– Он почти все время живет в нашей стране, потому что она ему нравится. Шверин, его столица, находится поблизости от Балтийского моря в окружении нескольких озер. Зимой там очень холодно. У герцога особняк в Париже и два или три замка. Я забыл вам сказать, что он очень богат. Он восхищен Францией и охотно предоставляет нам пять или шесть тысяч солдат. Надо сказать, отличных! Так что, как видите, герцогиня, вашей руки ищет весьма уважаемый государь.
– Как могло случиться, что я с ним не знакома? Я не могу припомнить, что когда-нибудь видела его или встречала, тогда как он уверен в обратном, не правда ли?
– Скажите лучше, что ему ответить?
– Что я в растерянности, сир…
– Что вы желали бы увидеться с ним, дав ему таким образом возможность обратиться к вам со своей просьбой лично?
– Король само понимание! Но… на каком языке говорит…
– На превосходном французском, не беспокойтесь. А теперь пойдите поздоровайтесь с Мадам, которая без вас очень скучает, и приходите вместе с ней сегодня вечером на нашу игру в карты. Мы представим вам Мекленбурга.
Разговор был закончен, о чем свидетельствовало множественное число первого лица. Изабель поблагодарила своего государя, присела в низком реверансе и отправилась к Мадам.
Мадам она нашла в саду, с ней были госпожа де Лафайет и госпожа де Гамаш. Они вместе заканчивали прогулку, которую обычно совершали в этот час, и очень обрадовались Изабель.
– Мы ждем вас с нетерпением, хотим узнать, правдив ли слух, что вас выдают замуж?
– Да, мне предложили замужество, но я пока не ответила ничего определенного.
– Если король взял на себя заботу о вас, то вам придется сказать «да», – пророчески провозгласила Мадам, и в голосе ее прозвучала горечь, которую не могла не заметить Изабель. – И кого же вам предлагают в мужья?
– Герцога Мекленбург-Шверинского.
– Иисус сладчайший! – воскликнула мадам де Лафайет и тут же постаралась смягчить свой испуганный тон, заметно встревоживший Изабель. – Я только хотела сказать…
– А я прошу вас молчать, – властно произнесла Мадам. – Предоставим герцогине возможность составить собственное мнение. Мы можем только сообщить, что герцог очень высокий мужчина и внешность у него, как бы это сказать… очень немецкая…
Изабель осенило внезапное озарение.
– Прошу меня простить, Мадам, но не приезжал ли герцог Мекленбург засвидетельствовать почтение Мадам и Месье в Тюильри два или три дня назад?
– Приезжал, – подтвердила госпожа де Лафайет.
– Тогда я знаю, о ком идет речь. Мужлан! Грубиян и…
– Вандал, – подсказала госпожа де Гамаш.
– Мне не надо говорить, каков он. Я сама это знаю и ни за что не хочу иметь с ним дела! Ни за что!
Изабель тут же рассказала, что произошло в вестибюле Тюильри, когда она уезжала в Преси. Взрывы веселого хохота завершили ее рассказ.
– Приходится признать, – сказала, тут же спохватившись, Мадам, – что герцог показал себя не с самой лучшей своей стороны.
– А у этого грубого мужлана есть лучшие стороны?
– Думаю, заметить их, дорогая, вам помешали недостатки освещения. Сейчас я прочитаю вам, как описал дражайшего герцога наш вездесущий Лоре:
Не худ, не мал, не слаб —
Сложен на диво и высок.
Но главное – любви достойна
Его широкая и щедрая душа…
– Думаю, у Лоре были серьезные трудности с деньгами, если он написал такую пошлость. Но если герцог щедр, то с его стороны это не большая заслуга. Говорят, он богат, как Крез, – сказала Мадам, выслушав стихи. – Выходите за него замуж, милая Изабель, и он подарит вам самые чудесные на свете украшения. Все у вас будет в изобилии… И смертельная скука тоже!
– Меня смущает не скука, – принялась размышлять вслух Изабель. – Нет брака без недостатков, и в каждом могут оказаться немалые достоинства. Смущает меня вопрос религии. Он для меня очень важен. Герцог немец, а значит…
– Разумеется. Я буду крайне удивлена, если он не окажется протестантом, – тут же откликнулась госпожа де Лафайет.
– Значит, все решилось без нас. Я могу выйти замуж только за католика.
– Неужели вы так категоричны, Изабель? – удивилась госпожа де Гамаш.
