Генри Вуд - Присяга леди Аделаиды

Ричард Рэвенсберд, стоя у бокового столика, походил на человека, слушающего какой-нибудь ужасный заговор. Если бы адская машина Фиески была направлена на него, он не мог бы страшиться ее более, чем теперь. Когда он смотрел на Софи изумленными глазами, многое из прошлого становилось для него ясно. Он вспомнил, как часто он видел леди Аделаиду с Гербертом Дэном, он вспоминал, как она беспрестанно использовала маленькие хитрости, чтоб ускользнуть от его барина. А он все это приписывал природному женскому кокетству!

— Видятся они тайно? — спросил он.

— Когда могут. Она выбегает время от времени в хорошую погоду вечером, чтоб прогуляться с ним. Миледи засыпает после обеда в гостиной, милорд держит капитана Дэна с собою за столом, а она наденет серый салоп, накинет капюшон на голову и уйдет. Мистер Герберт ждет ее, и они пойдут по утесам к развалинам капеллы и назад. Она боится оставаться, чтоб ее не хватились.

— Вероломная змея! — пробормотал Рэвенсберд, изумление и негодование которого не знали границ. — Ну, Софи, как она может так поступать! Это неприлично.

— Что? — воскликнула Софи. — Что?

— Неприлично, — настаивал Рэвенсберд, — для такой молодой девицы, как она. Она помолвлена с моим барином, а накидывает на голову капюшон и ходит на свидания с другим! Во всяком случае, это неприлично.

— Вам бы надеть на голову капюшон! — закричала Софи, давая волю своему языку. — Ведь мистер Герберт Дэн — племянник милорда, и разве он не может заботиться о ней? Она и сама сумеет позаботиться о себе; на свете нет девицы менее способной подвергнуться опасности; она ветрена и беззаботна в безделицах, но она так же благоразумна, как и вы, друг мой, в важных вещах. Чего вы боитесь за нее? Что море зальет утесы и потопит ее? Если бы она пошла с капитаном Дэном или с мистером Лестером, или с самим милордом, сказали бы вы, что это неприлично? Пойдите вы!

— Но это же вероломство! — закричал Рэвенсберд. — Мой барин благороден, неподозрителен, откровенен — и он должен это узнать! Это постыдное вероломство, говорю вам, Софи. Если никто другой не откроет ему глаза, то я сделаю это.

— Друг мой, — перебила Софи, — послушайтесь моего совета, потому что он хорош: не вмешивайтесь. Людей, которые говорят неприятные истины, никогда не благодарят. Предоставьте делам идти своим чередом. Когда капитан станет просить назначить день свадьбы, а он сделает это скоро, тогда она выскажется, и это будет самое лучшее. Может быть, она за него и выйдет, во всяком случае, она должна будет выбирать между ними. Но не разбивайте вы себе голову об стену.

Говоря метафорически, Ричард Рэвенсберд разбивал себе голову об стену: он никогда в жизни не чувствовал такого недоумения и негодования. Он не возражал открыто против совета Софи, заставив ее предположить, что он согласен с нею.

— Герберт Дэн! — повторил он, и все презрение его натуры сосредоточилось в этом имени. — Если уж она хотела изменить моему барину, то я скорее предположил бы, что она любит сквайра Лестера.

Мадемуазель Софи Деффло с состраданием подняла брови.

— Это показывает, как много вы понимаете в подобных вещах, — возразила она. — Мистер Лестер вдвое ее старше. Какое ей дело до мистера Лестера? Он первый красавец в Дэншельде, потому она и слушает его любезности и ей приятно видеть его своим рабом. Будь вы джентльмен, она оттолкнула бы вас локтями за ваше безобразие.

— Ну и что же! — возразил Ричард Рэвенсберд.

Он был слишком раздражен двуличностью, с которой относятся к его барину, чтобы обращать внимание на стрелу, пущенную в него Софи. Он был глубоко привязан к капитану Дэну. Сжимая кулаки, он чувствовал, что готов бы отплатить леди Аделаиде по заслугам — редкое чувство для флегматичного Ричарда Рэвенсберда. Но его натура могла при случае дойти до свирепой страсти, и в этом отношении он походил на своего барина, капитана Дэна.

