Каролина Дэй - Принуждение

И это правда. Не зря я сняла деньги со счета. Как сказал Эндрю, поступаю глупо, с такой суммой и обокрасть могут, но я хочу уже сегодня вселиться в свой дом и начать счастливую жизнь. Не все же время ребят стеснять.

— Хорошо. У меня все с собой. Деньги для первого взноса есть?

— Конечно.

— Тогда я оставлю вам адрес банка, куда лучше отнести средства.

— Спасибо большое.

Наконец-то! Еще немного, и я верну свой родной дом. Заживу счастливо, как давно мечтала, забуду о невзгодах, о прошлых ошибках и о боли. Забуду обо всем, что так угнетало меня.

Однако прошлое настигает меня, когда я только-только заношу ручку для подписи. Входящий вызов. Звонит доктор Коннор. Не поздно ли для него?

— Долорес? — звучит в телефоне такой знакомый и почти родной голос, но его нотки кажутся взволнованными. Совсем чуть-чуть. Или всего лишь игра воображения?

— Доктор Коннор?

— Извините за поздний звонок, но я должен вам сообщить…

Сердце тревожно замирает в груди, в голове проходит картинками множество вариантов развития события, а доктор продолжает, ударяя ножом в самое сердце:

— Адам скончался пять минут назад.

— Что? — ручка вылетает из рук, оставляя маленькую точку на бумаге.

— Ваш брат умер от остановки сердца, — официально звучит из уст доктора. Как приговор узнику, который совсем того не ожидал. — Мы не знаем, с чем это связано, скорее всего, болезнь его убила. Вскрытие покажет причину смерти.

Ничего не понимаю. После операции Адаму должно было стать лучше. Доктор Коннор обещал, что все будет хорошо, что он пойдет на поправку. Он ведь собирался в скором времени выписаться из больницы и отправиться домой. Вместе со мной.

— Я могу сейчас приехать?

— Конечно. Приходите в мой кабинет, мы обсудим дальнейшие…

Что именно он хотел со мной обсудить? Не знаю. Не вслушиваюсь и сбрасываю звонок, не до конца осознав, что же такое произошло. Что только что сообщил доктор Коннор и какой приговор выставил только что моей судьбе. Жестокий и самый ужасный.

Боже мой…

— Все в порядке? — интересуется риелтор, глядя на все еще неподписанные бумаги.

— Мне нужно отъехать. Мы можем встретиться завтра? — спрашиваю достаточно резко, не замечая подавленности в голосе.

— Конечно. Я оставлю за вами бронь.

Не успеваю крикнуть банальное спасибо, а вызываю такси, которое подъезжает через пару минут, и еду в больницу. Чтобы убедиться в правдивости слов доктора Коннора, чтобы увидеть своими глазами брата. Он же соврал. Адам не умер, а наверняка лежит в своей палате и решил разыграть таким образом, чтобы я простила тот проступок двухгодовалой давности.

Он не умер. Не умер. Адаму сделали дорогостоящую операцию, он курс химии прошел. Доктор обещал положительный результат. Почему у него могло остановиться сердце?

Таксист высаживает меня у входа в больницу, куда влетаю, как коршун за своей добычей. Желанной, заставляющей меня растолкать мешающих пройти людишек, кидающих на меня ненавидящие взгляды, подняться на знакомый третий этаж и ворваться в кабинет доктора Коннора.

Мужчина спокойно восседает за компьютером, наверняка занят работой, лишь круги под глазами и усталость в них говорит о трудной смене.

— Добрый вечер, Долорес, — здоровается со мной мужчина, привстав с кресла. — Примите мои соболезнования.

— Что произошло?

— Все очень странно, если честно, — доктор присаживается в кресло, указав мне место перед собой на стуле. — После операции и курса химиотерапии вашему брату полегчало, однако два дня назад мы обнаружили ухудшение. Состояние Адама удалось нормализовать, но сегодня приступ повторился, лекарства не помогли. Наш медбрат сидел с ним до последнего, менял капельницы, наша бригада сделала все возможное для спасения жизни. Сожалею.

Сожалею? Это все, что вы можете сказать? Все, на что способна ваша врачебная этика? Мы пытались, но что-то не удалось? Черт! Мой брат умер, а вы говорите простое «сожалею»?