– Я просто искренна. Я не могу отказаться от своей веры. Моему покойному мужу пришлось отказаться от своей. А я его очень любила.
– Но, может быть, герцог тоже перейдет в католичество, – высказала предположение Мадам. – А его богатство сослужит вам хорошую службу. Подумайте хорошенько, прежде чем отказывать, Бабель!
Упомянув о достоинствах богатства, Мадам, конечно, смотрела в корень. Изабель никак не могла закончить дела, связанные с процессом о наследстве. Судилась она по существу с маршалом д’Альбре, который был кредитором одной из сторон и не собирался лишаться своих денег. Изабель все чаще чувствовала, как трудно ей вести достойный ее титула образ жизни. Особенно в последние времена, когда госпожа де Ла Сюз и маршал нападали на нее с удвоенной энергией.
– Могу только сказать, что мне кажется, – Мадам желала завершить разговор самым мирным образом, – имеет смысл познакомиться с женихом поближе, а не махать на него сразу рукой. К тому же не знаю, известно ли вам, что он человек необыкновенно упорный. И если уж чего-то захотел, то приложит все силы и не отступит. Думаю, вам будет трудно от него избавиться… Если вы этого захотите.
– Он, конечно же, страшный зануда!
– Ничего подобного! Он обожает роскошь, всевозможные праздники, спектакли, торжественные церемонии. Он просто без ума от них, и один из его друзей назвал его «прирожденным зрителем»![35]
Честно говоря, получив столько разноречивых отзывов, Изабель не знала, что и думать, но для вечера с особым тщанием позаботилась о своем наряде.
И была вознаграждена.
Когда она появилась вечером на королевской карточной игре, восхищенный шепот приветствовал ее появление. Серебристое, с нежно розовой отделкой атласное платье и чудесные жемчуга, оставленные ей в наследство принцессой Шарлоттой, – Изабель сама была похожа на удивительную, переливающуюся перламутром жемчужину. Тонкий гибкий стан делал ее похожей на девушку, да и гладкая нежная кожа тоже была девичьей. А как хороши были ее большие темные глаза, сиявшие черными бриллиантами на бледно-розовом лице. Улыбающаяся, грациозная, она подошла, чтобы поздороваться с королем и королевой – Анна Австрийская плохо себя чувствовала и не присутствовала на вечере. Искать в толпе придворных того, кто предложил ей руку и сердце, ей не пришлось: он был удостоен чести играть с королем. Герцог с веселой улыбкой готовился расстаться с золотыми луидорами, рассыпанными перед ним, когда появилась герцогиня де Шатийон, и он тут же вскочил на ноги.
Лоре не погрешил против истины, написав, что он не худ и не мал, так оно и было. Разодет был герцог в синий с золотом камзол, но его не трудно было себе представить в звериных шкурах с железной цепью варварского вождя на шее. Рост его равнялся примерно шести футам[36], был он плотен, широкоплеч, с шапкой белокурых волос, которая избавляла его от нужды в парике, с красивыми голубыми глазами и сластолюбивым ртом, готовым к улыбке. Большой нос, упрямый подбородок, склонность к полноте. Больше пока о нем сказать было нечего.
Он стоял напротив Изабель, покраснев как мальчишка, и волнение перехватило ему горло так, что он не мог произнести ни слова. Однако он склонился к ее руке и впился в нее поцелуем, который живо напомнил ей о другом его поцелуе, но на этот раз пощечины не последовало. Наоборот, Изабель любезно сказала, что очень рада видеть его вновь.
– Вы будете играть, герцогиня? – спросил Людовик XIV.
– Благодарю Его Величество, но… играть не буду.
– Поступайте, как знаете. Герцог Кристиан составит вам компанию. Наша его не интересует, – прибавил король с улыбкой.
Пока они рука об руку шествовали по анфиладе гостиных, направляясь к террасе, – эта осенняя ночь была на удивление теплой, – а толпа придворных не сводила с них глаз и перешептывалась, Изабель перебирала в памяти все, что услышала за день о своем поклоннике. Ему исполнилось тридцать девять лет, он чаще живет во Франции, чем у себя на родине, в своем северном герцогстве, принимал участие в последних войнах и воевал с честью – разумеется, на стороне Франции. Безгранично восхищается королем Людовиком и время от времени пишет ему собственноручно письма на превосходном французском языке. Изабель была удивлена, как хорошо, хотя с явным немецким акцентом, герцог говорит по-французски, но, оказывается, писал он еще лучше.