Он побледнел, глядя на нее. Его дыхание было тяжелым и прерывистым.
Каро вздрогнула и, выскользнув из его рук, вскочила на ноги. Он поймал ее и снова притянул к себе, сжав ее с такой силой, что у нее захватило дыхание. Она чувствовала, что близка к обмороку. Он отпустил ее. Она открыла глаза, и их взоры встретились. Она поднялась, опираясь на подушки и прижав руку к сильно бьющемуся сердцу. В своем смятении она повторяла себе словно во сне: «Ведь теперь двадцатое столетие и такие вещи не происходят в жизни».
Она прошептала, задыхаясь:
– Вы не должны, не можете удерживать меня силой.
Он снова рассмеялся:
– Вы ненавидите, вы презираете меня за то, что я удерживаю вас силой, за то, что я не признаю требований приличий и предрассудков, которыми живет ваше цивилизованное общество. Вы презираете меня за то, что я не стараюсь лицемерить, за то, что следую моим порывам и желаниям, не считаясь ни с какими препятствиями, встречающимися на моем пути. Вы играли с огнем с первого дня нашей встречи. Вы знали это. Вам льстило мое безмерное обожание, вам нравилась ваша власть надо мной. Я знал ваше чувство, угадывал ваши тайные мысли и ждал этого момента, когда вы будете в моей власти, не сможете уйти от меня. Наступил час расплаты. Вы останетесь здесь! Теперь вы знаете все, – закончил он торжественно. Взор его был устремлен на ее лицо. Он видел, как оно дрогнуло, и Гамид знал, что он победил.
Выражение его лица изменилось и озарилось нежностью и страстью. Внезапным мягким движением он опустился около нее на колени, обвив руками ее стройное тело, и выражение безмерной любви и обожания отразилось на его лице.
Несмотря на презрение к нему, на испытываемый гнев и усталость, от которой у нее кружилась голова, Каро поразилась перемене, происшедшей с ним, осветившей его прекрасное лицо необычайным чувством.
Оба молчали, словно зачарованные этим странным, коротким мгновением.
Голос Гамида, тихий, почти неслышный, раздался в тишине:
– Я люблю вас, я обожаю вас. Все сказанное вами забыто. Я боготворю вас и буду боготворить всю жизнь. Все эти недели я вспоминал вас, ваше лицо, звук вашего голоса… Я окружу вас несказанной роскошью, я отдам вам всю мою любовь, жизнь, мою душу. Я люблю вас так, как никогда не любил.
Он нагнулся и поцеловал ее ногу.
Даже сквозь тонкую лайку высоких ботинок она почувствовала его горячее прикосновение. Его темное лицо, наклонившееся над ней, показалось ей изображением какого-то мрачного божества.
Неожиданно в ее памяти встал забытый храм в пустыне. Неясные образы пронеслись перед ней.
«Я теряю сознание», – со страхом подумала она.
Гамид снова обнял ее, и она чувствовала громкое биение его сердца.
Опять прежняя мысль промелькнула в ее усталом мозгу: «Теперь двадцатое столетие и такие вещи не происходят».
Глаза Гамида смотрели на нее с бесконечной нежностью. Он выглядел теперь очень юным.
Каро с усилием улыбнулась:
– Я могу уйти теперь, не правда ли?
Он улыбнулся ей в ответ, но ничего не сказал, обняв ее голову и прижав ее к своей груди.
– Гамид, вы понимаете… – продолжала Каро.
– Что? – спросил он.
Тон его голоса не выражал его сокровенных мыслей.
Она удерживала слезы, стараясь сохранить спокойствие.
Очень медленно Гамид произнес:
– Вы поцелуете меня, Каро. Один поцелуй, который вы подарите мне сами.
Сердце ее громко забилось. Она не сможет вырваться отсюда. Надежда оказалась напрасной. Она старалась спокойно обдумать положение, зная свою власть над Гамидом.
Она снова улыбнулась ему:
– Я не могу поднять голову – помогите мне.
Он нежно приподнял ее на подушках и опустился на коленях около нее, положив свою голову к ней на грудь. Сладкий, крепкий запах духов, который так понравился ей тогда в первый вечер, исходил от него. Его голова лежала на ее груди, его сильные, красивые руки обнимали ее.
Как уйти, как спастись отсюда?
Гамид поднял голову. Он дрожал от еле сдерживаемой страсти. Рука его лежала на ее плече.
– Любимая, – прошептал он. – Я схожу с ума по вам. Вы чувствуете, как бьется мое сердце?
Он приложил ее руку к своей груди. Его сердце билось так громко, словно грозило разорваться.