И почему слеза невольно катится с щеки? Почему в голове лишь воспоминания нашего счастливого прошлого? Детства, юности и немного молодости… Он хоть и был лжецом, попадал в переделки и подверг меня опасности, но все же Адам — мой брат. Моя мужская копия. А умер от каких-то там осложнений, и даже капельницы не спасли.

Не помогли уйти от лап смерти…

«Долорес ничего не говори, иначе окажешься в числе пропавших без вести или уродливых покойников, понятно?»

Невольно вспоминаю сказанные Адамом слова. Точнее, цитату, исковерканную наигранным низким голосом. Зачем я вообще это вспомнила? Адам соврал тогда для хорошего словца, дабы обелить свой образ в моих глазах. Себастьян не способен на убийство, он же сам отправил меня на примирение к брату.

Сомневаюсь, что он приложил к этому руку, тем более с Адамом в последние минуты жизни сидел…

Так, стоп!

— Кто ему ставил капельницу?

— Как кто? Медбрат наш. Недавно устроился на работу.

— Насколько недавно? — давлю на доктора Коннора, который недоуменно глядит на меня, словно я чушь какую-то порю.

— Недели полторы назад.

Сердце постепенно начинает ускорять бег, волнение подступает к горлу, кровь отходит от лица, судя по внезапной прохладе, сковавшей меня в мгновение ока. Предупреждения Адама вдруг всплывают в голове, его доводы и доказательства вины Себастьяна в смерти родителей не дают покоя. А главное — последствия, если я узнаю обо всем, что накопал мой брат. Себастьян выяснил, что мне все известно лично от меня в том сообщении. И в последние дни был занят.

До сегодняшнего вечера.

Похоже на фильм ужасов, на какой-то чертов триллер, если бы…

— У вас стоят камеры слежения? — выпаливаю вопрос доктору.

— Да, а что?

— Хочу посмотреть последнюю запись.

Доктор Коннор поначалу оценивающе глядит меня, будто хочет угадать, не схожу ли я с ума и не стоит ли вызвать подкрепление из психиатрии, а затем поднимает трубку стационарного телефона и просит прислать запись с камер слежения за сегодняшний день.

Мы ждем недолго, минут десять максимум. В это время мужчина выясняет, какой именно момент хочу посмотреть, затем включает запись на компьютере и поворачивает экран ко мне лицом.

В нужных местах ускоряем и замедляем только на кадре, когда моему брату становится плохо и он жмет кнопку вызова медперсонала. К нему подбегает мужчина в халате и маске, уходит и возвращается через пару минут с препаратом для капельницы.

С нашего ракурса его хорошо видно — стоит почти возле камеры. И я всей душой надеюсь, что это не тот, кто мне кажется. Что не эти глаза не так давно с нежностью смотрели в мои, не его руки с едва заметным шрамом на большом пальце, который кажется бликом, нежели действительно отметиной, ставят капельницу и шприцом вводят какой-то препарат.

Это не он напоследок глядит мельком в камеру наблюдения, окончательно дав знать о себе.

Себастьян…

Адам оказался прав! Его убили. Из-за того, что он рассказал правду. Потому что я поверила не ему, а другому человеку. Любимому. Своими же руками вынесла приговор родному брату из-за собственной слепоты. Из-за неверия.

Его убили из-за меня…

— Боже мой!

Удерживаюсь за стол левой рукой, в то время как правой глушу непрекращающиеся потоки слез, рвущиеся наружу. Стараюсь не скулить, как побитая собака, осознавая жестокую реальность, не выдать лишних эмоций перед доктором Коннором.

— Все в порядке?

Нет, не все! Я только что потеряла последнего родного человека в моей жизни! Потеряла из-за собственной глупости. Тупости. Наивности. И веры в незнакомца, который выкупил меня для личных утех.

— Все хорошо, — выдаю сдавленным голосом. — Когда его можно будет забрать?

— Патологоанатомы установят причину смерти к завтрашнему дню. Можете приехать с утра.

— Спасибо вам. За все, — смотрю в теплые, немного скорбщие глаза доктора, прежде чем покинуть его кабинет. И бежать. Долго бежать по коридорам, по вагонам метро, а затем в дом Эндрю. Сегодня он выходной, а мне нужна ясная голова.

Потому что следующая после Адама я…

— Ло, на тебе лица нет. Что случилось? — с ходу спрашивает Эндрю, когда я вновь распахиваю дверь, которая ударяется о стену, и прижимаюсь к другу со слезами на глазах. Не в силах я успокоиться. Не сейчас.