Эмили Магуайр - Приручение зверя. Новая Лолита

Джейми, как в первый раз, увидел морщинки вокруг ее глаз, желтоватый оттенок кожи, потрескавшиеся губы и торчащие скулы. Глаза ее были красны и полны слез, как в тот момент, когда она вошла, но теперь — о господи, его сейчас стошнит, — теперь слезы были из-за него. Теперь он стал подонком, насильником, безжалостным негодяем, который не мог разглядеть, что ей нужна помощь и защита, а не очередной сеанс секса.

Последнее, что было нужно бедной маленькой Саре, — это еще один член, еще один невнимательный к ней захватчик

Он слез с нее, забыв, что они на столе, и неловким движением оказался на полу. Он сел, обняв руками колени, сжав ладони вместе. Она шевелилась за его спиной, но он не мог заставить себя поднять глаза. Он не хотел видеть синяки на ее коленях, покусанные груди и решительно сжатые губы. Впервые с тех пор как он с ней познакомился, он не хотел смотреть на нее, говорить с ней, трогать ее. Как он мог, ведь повреждения, которые он увидит, нанесены им!

— Джейми?

Он задержал дыхание, глядя на свои руки. Он услышал ее вздох, затем щелканье зажигалки. Запах сигарет всегда был для него запахом Сары. Сколько раз он вдыхал сигаретный дым, когда тело его оправлялось после занятий любовью с ней? Его мозг не забыл это — он почувствовал покой и благодарность, которые приходили с запахом дыма и сексом.

— Я сделал тебе больно, — сказал Джейми.

— Ничего, жить буду. — Ее рука опустилась на его плечо. Холодная сухая рука на его горячей влажной коже. Горячей и влажной от усилий, потраченных на то, чтобы изнасиловать ее. Ее голос показался неестественно высоким. — Я думаю, если все взвесить, ты все равно остаешься в выигрыше. Ты все равно самый лучший друг, который когда-либо у меня был. Думаю, я задолжала тебе немного боли.

Он не мог ответить. У него ничего не осталось. Его плечо стало холодным там, где его касалась ее рука. Дым больше не попадал в глаза. Он еще несколько секунд посмотрел на свои руки, потом встал. Он стоял в дверях и смотрел, как Сара идет через приемную. Лифта не было долго, но она не обернулась, не посмотрела на него, не двинулась. Она смотрела прямо перед собой. Открылись двери лифта, она вошла внутрь и полсекунды глядела на него, пока не закрылись двери. В этот момент на лице ее была вся ее история, и это было невыносимо.

Если она вернется к Дэниелу, он узнает. Он узнает, как только увидит ее. Даже если она не подойдет к нему так близко, чтобы он учуял запах другого мужчины на ее коже, Дэниел будет знать, что ее касался другой. Он посмотрит на нее, и она не скажет ни слова, не будет дышать, не будет плакать, но он узнает. А потом найдет Джейми и оторвет ему голову.

Она не могла вернуться домой, хотя тосковала по нему, и так жалела, так жалела — невероятно жалела, — что вообще пошла к Джейми. Она не могла вынести боль Дэниела, его требования, его вопросы. Она не могла представить, что солжет ему. Не могла вынести перспективу ссоры, которая неминуемо последует, если она скажет ему правду. Не могла вынести его бешенство. Не могла позволить, чтобы Джейми ранили еще сильнее, чем он уже ранен.

Она не знала, куда идти. Вокруг были люди, рядом плескалась река, слышался шум Черч-стрит, оживленной в пятницу вечером, но Сара не чувствовала, что принадлежит к этому миру.

Ей было некуда идти.

Когда Саре было некуда идти, она шла к Джейми.

Ей было некуда идти.

Ее загнали в угол. Она направилась в самое безопасное место, которое знала, и попала прямо в ловушку. Джейми... что? Голова ее кружилась и кружилась, ветер бил тяжелыми от дождя ветвями по окнам убогих квартир на Соррел-стрит. Подростки на скейтах потешались над ней издалека, водитель грузовика крикнул, чтобы она не стояла под дождем, а она думала, что же Джейми с ней сделал. Она заглушила в себе панику, которую чувствовала, оказавшись одна в темной, дождливой ночи, и пошла дальше, пытаясь понять, почему чувствует себя совершенно уничтоженной.

