейчас! – проговорила Гутя.
– Ну да! – качнула головой Аллочка. – Только позавтракали бы, я ведь и в магазин за колбасой специально сбегала.
Женщина уже более спокойно, но все еще с недоверием смотрела на Неверовых.
– А чего это вы ко мне собрались? Я вас не звала.
– А потому, что нам надо вас спросить кое о чем, я ж объяснила – мы хотим найти убийцу вашей дочери, – поясняла Гутя, разматывая пленницу. – Только не набрасывайтесь больше на мою сестру.
Женщина даже не ответила.
– А пойдемте в кухню, вы ведь тоже от чая не откажетесь? – предложила Варька и понеслась в кухню, ставить чайник.
С чаем вышла беда – электричество так и не дали, пришлось запивать бутерброды лимонадом.
– Аллочка, ты не могла хоть молока купить? – шипела на сестру Гутя. – Ну что это за еда – лимонад?
– То же, что и молоко, только вкуснее, – также шепотом ответила Аллочка и покосилась на мать Виолетты.
Та сидела за столом в углу кухни, механически жевала хлеб с колбасой и даже не понимала – что она ест.
– А как вы узнали о каком-то долге? – осторожно спросила ее Варька.
Вера Григорьевна вздрогнула, помолчала и нехотя ответила:
– Вета все время хотела, чтобы я... чтобы меня в дорогую клинику устроить... Я ведь потеряла ее... потеряла гораздо раньше, чем она погибла...
Вера Григорьевна вдруг тяжело застонала, уткнула лицо в ладони, посидела немного, а потом начала рассказывать.
Верочку Герасимову мама растила одна, отца как-то не случилось. Но девочка нисколько по этому поводу не кручинилась. Она видела, что мать старается не только за двоих, а за четверых, только чтобы ее доченька ни в чем не нуждалась. И девочка была жизнью довольна. Мать Веры, Клавдия Петровна, женщина с сутулой, надорванной спиной, с большими красными руками и рано поседевшими волосами, дома бывала редко – слишком много приходилось работать, девочка росла и ее требования – тоже. Дочка ее почти не видела. И это Веру тоже устраивало. К ней приходили кучные стайки веселых подруг, они включали музыку на всю катушку и учились модным танцам. Или гадали, или звонили по телефону мальчишкам, представлялись взрослыми девушками и весело хихикали в кулачки. Молодые прелестницы безобидно угощались шоколадными конфетами, вафельными тортиками и запивали сласти дорогими консервированными компотами.
– Ой, Верка, а мне мама такой компот не покупает, говорит – дорого!
– А где тебе такие сапожки купили? На барахолке? Хорошо тебе, а моя мамочка всегда жмется!
– И магнитофон тебе купили? Не врешь? А я просила, мне говорят – денег нет.
Верочке всякий раз было приятно такое слушать, тем более что у подруг имелись не только матери, но и отцы. Единственное, что мешало ей жить, – она слишком стеснялась своей матери. На родительские собрания Клавдия Петровна не ходила, да в этом и не было нужды – Верочка хорошо училась, а когда подруги раза два случайно встречали ее с мамой, то тут же звонили и говорили:
– Ой, Вер, а чё это за старуха к тебе прилепилась? Ты с ней не ходи, а то узнает, что вы богатые, утащит куда-нибудь.
И Верочка не ходила с этой «старухой». Со школьного возраста мать свою избегала. А уж потом, когда стала постарше, и вовсе старалась, чтобы их никогда вместе не видели. Мама этого не замечала, она видела только, что ее дочка вкусно ест, хорошо учится и одета не хуже других. Можно даже добавить, что она была одета лучше многих – вкус у девочки имелся, денег мама на чадо не жалела, а фигурка позволяла носить любые фасоны. Если учесть, что и красотой девочку бог не обидел, то стоит ли говорить, что за ней ходили тучи поклонников.
– Ты, Верочка, не торопись замуж-то, – поучала дочку мать. – Выйдешь один раз, а потом век мучиться.
– Сама знаю, – обрывала матушку слишком умная дочь. – Не буду я мучиться и так, как ты горбатишься, тоже не буду – что я, дура?
Мать только счастливо улыбалась – дочка воспиталась разумной, сумеет своей жизнью распорядиться. Может, и впрямь найдет себе жениха богатого да красивого, чтоб любил ее, тогда и ей, Клавдии, можно будет хоть чуточку пожить для себя.