– Суета… Все суета, – покачал головой Франкон и тяжко вздохнул. – Ты упомянул отца и брата – пошли им Господь блаженство на небесах! Однако разве ты, третий из Робертинов, еще не понял, что этой войне не будет конца? Твои земли страдают от набегов даже во времена мира. Герберт Вермандуа, твой тесть, едва отбивается от них. Венценосец Карл сосредоточил все свои силы на границе с ними, а Бретань что ни год подвергается их нашествиям. И нет этому предела, ибо сей народ подобен Гидре, возрождающейся из ее пролитой крови. Стоит разбить одних, как тут же появляются новые. Светлейший герцог! Я видел в Руане и Сигурда, и Пешехода, и Отгера Датчанина, но ни одного из них я и не помыслил бы назвать правителем. Ролло же Младшему я готов служить. Он язычник, но он и государственный муж, он мечтает о завоеваниях, но достаточно разумен, чтобы остановиться, когда придет час.
Конь Роберта снова ткнулся герцогу в спину в ожидании подачки. Роберт локтем толкнул его в храп.
– Не хочешь ли ты, Франкон, епископ Ротомагуса, сказать, что тот, кому ты служишь, этот хищник, насытившийся убийством в овчарне, вдруг возлюбил мир?
– Иной мир можно обрести по ту сторону войны, – угрюмо произнес Франкон. – И твоя цель, герцог Роберт, – избежать этого. Ты самый могучий правитель среди франков, и люди надолго запомнят твое имя, если ты даруешь им мир без пролития крови. Пока это еще можно сделать.
– Что ты предлагаешь, Франкон?
– Я? Для начала замечу, что ни тебе, ни кому-либо иному уже не под силу изгнать варваров из этой земли. Они пришли навсегда, как ни горько это сознавать. Да, они язычники, и Роллон едва ли не самый закоренелый из них. Благочестия в нем не больше, чем в гнилом орехе. Однако если сам он истовый приверженец своих северных идолов, то его потомки могут стать столь же праведными христианами.
– Потомки? Неужто Снэфрид наконец-то понесла?
– Сохрани нас Господь! Тогда бы и у меня опустились руки. Я говорю о том, что Роллон должен иметь наследника от женщины-христианки, что даст всем франкам и крещеным норманнам надежду, что, когда истечет тысячелетие и приблизится Судный день, на них не падет гнев Божий как на подданных языческого правителя.
Роберт какое-то время недоверчиво глядел на епископа. Ему ли было не знать, о чем говорит Франкон! Однако он спросил:
– А что же младший брат Ролло?
Епископ тяжело вздохнул, его лицо опечалилось.
– Атли – добрый малый, и мне не составило бы труда при посредничестве племянницы мессира сделать из него честного христианина. Но зачем же делать лишнюю работу? Во-первых, это никак не повлияет на остальных норманнов, а во-вторых… Увы! Я слежу за этим юношей. Его пожирает недуг. Он не заживется на этом свете.
– Ты готов поставить об этом в известность Ролло?
Франкон отрицательно покачал головой.
– Тогда мне придется покинуть сию юдоль еще раньше Атли. Ролло слеп и глух в отношении тех, кого любит. Он внушил себе, что Атли наследует ему, и будет верить в это до конца.
– О чем же ты тогда здесь толкуешь? Выходит, я должен предложить Ролло руку моей племянницы, тогда как он сам отдал ее своему брату?
– Да, это весьма сложно, – согласился епископ. – Однако я давно наблюдаю за Ролло и девушкой. Между ними страсть – и столь сильная, что даже Снэфрид начинает выказывать беспокойство.
Они умолкли. В отверстии грота посвистывал ветер, проносились сорванные с ветвей желтые листья. Сухо шуршал жухлый папоротник, слышалось монотонное хриплое пение прокаженных у костров.
– В отношении Эммы у меня были иные намерения, – начал, наконец, Роберт. – Я намеревался выменять ее у Роллона на пленных норвежских ярлов, что содержатся в моих подземельях. Многие из них – его люди. Эмма же… У меня натянутые отношения с Рихардом Бургундским, а он как раз подыскивает себе новую супругу. Эмма хороша собой и…
– Не думаю, чтобы Ролло согласился на такой обмен. Уверяю тебя: эти двое боготворят друг друга. Более того – только Эмме под силу убедить Ролло принять крещение.
– Но ты ведь не уверен в этом, Франкон? Мне претит сама мысль отдать христианскую принцессу немытому язычнику. Дочь короля Эда!