Когда Саре было восемнадцать, у нее была интрижка с последователем Алистера Кроули, который кончал, только если Сара лежала, не двигаясь и не мигая, притворялась мертвой. Сначала это возбуждало, вскоре стало раздражать, а к четвертому или пятому разу это было просто скучно. Это было болезненно, унизительно, но никогда, никогда это не вызывало у нее неприятного чувства. Как и моменты, когда Майк лапал ее, а сам говорил с женой по телефону, когда она делала минет Тодду, а он продавал кокаин из окна машины, или дрочила дяде Джесс, Роджеру, под обеденным столом.

Столько мужчин, мальчиков, лиц, членов, рук, губ, языков. Нежные, грубые, любящие, безличные, быстрые, медленные, жаждущие, безразличные, красивые, уродливые, молодые, старые, трезвые, пьяные, больные, подлые, ложись, встань, к стене, под, на, спиной, лицом, связывали, таскали за волосы, ломали кровать, разбивали окно, давали пощечины, лизали уши, целовали ресницы, шепоты, крики, любовь, ненависть — и никогда Сара не хотела исчезнуть от того, как, почему и где ее трогали. От того, кто ее трогал.

Джейми не изнасиловал ее. Ее насиловали раньше, и она знала, что это такое. Это было совсем не похоже на секс. Даже самый грубый, жестокий, болезненный секс, даже секс с Дэниелом был совсем не похож на насилие. Быть изнасилованной и заняться сексом — это вещи такие же разные, как стать жертвой вооруженного ограбления и сделать добровольное пожертвование на благотворительные нужды. Сара воспринимала насилие как ограбление и избиение двумя уличными головорезами, которым бы она дала деньги по своей воле, если бы они попросили вежливо. Она никогда не считала этих двух ублюдков сексуальными партнерами: они были вооруженными бандитами.

Она думала, что ей было так больно, потому что Джейми был холоден и владел собой, и им двигала вовсе не самозабвенная страсть. Она посмотрела в его глаза и там, где ожидала увидеть дружбу, увидела холодность; там, где помнилась любовь, была горечь. Ее тело не имело значения; он разгромил ее изнутри, а ведь никто другой никогда не делал с ней такого раньше. Возможна ли боль сильнее, чем эта?

Она шла целую вечность. Впереди показалась автобусная остановка, и она посидела некоторое время, глядя на дорогу, пытаясь сообразить, что ей делать. Часть ее хотела вернуться в офис Джейми и взглянуть ему в лицо, чтобы проверить, правда ли на нем была холодность и жестокость, или она только вообразила их себе. Часть ее хотела умереть. Она вовсе не хотела, чтобы умер Джейми, поэтому и не могла вернуться домой к Дэниелу.

— Подвезти тебя?

Сара сосредоточила взгляд на неясных очертаниях перед ней. Мужчина выглянул из окна машины. Сара покачала головой. «Тогда просто покатаемся, а?» Двери машины открылись и закрылись. Двое, нет, трое мужчин стояли на дорожке.

— Нет, — сказала она, но поняла, что мужчины ее не слушают. Было темно и мокро, и в ней было только отвращение к прикосновениям. Этого было достаточно: она бежала, бежала, бежала. Она бежала еще долго после того, как мужчины уехали на поиски более легкой жертвы. Она понимала, что если остановится, то упадет, и сомневалась, что сможет встать.

Через три улицы был дом Джесс и Майка. Они не любили ее, она знала, но если она упадет, они помогут ей встать. Если она попросит приютить ее до утра и разрешить смыть под душем запах горечи Джейми, прежде чем возвращаться домой, им это не понравится, но они ее впустят.

Перед входной дверью она остановилась, трижды ударила в дверь кулаками и повалилась на крыльцо.

Когда Сара открыла глаза, перед ней была фотография Джесс и Майка в день свадьбы. Она была в их спальне, в их кровати, голая. На секунду ее охватила паника, когда она подумала, что сделает Дэниел, если узнает, что она здесь, а потом она вспомнила обо всем, что случилось, и паника обернулась тупым отчаянием.

— Джесс? — позвала она, удивленная тем, как хрипло прозвучал ее голос. Дождь, вспомнила она, и рыдания. — Майк? — Она вылезла из постели и огляделась в поисках одежды.

— Ну наконец-то. — В дверях показался Майк — Я уж подумал, ты весь день проспишь.

Сара взглянула на часы у кровати. Одиннадцать часов двенадцать минут.

— Где моя одежда?

Майк взглянул на ее тело и поморщился.

— В стирке. Придется тебе надеть что-нибудь мое, пока она не высохнет.