Оливия Уэдсли - Принцесса Востока

– Я не знал, что миссис Клэвленд хочет развестись со своим мужем, – с усилием произнес Сфорцо.

У него захватило дыхание, и он старался не глядеть на мадам Дартуа, чтобы не выдать своего волнения. Он никогда не думал, что Каро может быть свободной. Он достал портсигар и закурил папиросу.

Мадам Дартуа продолжала с легким смехом:

– О, это всем известно. Он увлекся другой женщиной, все знали о его связи. Его жена очень спокойно отнеслась ко всему, с гордостью и большим достоинством оставила его и уехала путешествовать с миссис Тэмпест. Теперь миссис Клэвленд одинока, и принц сможет утешить ее.

Сфорцо машинально слушал легкую болтовню мадам Дартуа.

Ни на чем не основанные гнев и раздражение против хорошенькой француженки росли в нем, но вскоре сменились сожалением и болью, когда он вспомнил, как Каро должна была страдать от измены мужа. Может быть, лишь в этот час он понял всю глубину своей страсти к ней.

Сфорцо сидел неподвижно, рассеянно слушая поток веселых слов, и наклонил голову так, что его длинные ресницы бросали легкую тень на его загорелые щеки. Почувствовав на себе неожиданно чей-то взгляд, он поднял глаза и встретился с глазами Гамида эль-Алима, в которых прочел выражение ненависти и торжества.

Рабун Бей подавил зевоту. Он надеялся, что старик не начнет длительных философских рассуждений, и, чтобы предупредить готовящуюся речь, мягко спросил:

– Что ваша светлость может сказать относительно моей дочери Фари?

Рассеянный взгляд Гассейна скользнул по лицу Рабун Бея. Гассейн был смущен слухами о том, что Гамид увлекается белой женщиной. Намек Рабуна заслужил его одобрение. Гамиду пора было жениться. Эта женитьба должна заставить Гамида забыть о его новом увлечении.

– Как вы думаете, друг мой, нельзя ли ускорить свадьбу вашей дочери с моим дорогим сыном?

Рабун не пытался скрыть своей радости, он даже начал заикаться от удовольствия.

Гассейн становился все любезней и заговорил о свадебных преподношениях и приданом. Оба решили, что свадьба будет отпразднована по возможности скорее.

Выслушав торжественные, напыщенные рассуждения Гассейна, Рабун Бей оставил его.

Гассейн позвал слугу и велел ему прислать Цахилиноса. Молодой секретарь побаивался старика и повиновался ему беспрекословно. Цахилинос пришел тотчас же. Он молча вглядывался в темное, суровое лицо старика.

– Что вы можете сказать мне? – спросил Гассейн эль-Алим, внимательно рассматривая грека.

– Ваша светлость, принц Гамид вчера обедал с белой женщиной на террасе Шепхэрд-отеля. Затем он уехал и вернулся на рассвете.

– Он вернулся на рассвете от англичанки? – резко прервал Гассейн.

– Нет-нет! Он провел ночь в кафе «Брижон» с танцовщицей Мерседес.

Гассейн эль-Алим издал звук, выражавший презрение:

– Вы думаете, что принц Алим увлечен англичанкой?

Цахилинос повел плечами:

– О ваша светлость, в Париже об этом говорили. Теперь она собирается развестись со своим мужем.

Гассейн сурово посмотрел на него и отрезал:

– Можете идти.

Цахилинос поклонился и ушел.

Луч света, проникавший через ставни, падал на ковер. Гассейн непрерывно глядел на золотую полоску. Гамид и раньше увлекался белыми женщинами, но его увлечения продолжались недолго. Но с этой женщиной он встречался в Париже, а теперь она приехала в Каир.

Гассейн поднялся, подошел к окну и стал глядеть на улицу сквозь резьбу ставен. С невыразимым презрением он глядел на оживленную улицу с вереницей автомобилей, сетью телеграфных проводов, высокой линией домов. Он ненавидел цивилизацию, все, что было связано с ней и что она дала миру.

Он вспомнил о своей юности… О тех днях в пустыне, проведенных на свободе в битвах или отдыхе. Он вспомнил чувство, которое он испытывал, сидя на лошади, когда он несся с громким криком по просторам.

Проехал автомобиль. В нем сидел его сын, управляя машиной, и рядом с ним молодая женщина. Автомобиль замедлил ход, и Гассейн успел разглядеть ее лицо, затем машина исчезла в водовороте уличного движения.

Дикий гнев исказил резкие черты Гассейна. Его сын, такой сильный, красивый и гордый, увлекся этой белой женщиной.

