Кто-то из мучителей схватил меня за ворот кофты и потащил по земле к полуразрущеной пристройке, наслаждаясь моими стонами боли. Сотни крошечных осколков камней впивались в кожу, раздирая её в кровь, забивая ранки коричневой жижей. Потом было разбитое стекло... блестящие осколки, сверкающие в редких лучах солнца переливами алого. Все было в крови. Моей крови...
- Ты сама во всем виновата! - слышала я тихий шепот, стараясь не поднимать глаза, не видеть ненавистных лиц. - Если бы сама пришла ко мне, все было по-другому. Я ведь тебя любил, сука! Ну, ничего, ты за все ответишь. Смотри на меня!
Опять удар и живот скрутило в узел, а к горлу подступила тошнота. Вцепившись в подбородок, Иван насильно поднял мою голову вверх, заставляя смотреть.
- Дрожишь? Что, уже не терпится лечь под очередного мужика? Тем лучше, сука.
А я и правда дрожала... от страха. Когда Иван стал разрывать мою одержу, я даже пискнуть не смогла. Зубы стучали с такой силой, что казалось, заглушали все остальные звуки. Хотя - нет. Смех бывших друзей был громче.
Когда руки бывшего возлюбленного заскользили по моему телу, я заплакала. Слезы, так долго и успешно сдерживаемые упрямой гордостью, наконец, прорвались, красноватыми каплями скатываясь по щекам. Раны на лице нестерпимо жгло, а мне было все равно. Даже чужие руки и тяжелое тело, опустившееся сверху, отошли на второй план. Потом было ощущение чужой плоти, огнем опаляющей изнутри и приносящей новый вид боли. Кажется, я снова кричала. А еще задыхалась от собственных рыданий.
Боль... боль... боль. Всюду... безжалостная, всепоглощающая, сводящая с ума.
Видимо мой рассудок действительно помутился, потому что в какой-то момент все прошло, и я увидела знакомое, почти родное лицо. Выражение голубых глаз трудно было описать, да и не особо хотелось. Слишком много холода и ненависти... слишком сильные чувства для одного человека. Мне снова стало страшно.
Боль... холод... кровь... чернота.
Когда пришла в себя, видела лишь Его, методично превращающего в фарш живого, пусть и такого гнилого, человека. Откуда-то доносились голоса, но их смысл не доходил до отяжелевшей головы. Все внимание было сосредоточено на Нем. Блеск голубых глаз, в окроплении алых бисеринок... нерешительный шаг вперед... и снова крик. Безудержный, безутешный... не мой, но кричала я. Он убежал. Оставил меня одну. Снова крик и темнота..."
- Василиса, все хорошо. Вы в больнице, под присмотром врачей. Откройте глаза.
Подчиняясь тихому, но властному голосу, я постепенно приходила в себя, освобождаясь от оков дремы. Сердце билось где-то в висках, а глаза слезились от яркого света. От долгого крика во рту все пересохло, но попросить воды сил не было.
- Пей, - придерживая стакан, молодая женщина терпеливо ждала, пока я жадно глотала воду, то и дело кашляя. - Тише. Не спеши.
- Спасибо, - оторвавшись от стакана, прокаркала я.
- Не за что. Опять снился кошмар?
- Да-а-а, - выдохнула я, смаргивая непрошенные слезы.
- Может позавтракаем или Вы снова не голодны? - мягко улыбнулась Ангелина - мой личный психолог.
- Я не... не знаю. Ничего не хочу. Вообще ничего.
- А Вы хотите отсюда выйти?
- А стоит ли хотеть? - горько улыбнулась я, прикрывая глаза.
- Скажите, что вас больше всего мучает? Ведь у ваших кошмаров есть цель. Подсознание не просто так повторяет их.
- Хочу, чтобы ничего этого не было... Забыть...
- Но вы же не делаете даже шага, что бы забыть. Для этого нужно идти на контакт, хотя бы попытаться. Увы, еще не изобрели таблетку стирающую плохие воспоминания. Давай те прогуляемся по парку? Сегодня такая чудесная погода.