– Похоже, ты пропустил мимо ушей то, что я говорил тебе, мессир. Эмме удастся убедить Ролло креститься, ибо он влюблен в нее достаточно сильно, чтобы поддаться на ее уговоры. Он еще и сам не ведает, сколь зависим от песен нашей Птички. Она же привязана к нему достаточно сильно, чтобы, как добрая христианка, позаботиться о спасении души возлюбленного. Если он решится на такой шаг, за ним последуют все его воины, а значит, мы оба – ты и я – сможем смело взглянуть в очи Высшего Судьи, когда исполнится срок, ибо все наши грехи – прах по сравнению с обращением целого края в истинную веру. К тому же мы осчастливим дочь короля Эда. Поверьте, мессир герцог, ничто так не волнует девушку, как история о язычнике Готфриде и Гизелле Лотарингской, а это говорит о многом. Что же до вашего плана заручиться поддержкой Рихарда Бургундского при посредстве брачного союза… В Париже у вас подрастает дочь, которая куда больше привлекает Рихарда Заступника, нежели ваша племянница, бог весть откуда возникшая.
– Это ты у Роллона научился подобной дерзости? – вскипел Роберт. – Предоставь мне самому решать судьбу моей дочери!
Вспышка герцога ничуть не смутила Франкона.
– Если бы Эмма Парижская стала супругой бургундца, а Эмма из Байе сочеталась браком с нормандцем, то ты, мессир герцог, обрел бы союзников и на юге, и на севере. Разве это не упрочило бы власть Робертинов настолько, что Карл Каролинг не смел бы садиться в твоем присутствии, не испросив разрешения?
Роберт невольно усмехнулся лукавству епископа. Этот пройдоха отлично понимает, как тяжко ему, владельцу половины франкских земель, склоняться перед ничтожным Карлом. Помедлив, он сказал:
– Вольно же тебе, Франкон, играя словами, вершить людские судьбы. Разве так просто устранить Атли Нормандского, отдав его невесту старшему брату? И не забывай: ты толкаешь меня отдать дочь первому из моих врагов!
– Твой первый враг и соперник – все же Роллон, поверь мне, мессир. Что же касается чувств… Не они правят миром. И, увы, не разум. Все в руках провидения. Поэтому помолимся, чтобы наши планы не рухнули в одночасье.
И тучный епископ, опустившись на колени, сложил холеные руки перед грудью.
Однако герцог Нейстрийский не последовал его примеру. Закупорив мех с вином, он бросил его в чересседельную сумку и любовно огладил жеребца. Он не слишком доверял словам Франкона о том, что нормандский конунг так околдован его племянницей, что готов ради нее креститься. Разумеется, Эмма прекрасна, как майское утро, однако влюбленный мужчина не отдаст свою избранницу кому-либо, пусть даже и брату. Женщина способна посеять между мужчинами вражду, и никогда – наоборот, и родственные чувства не играют в этом никакой роли. К тому же Роберту доводилось видеть супругу Роллона. Она достаточно хороша собой, чтобы любой мужчина не помышлял о другой. Что же до перехода в Христову веру… Пусть даже все обстоит так, как толкует епископ, однако Ролло никогда не пойдет на это – хотя бы из опасения лишиться поддержки своих соплеменников. Их мечи для него важнее всех наслаждений любви. Единственное, что остается, – наследник. Но это опять-таки не значит, что Ролло захочет видеть его христианином. Что же касается Эммы… Роберт готов был поверить, что ей небезразличен варвар. Герцог сам был свидетелем тому, как на пути в Париж она кружила вокруг пленного Роллона, заточенного в клетку. Свою роль могли сыграть их совместные злоключения в дебрях Бретани. И в то же время посланцы Роберта в Руане утверждали, что им доподлинно ведомо, что Эмма делит ложе с Атли. Младший брат Роллона не играл в планах герцога никакой роли. Слабое, никчемное существо. Роберт даже был готов допустить, что Эмма не солгала, уверив Далмация, что живет с Атли как сестра с братом. Это похоже на нее. Даже если Роллон все же соединит их по своему языческому обряду, в глазах христианина это не будет играть никакой роли. Пусть уж Эмма останется для всех дочерью графской четы из Байе, чем наложницей хилого мальчишки. Хотя отдельные изощренные умы склоняются к тому, что Атли служит лишь прикрытием, на самом деле Эмма душой и телом принадлежит Роллону. Забавно, согласился ли бы при этих обстоятельствах Рихард Бургундский взять ее в жены, если бы Роберту удалось отнять Эмму у Ролло? А Карл? Как Каролинг отнесся бы к этому? Ведь это он предлагал норманну принцессу Гизеллу, лишь бы заручиться его поддержкой. Что, если он пронюхает, что пленница викингов доводится ему родней, и первым предложит ее Ролло? Не заключат ли они тогда союз против него – Роберта Парижского? Да, в одном с Франконом можно согласиться – Ролло лучше иметь среди союзников, нежели среди врагов.