— Это зависело не от вас, Мичель, — отвечал лорд Дэн грустным, ласковым тоном. — Вы узнали моего сына на утесах, прежде чем он упал?

— Нет, милорд, — отвечал Мичель, качая головой. — Луна светила ярко, но лунный свет не дневной, и мне не очень все было видно с того места, где я стоял. Да и драка продолжалась не более минуты. Только когда я подошел к нему, стараясь приподнять его, узнал я, что это капитан Дэн.

Рэвенсберд все время не спускал глаз с Мичеля с тех пор, как тот пришел; глаза его с жадностью наблюдали за каждым изменением его физиономии, за каждым словом, сходившим с его губ.

— Милорд, — вдруг обратился Рэвенсберд к лорду Дэну: — если бы я стоял перед настоящим судом и подвергался формальному допросу, мне было бы позволено иметь адвоката; самому худшему преступнику не отказывают в этом, но здесь я не имею никого, кто помог бы мне. Я один. Мне хотелось бы задать этому человеку один вопрос, милорд.

— Спрашивайте, — сказал лорд Дэн.

Рэвенсберд обернулся к Мичелю.

— Вы сейчас сказали, что не могли узнать капитана Дэна на утесах, — так как было недостаточно светло. Если вы не могли узнать его, как же вы могли узнать меня?

— Я вас не узнал, — отвечал Мичель.

Наступило молчание. Потом Ричард Рэвенсберд заговорил горячо, пылко:

— Так зачем же вы сказали, что вы узнали меня?

— Я этого не говорил.

— Вы говорили, мне так сказали.

— Нет, я не говорил. Я не мог рассмотреть так далеко. Это…

Его прервал полицейский сержант:

— Разве вы намерены отпереться, Мичель, теперь, когда вы находитесь перед милордом, что это не Рэвенсберд сбросил с утесов капитана Дэна?

— Я не могу сказать, он или не он. Может быть и он, а может быть и кто другой, этого я не видал.

Сержант посмотрел на лорда Дэна.

— Я так понял, ваше сиятельство, вчера, что Мичель узнал в преступнике Рэвенсберда.

— Я сам так понял, — отвечал лорд Дэн. — Вы, Эпперли, и мистер Уайльд сказали мне это.

Эпперли повернул свои очки и свое красное лицо на Мичеля и заговорил резким, быстрым тоном:

— Что значит это отпирательство, Мичель? Вы сказали вчера, что это был Рэвенсберд, вы сказали это в караульне.

— Я сказал, что это, наверно, Рэвенсберд, оттого что он имел утром ссору с своим господином, — отвечал Мичель. — И все другие это говорили. Но я никогда не говорил, что я это знаю, что я это видел.

— Стало быть, мы должны понять, что вы не знаете точно, кто дрался с моим сыном, что вы не узнали этого человека? — спросил лорд Дэн.

— Не узнал, милорд. Разумеется, я предположил, что это мистер Рэвенсберд, вследствие ссоры, о которой мы слышали; но я не мог видеть людей, дравшихся на утесах, то есть я не мог их узнать. Я не узнал бы, что один из них капитан Дэн, если бы он не упал на то место, где я стоял.

Все в комнате стали в тупик. Все, включая и всегда проницательного и аккуратного полицейского сержанта, были уверены, что Мичель готов присягнуть, что он видел собственными глазами Ричарда Рэвенсберда.

— Это не составляет ни малейшей разницы, — закричал Эпперли из чрезмерного усердия к дэновским интересам и к своему собственному убеждению. — Слышали, как Ричард Рэвенсберд произносил угрозы против своего господина…

— Извините, мистер Эпперли, это составляет большую разницу, резко перебил Рэвенсберд. — Когда заслуживающий доверия свидетель говорит, что он видел, как я совершил убийство, это одно, а когда он говорит, что не видел, это другое.

— Вы, вероятно, можете объяснить, как вы провели время вчера, Рэвенсберд, час за часом, до десяти часов вечера? — вскричал стряпчий.

— Может быть, и могу, если это понадобится, — возразил Рэвенсберд. — После того как меня выгнали из этого дома, я прямо пошел в «Отдых Моряков»; хозяин может сказать вам это.

— Но вы, может быть, не остались в «Отдыхе Моряков»?

— Остался; двадцать человек, приходивших и выходивших, видели меня там. Я не трогался с места целый день; я обедал и пил чай с Гауторном и его женой.

— Что вы делали после чая?

— После чая я посидел с ними несколько времени, а потом вышел прогуляться.

— Я так и думал! — закричал пылкий Эпперли. — Куда вы ходили? По какой дороге?

