Каролина Дэй - Принуждение

— Ты разве не переехал в Будапешт?

— Недавно вернулся, решил сюда сходить. Не думал, что встречу тебя здесь.

И я не думала, что когда-нибудь увижу тебя. Что вспомню наши годовалые отношения, нашу любовь. Страсть. Не предполагала, что воспоминания ворвутся в разум так внезапно, когда мне так необходимо отвлечься от дурных мыслей.

И что я стану сравнивать прошлое с настоящим. С незнакомцем…

Мы глядим в одно и то же место. В гранитный камень с именем родителей. Молчим. Ни о чем не разговариваем, но мне это и не нужно. Я не ухожу в голову, а он не пытается развеять тишину между нами.

— Слышал об Адаме. Как он?

Все-таки сорвался первым.

— Лучше, идет на поправку.

— А ты как? Справляешься?

В последнюю нашу встречу он задал тот же вопрос. Дружелюбным, немного обеспокоенным голосом, словно между нами еще остались те отголоски притяжения, которое так внезапно оборвалось. Но ответ знаю наперед, даже не задумываясь. Не напрягая разум.

— Наверное, да, — отвечаю после долгих раздумий.

— Твои глаза говорят иначе.

Вот мне всегда было интересно, что люди видят во взгляде? Ну, плаксивый он, покрасневший после тяжелых будней, сессии и эмоциональной опустошенности, голос изменил раскрас. Дальше что? Это всего лишь физические признаки. Никто в здравом уме не сможет понять, что со мной происходит. Никто не сможет поддержать, войти в положение, при этом не глядя на меня, как на местную шлюху.

Никто…

— Все в порядке, не переживай.

Шон пытается протянуть руку, окутать мою ладонь теплом. Поделиться эмоциями. Тоской. Ведь в его светло-карих глазах, на которые я неотрывно смотрю, отображается именно она.

В этот момент, когда наши пальцы все же соприкасаются, что-то меняется. Даже сквозь вязаные варежки ощущаю это. Притяжение. Или ностальгия по прошлому. Или та же тоска, окутавшая его радужку.

Или я просто-напросто схожу с ума и снова ищу в темных глазах поволоку доминанства. Ту самую, которая присутствует в голосе незнакомца.

— Я бы на месте твоего брата не простил себе это, — внезапно выдает парень, горько улыбаясь. Вот и закончилась внезапно наша магия, уступая место реальности.

— Чего? — вылетает раньше, чем я задумываюсь о смысле вопроса.

— Того, в какое положение поставил близкого человека. Тебе наверняка приходится много работать, чтобы оплатить лечение в больнице, к тому же об учебе нельзя забывать.

— Ради Адама я пойду и не на такое.

Этот разговор чем-то напоминал диалог с Эндрю, когда я сказала ему о дополнительном заработке и продажи дома. Словно меня пытаются отговорить помогать собственному брату. Бред, правда? Это же Адам. Это мой брат-близнец. Мой единственный родной человек, и Шон прекрасно знает мое отношение к нему. Почему я должна опустить руки и позволить ему умереть?

— Ты же знаешь, что в любой момент можешь положиться на меня.

Знаю, но не стану. Поздно уже, сама справилась.

— Конечно.

Черт! Мне показалось, или он это сказал слишком хрипло? Как незнакомец… Когда же это прекратится? Снова думаю о мужчине и снова сравниваю его со всеми подряд. Сначала доктор Коннор, затем мистер Салливан, а теперь и Шон. Он-то уж точно не причем, он ни за что бы не поступил так со мной! Никогда. Открылся бы сразу же. Вот почему? Почему мой разум проецирует на незнакомца всех мужчин в радиусе трех метров? Они ведь совершенно не похожи.

Эндрю был прав. Пора покончить с этим. Пора перестать искать его.

Только поздно, слишком поздно…

Сегодня больница практически пустует. По коридорам не расхаживает персонал, кроме дежурной части, да и само количество пациентов уменьшилось, хотя обычно в такие дни даже очереди возникают. Скорее всего, отсыпаются после празднования сочельника.

Но мне легче, если честно. Адам в палате один, медсестер нет, а доктор Коннор, скорее всего, выходной. Хоть сегодня его присутствие не вызовет в голове множество вопросов, не позволю игре воображения издеваться надо мной. Хотя… Ладно, сегодня ни на кого из прохожих не примерила маску незнакомца, ведь голова целый день была занята другим. Братом.

Вчера вечером приготовила в общежитии маленькую курочку в мамином фирменном соусе — индейка для нас двоих жирновата. Ему уже можно, узнавала недавно у доктора Коннора, а мне хочется отпраздновать рождество с единственным родным человеком.