Каро испугалась, почувствовав его дикую, сдерживаемую силу. Она схватила его за руку:
– Гамид, дайте мне встать, отведите меня к двери подышать воздухом. Я задыхаюсь.
Он поднял ее на руки, как ребенка, и понес к выходу.
Лагерь находился на небольшом расстоянии от палатки. Арабы сидели вокруг горящих костров, и фантастические черные тени плясали вокруг огней. Каро подумала о том, что ни один из арабов не поможет ей – чужестранке, привезенной принцем.
Она выскользнула из объятий Гамида и остановилась около него, с безумной надеждой прислушиваясь к каждому шороху, который мог быть для нее спасением. Она старалась успокоиться, зная, что только спокойствием сможет предотвратить неизбежное.
Где-то заржала лошадь.
– Али услыхал мой голос, – заметил Гамид.
– Где находится ваша лошадь? – спросила Каро.
– Там, налево.
Она обернулась в направлении, в котором он указывал.
– Покажите ее мне, – сказала она, стараясь говорить естественным голосом.
Он повел ее в темноту, держа ее за руку.
Она пыталась ни о чем не думать… При мысли о предстоящем она начинала задыхаться… Она была бессильной, но должна была сохранить спокойствие.
В лагере рядами стояли привязанные лошади. Али был привязан отдельно от других коней. Он повернул к ним голову с блестящими глазами, радостно встречая своего господина.
– Это лучшая лошадь во всей пустыне, – сказал Гамид с гордостью.
Невольно Каро подумала: «На этой лошади я могла бы убежать. Я могла бы уехать на рассвете. Бежать, бежать! Лучше смерть, чем это!»
– Я очень устала, – сказала Каро, когда они вернулись в палатку.
Гамид отодвинул занавес, который вел в маленькую комнату, где Каро уже была раньше.
Занавес закрылся за ней. Она была одна. Она оглянулась вокруг. Высокие вазы с цветами, коробки и флаконы на столе. Золотые ножницы, острые и тонкие, лежали около пушка для пудры.
В соседней комнате Гамид ходил взад и вперед. Она слышала, как он рассмеялся. Раздался чей-то голос. Гамид ответил на вопрос, затем наступило молчание.
Каро стояла, прислушиваясь. Она взяла ножницы в руки. Когда холодный металл коснулся ее руки, она внезапно поняла все. Гамид отчасти был прав. Она играла с огнем, не сознавая опасности. Каро пожала плечами. Она поплатится за свою ошибку. Она посмотрела на ножницы. Мысль о предстоящей смерти наполнила ее холодным отчаянием. У нее не было другого выбора, другого оружия. Она спрятала ножницы на груди, отодвинула занавес и выглянула в палатку.
У входа стояли двое мужчин. Один из них говорил по-английски. Каро вскрикнула.
В этот момент появился Гамид. Его взгляд остановился на ней. Она стояла у занавеса, тяжелые золотые складки которого ниспадали позади нее. Затем он заметил обоих пришельцев.
Один из арабов произнес на прекрасном английском языке:
– Я привез известие для миссис Клэвленд, ваша светлость. Для этого я приехал из Каира. Известие очень важное. Я заехал на виллу, но узнал от горничной, что миссис Клэвленд поехала с вами в лагерь пообедать.
– Не только пообедать, – с невозмутимым спокойствием ответил Гамид. – Вы видите, что миссис Клэвленд чувствует себя здесь как дома! – добавил он.
Произнеся эти слова, он выстрелил, держа револьвер в складках своего бурнуса.
Человек, стоявший перед ним, покачнулся и упал к его ногам. Выстрел был бесшумный.
Все продолжалось лишь мгновение, но Гамид не успел сдвинуться с места, как второй человек прыгнул на него, причем упал его тюрбан.
Каро увидела лицо Сфорцо.
Он не заметил ее. Он в этот момент ничего не видел. Он знал лишь, что Гамид убил его брата и что наконец он сам сможет убить его.
Револьвер Гамида упал на землю. Ударом ноги Сфорцо отбросил его в угол.
Он убьет его, убьет собственными руками этого человека, которого он ненавидел больше всего в жизни. Он отомстит ему за смерть Роберта, за свою поруганную любовь.
Словно дикий зверь, он прыгнул на Гамида, обвил его руками, и Гамид чуть не потерял равновесие от сильного толчка. Однако он удержался на ногах, стараясь схватить Сфорцо за горло. Они дрались почти бесшумно, даже дыхание их было еле слышно, с таким диким напряжением боролись они в смертельной схватке. Лица их были ужасны – посеревшие, искаженные маски с горящими глазами, оскаленными зубами. Оба не произнесли ни звука.