Рэвенсберд остановился в нерешимости, это обстоятельство могло оказаться против него.

— Я думаю, что никому нет никакого дела, по какой дороге я ходил, — отвечал он наконец.

— До этого есть дело всем. Может быть, вы шли по этой дороге? Господи Боже мой! — прибавил стряпчий, подпрыгнув от неожиданного воспоминания. — Я сам встретил вас, Рэвенсберд! Я шел домой от одного клиента и встретил вас на этом направлении; вы шли к замку. Было около семи часов.

— Я вас не видал, — сказал Рэвенсберд.

— Может быть. Я видел вас и этого более чем довольно. Куда вы шли?

— По своему делу. Я шел не за тем, чтоб сделать вред, и не сделал вреда никому. Я не долго был в отсутствии, я скоро воротился в «Отдых Моряков».

— В котором часу вы воротились — торопливо спросил стряпчий.

— Мичель, — также торопливо сказал Рэвенсберд, — в котором часу видели вы драку на утесе?

— Это было между половиною и тремя четвертями девятого, — отвечал Мичель. — Ближе к трем четвертям.

Рэвенсберд отступил назад с видом человека, который победил своих противников и покончил с состязанием.

— Это решает вопрос относительно меня, милорд. Я воротился в «Отдых Моряков» в двадцать минут девятого. Я помню, что пробило четверть на церковных часах перед тем, как я вошел, и я вынул мои часы посмотреть, верны ли они. Потом я не выходил целый вечер.

Лорд Дэн был изумлен самоуверенностью этого человека; он не верил ни одному слову.

— Мичель, — сказал он, — верно ли вы знаете, который был тогда час?

Но говоря эти слова, он вспомнил, что его сын сидел с ним за столом почти до половины девятого.

— Я верно знаю, милорд, — отвечал Мичель. — Мы, береговые стражи, не часто ошибаемся в часах; нам нечего делать, когда мы ходим, как прислушиваться к четвертям и часам, когда бьют церковные часы. Притом нам показывает время прилив; даже весело примечать, как прилив и время идут заодно. Мне кажется, что капитан Дэн упал без двадцати двух минут девять. Три четверти пробило вскоре после того, как я его оставил, когда я бежал по берегу.

— Я полагаю, вы можете присягнуть в этом, Мичель, если будет нужно? — закричал хитрый стряпчий Эпперли.

— Да могу, сэр, это правда.

Этот ответ сделал мало пользы. Эпперли был уверен, что в чем-нибудь была ошибка.

— Может быть, Рэвенсберд, — сказал он, — вы сообщите лорду Дэну, что делали во время вашего отсутствия в «Отдыхе Моряков» и где вы провели это время? Судя по вашим собственным словам, вы находились в отсутствии почти полтора часа.

— Я почтительнейше доложу милорду, что где я был — не относится к этому делу, — отвечал Рэвенсберд. — Мичель объявил, что убийство было совершено…

— Позвольте, Вы второй раз называете это убийством.

— Ведь и другие так называют! — вскричал Рэвенсберд.

— Не таким самоуверенным тоном, как вы. Продолжайте.

— Мичель говорит, что это случилось без двадцати двух минут девять. Я воротился в гостиницу в двадцать минут девятого. Если бы даже я прямо пошел с утесов в гостиницу — а я совсем не был на утесах в этот вечер — я должен был бы уйти оттуда в восемь часов, или около того, чтобы поспеть к тому времени, о котором я говорю. Я воротился в двадцать минут и не выходил опять. Если это докажут — а вы можете спросить двенадцать свидетелей, по крайней мере, в гостинице, — тогда я скажу, мистер Эпперли, что вы не имеете права разбирать мои поступки. Когда будет доказано, что я не нападал и не мог нападать на капитана Дэна, то я сделаюсь также свободен и независим, как вы. Я начал играть в домино с одним из посетителей в половине девятого и играл с ним до десяти.

Яснее всего в это время было послать в гостиницу, чтобы слова подсудимого были подтверждены или опровергнуты. Сам сержант пошел туда, и лорд Дэн ждал с плохо скрываемым нетерпением. Как и прежде, единственным человеком, сохранившим полную непринужденность в этой комнате, был Рэвенсберд.

Бент воротился. Он пришел, повесив нос. Гауторн, его жена и еще два-три достойных свидетеля объявили, что Рэвенсберд воротился в гостиницу в двадцать минут девятого. Они могли определенно указать время, потому что Рэвенсберд обратил их внимание на часы в гостиной, сказав, что они совершенно верны с церковными. И это было справедливо, что он больше не выходил и играл в домино до тех пор, пока не пошел спать.