Дверь с левой стороны ворот Дэнского замка отворялась в залу, которая, по своей обширности и своему великолепию, была первою во всем графстве. На стенах висели картины; ковра не было на богатом мозаичном полу; мебель была скорее массивна, чем изящна. В прежнее время, когда лорд Дэн был здоров и в замке давались большие обеды, эта комната была приемной. Она сообщалась со столовою, такой же прекрасной комнатой, но не такой обширной. Обе эти комнаты находились в фасаде замка, напротив моря; зала шла во всю ширину замка, кроме широкого каменного коридора, который шел сзади и в который из залы также была дверь; позади столовой была комната поменьше, спальная лорда Дэна, также отворявшаяся в коридор. Над этими комнатами были гостиная и спальня. С другой стороны ворот были комнаты менее значительные; те, которые выходили на фасад, мало употреблялись; кухни и людские были позади. Вышеупомянутый каменный коридор шел почти во всю длину дома; он был мрачен и днем, и в сумерки. На каждом конце находилась лестница — одна для господ, другая для слуг; две или три незанятые комнаты выходили из коридора на заднюю сторону замка. Из них только одна была замечательна по своему названию — она называлась комнатой Смерти. В замке было много других коридоров и разных закоулков; одни сходились у входа с задней стороны, но этот всегда был заперт по приказанию лорда Дэна и ключи хранились у буфетчика Бреффа, так что единственный вход и выход был через большие ворота.

Настал вечер, вечер дня, уже описанного, и в гостиной перед обедом собралось небольшое общество: леди Дэн, Аделаида и гость, мистер Лестер. Его обыкновенно называли сквайр Лестер; ему было тридцать девять лет, но на вид он казался моложе. Это был веселый, очаровательный, красивый мужчина среднего роста, с черными волосами и с синими глазами. В Дэншельде начали говорить, что его в замок привлекала леди Аделаида, что он надеялся иметь ее, несмотря на открытые притязания Гэрри Дэна, своей второй женой.

Она стояла у окна и разговаривала с ним. Слушая ее, он наклонил свою величественную голову, и его синие глаза были устремлены на нее с восторгом, говорившим то, к чему леди Аделаида была прислушиваться не прочь, потому что она только и жила лестью. На ней было белое платье без всяких украшений, кроме розового банта спереди, придерживавшего жемчужную брошь. Жемчужное ожерелье было на шее, жемчужные браслеты на руках повыше перчаток. Гэрри Дэн вошел, и Лестер несколько отодвинулся.

— Я думала, что вы ушли! — воскликнула леди Аделаида.

— Я немного опоздал, — отвечал он. — Я отыскивал бумаги, которые хочу дать отвезти Монктону.

— Я так поняла, что твой друг придет к нам сегодня, Гэрри, — заметила леди Дэн.

— Он завтра придет. Шкипер нашел, что он не может починить яхту раньше завтрашнего вечера, так что Монктон пробудет здесь еще день. Прощайте, Аделаида.

— Желаю вам приятного вечера, — возразила она, оставив на минуту свою руку в его руке.

В эту минуту вошел буфетчик доложить, что обед подан.

— Мой поздний уход, по крайней мере, доставил мне некоторую награду, — сказал капитан, ведя Аделаиду за Лестером и леди Дэн.

— Прекрасную награду! — отвечала Аделаида, слегка откинув голову назад и смеясь.

— Сладостную награду, — шепнул он ей на ухо. — Аделаида, — прибавил он страстно, — возможность вести вас таким образом под руку хоть одну минуту вливает трепет радости в мои жилы на целый вечер.

Они спустились по красивой лестнице и через обширную залу вошли в столовую. Тут капитан оставил леди Аделаиду, поклонившись ей и все держа ее за руку с рыцарской вежливостью. Он шел обедать на яхте с полковником Монктоном, который отказался от приглашения обедать в замке.

Лорд Дэн уже сидел в конце стола. Он всегда был на своем месте, как теперь, прежде чем приходили гости. Это был еще видный мужчина, величественной осанки. Теперь его болезнь не была заметна: он с аппетитом обедал, говорил остроумно; лорд Дэн всегда отличался блистательной речью. Никто, видя его за обедом, не мог подозревать, что он не владеет нижними конечностями. Леди Дэн села напротив него, Лестер и леди Аделаида — по разные стороны, и обед начался. Служили Брефф и два лакея.

Вечер был прекрасный, почти такой же светлый, как день, и Ричард Рэвенсберд стоял у ворот замка, наслаждаясь лунным сиянием. Перед ним расстилался гладкий луг, а за лугом — море, почти такое же гладкое и спокойное. Стоя на этом месте, Рэвенсберд мог, однако, только видеть море вдали, а не волны под утесами. С правой стороны были разбросаны виллы, далее — деревня с своими огоньками, почти напротив него — развалины старой капеллы, ее окна без стекол, стены обвиты плющом, походившие на привидения, когда лунные лучи падали на них.