– Гамид должен жениться на Фари, и чем скорей, тем лучше. Нельзя медлить! – прошептал старик.

Автомобиль привез их в пустыню, представшую перед ними в знойном золотом сиянии.

Каро всегда видела пустыню лишь издали. Теперь Гамид показал ей все ее величие. Они были одни в золотом мареве, которое окружало их со всех сторон.

Гамид прервал молчание.

– Вот там, на севере, проходят большие караваны, – указал он ей.

«Большие караваны». В этих словах заключалось все очарование Востока, вся история его тысячелетий.

– Я хотела бы пожить в пустыне, – сказала Каро, – вернее, проехать по ней на верблюде, отдохнуть в паланкине.

Гамид обернулся к ней с интересом. Его опущенные веки скрывали выражение его глаз.

– Почему же нет? – спросил он весело, закуривая папиросу. – Почему же нет? – повторил он. – Я легко могу устроить все. Вы можете поехать в сопровождении вашей горничной.

– Вы думаете? – спросила Каро, а затем рассмеялась: – Это было бы так чудесно! Словно сон. Но это невозможно.

– Почему же? – спросил Гамид.

Каро пожала плечами:

– К сожалению, это возможно лишь в книгах, герои которых не возвращаются. Они или остаются там, или гибнут, затерявшись в песках. – Она оглянулась со смехом: – Они теряют даже своих проводников.

– С вами этого никогда не случится, – спокойно сказал Гамид. – Я все приготовлю и устрою.

– Такое путешествие было бы сном, – мягко сказала Каро, – чудным сном покоя и одиночества.

Гамид подошел к ней и остановился так близко от нее, что она почувствовала его горячее дыхание, его сдержанное волнение. В ней проснулось чувство невольного беспокойства, которое всегда испытывает женщина в присутствии мужчины, когда она знает, что он любит ее.

После паузы он спросил с тайным вызовом в тоне:

– Почему вы ищете покоя?

Его слова напомнили ей о Джоне, его любви к Виктории, его радости при мысли о предстоящей свободе. Она больше не видела Джона, но знала, что он должен был уехать, может быть, уже уехал.

– Почему вы ищете покоя? – повторил Гамид.

Она не ответила. Наступила пауза.

Затем он сказал, указывая хлыстом на восток:

– Слушайте!

В отдалении совершенно ясно раздавался звук возносящихся к небу вечерних молитв. Ясный свет проходящего дня падал на их лица, заливая багровыми полосами вечернее небо и золотую даль пустыни.

Гамид посмотрел на нее, и в его глазах отразилось чувство, наполнявшее его душу.

Было уже поздно, когда они вернулись в отель.

Каро отправилась в свою комнату, но по дороге ей навстречу поднялся Джон, сидевший в одном из удобных кресел большого вестибюля. Она подождала, чтобы он подошел к ней, и ей было странно встретиться с ним здесь как с чужим.

Он приблизился к ней, какой-то смущенный, и в голосе его звучала неловкость, когда он сказал:

– Послушай, Каро, я хотел сказать тебе… Надеюсь, ты не обидишься и правильно поймешь меня, но дело вот в чем. Ты не должна так часто встречаться с этим египтянином. Ходят слухи, которые я не могу передать тебе, но ты должна верить мне; я думал, что ты сама поймешь…

– Что? – спросила Каро с легкой улыбкой.

Джон покраснел:

– Ты знаешь, что я хочу сказать. Женщине, занимающей известное положение в обществе, не подобает так часто встречаться с египтянином, будь он даже принцем.

Под маской насмешливого безразличия Каро скрывала резкое раздражение и гнев.

– Твоя забота обо мне очень трогательна, но совершенно лишняя, – медленно произнесла она.

Джон сердито усмехнулся:

– Я мог предвидеть, какой ответ получу от тебя! Я хотел… О, я не знаю… Мне все равно. Я уезжаю завтра. Прощай!

Несмотря на гнев и раздражение, в сердце Каро слово «прощай» отозвалось болью. Прощаться с ним здесь, в отеле, таким образом, после всего, что было в прошлом!

– Прощай, – сказала она машинально.

Джон взял ее руку и смущенно произнес:

– Каро, я не хотел тебя обидеть, я хотел лишь предупредить тебя…

Он ушел и исчез в темноте звездной ночи, словно оставив позади себя все прошедшие годы и готовясь начать новую жизнь.

Каро увидела его стройную фигуру из окна своей комнаты и на короткое мгновение была готова позвать его, согласиться на примирение. Свет фонаря проехавшего мимо автомобиля упал на его лицо, и она знала, что он улыбается.