— С рождеством! — выкрикиваю, чуть ли не ввалившись в палату. Адам валяется на кровати, глядя в окно, даже голову не сразу поворачивает, но стоит нашим взглядам пересечься, тусклые голубые глаза светятся чуть ярче.

— И тебя, детка.

— Перестань меня так называть!

Адам лишь улыбается в ответ полными губами, но ничего не говорит. Как раньше. На мгновение у меня даже возникает ощущение, что мы вернулись в беззаботные будни, когда ругались и мирились, как положено брату с сестрой, когда делили сладости пополам.

И горе, свалившееся внезапно три года назад…

— О, мамина фирменная индейка, да? — глаза брата загораются предвкушением.

— Почти. Курица.

— Давай сюда, — тянется руками к контейнеру, принюхивается, закрыв глаза, как в рекламе какой-нибудь вкусняшки по телеку, и кусает кусочек ароматной курицы.

Наверное, впервые наблюдаю, как брат с удовольствием поедает пищу. Раньше ему становилось плохо, а без моей помощи он едва притрагивался к тарелке, теперь он с наслаждением пережевывает куриную ножку. Операция пошла на пользу, химия тоже. Осталось только отойти от последнего курса и вернуться в наш дом. Кстати, надо посмотреть, сколько он сейчас стоит и взять кредит, если потребуется больше средств.

— О чем задумалась? — Адам тыкает локтем в бок, довольно улыбаясь.

— Да так, ни о чем, — отмахиваюсь я. Потом расскажу, если надо будет. — Миссис Томпсон спрашивала о твоем состоянии.

— И что хотела эта меркантильная тварь? — приподнятое настроение брата тут же улетучивается.

— Адам! Перестань! Между прочим, она недавно деньги на лечение предложила.

Правда, в тот момент, когда я уже заплатила за операцию и за реабилитацию после нее, после чего она отняла конверт, но об этом умалчиваю.

— Да всем насрать, как я себя чувствую, даже Эндрю не приходит навестить.

Черт! Зачем я завела этот разговор? Теперь настроение брата совсем в ноль уходит, да и мое тоже.

— Если бы вы оба не были баранами, то пришли бы друг к другу и помирились! — смело заявляю, глядя в погрустневшие глаза брата. Поникшие. Он даже голову опустил, лишь бы на меня не смотреть, теребит одеяло в пальцах, словно нашел что-то интереснее нашего разговора.

— Как видишь, я прийти не могу, а он…

И тут он зависает. Снова. Не дает возможности, что между ними произошло. Или даже предположить. Раньше я долго пытала Эндрю о ссоре с братом, но потом оставила попытки. «Пусть сами решают», — подумала я тогда, но сейчас, глядя на поникшего Адама, лучше бы вмешалась в их отношения.

— Я его подставил, очень сильно подставил, — начинает после затяжного молчания. — Вряд ли он меня простит.

— Как подставил? — тут же вырывается вопрос.

Брат снова медлит, мнет в руках край одеяла, но спустя доли секунды поднимает на голову и глядит на меня совершенно незнакомым взглядом. Темным. Грустным. Наполненным чувством вины.

— К нему заявились за моим долгом до того, как меня доставили в больницу.

В голове тут же возникает множество вопросов. За каким долгом? Почему именно к нашему другу, а не ко мне? До того, как Адам лег в больницу, я не знала о его задолженности, да и Эндрю молчал в тряпочку.

— Почему он не сказал об этом?

— Не знаю, — отвечает он поникшим голосом. — Но с того момента Эндрю сильно обиделся.

Я бы тоже обиделась, если бы на меня перекинули долг. Обиделась, если бы мне ничего не сказали, а в квартиру вломились какие-то бугаи. Странно. Эндрю никогда не говорил о долге. Почему? Не знаю. Мысли о том, что они хотели меня уберечь — понятна как ясный день. И злила. Дико злила. Я и так погрязла во всем этом, могли бы и рассказать мне. Оба.

Фак!

— А ты чем думал? Зачем надо было в долги влезать? — не замечаю, как повышаю голос на брата.

— Я не помню, понимаешь? — практически выкрикивает Адам, сжимая в руках одеяло. Взгляд без ресниц распахнут до предела, в глазах стоит злость, готовая вот-вот вырваться наружу и захватить меня в свой плен. Уже захватила. — Вспомнил только когда оказался здесь. Он пришел ко мне в тот день, когда я лег в больницу и больше не появлялся.