- Ангелина, прошу, просто оставьте меня в покое. Я ничего не хочу, - отвернувшись к стене, я принялась лениво разглядывать цветастые узоры обоев.
- Давайте все-таки пройдемся? Скажу по секрету, если не будете со мной разговаривать, то на смену придет другой человек. А у меня дома пять детей, три кошки, беременная хомячиха и золотая рыбка. Боюсь, их всех придется посадить на диету, когда кормильца уволят... - в голосе Ангелины послышалась улыбка.
- Вы ведь не отстанете, да?
- В детстве папа называл меня бульдожонком. С годами прозвище полностью оправдало себя, так что - нет, не отстану.
- Поможете одеться? - морщась от боли в ребрах, вздохнула я.
- И даже привести в порядок волосы, - кивнула женщина, вытаскивая меня из личного мирка апатии.
Полчаса спустя мы сидели на скамеечке в парке, обсуждая нынешнее воспитание детишек и бестолковость некоторых мамочек, превращающих детей в избалованных хамов. А причиной такой темы послужил один из мальчиков лет восьми, который вместо посещения школьных занятий занимался мучением маленького щенка.
- Все люди с детства предрасположены к насилию, только в одних случаях, человек под действием сложившихся норм морали понимает, что такое "хорошо" и "плохо", а в других - нуждается в психологической помощи, потому что конечным итогом его развития станет преступная натура.
- И к кому Вы относите этого мальчика?
- К людям с еще не сложившимся характером и мировоззрением. Скорее всего этот мальчик из обеспеченной семьи, подвергшийся чрезмерному влиянию и давлению со стороны матери. Как результат, он "ангелочек" дома, но покинув дружелюбную семейную среду, превращается в чудовище. Кстати, кажется Ваш новый друг хочет еще хлеба с молоком.
Посмотрев на маленького щенка, жавшегося к ножке скамейки и тихонько попискивающего над оставшимся кусочком хлеба, я не смогла сдержать улыбки. Маленькое лохматое чудо, которое еще доставит мне хлопот, но точно станет моим другом.
- Как назовете его?
- Царевичем, - не задумываясь, ляпнула я, и улыбка сама по себе сошла с лица.
- Странная кличка для собаки.
- Для человека - тоже, - уставившись в одну точку, прошептала я.
- Не хотите поделиться своими думами?
- Не особо, - упрямо покачала я головой.
- Тогда рискну предположить, что Царевичем называли близкого Вам человека. Того, на чью поддержку Вы очень рассчитывали, но не получили желаемого результата. Не исключаю даже такого варианта, что он высокий молодой человек, с истинно славянской внешностью.
- Вас в университете учили читать мысли людей?
- Нет, всего лишь жесты, мимику и характеры. Все остальное приходит из внешних наблюдений. В данном случае наблюдение ведут за нами, причем, уже довольно долго.
Проследив взглядом чреду больничных окон, я задержала дыхание и напряглась. Он стоял там. Смотрел и хмурился, сжимая и разжимая кулаки.
- Почему он не подходит? - мысли сами собой превратились в слова, вылетая из непослушных губ.
- Ну, в этом отчасти виноваты Вы сами. Врачи запретили любые посещения, пока не увидят улучшений. И для сведения, все то время, что Вы провели тут, под дверью караулили две девушки, доведшие главврача до нервного тика.
- Девчонки... Какое сегодня число?
- Двадцать девятое марта.
- Через три дня у Ирки свадьба... Я пробыла здесь две недели?
- Если быть точным, то восемнадцать дней. И все это время вели себя крайне плохо.
- Я, наверное, исправлюсь. Простите, а мне можно поговорить с ним?
- Не сегодня, - покачала головой Ангелина. - Но я попрошу главврача, чтобы он пошел на уступки и, возможно, завтра вы сможете пообщаться.
- А если завтра его не будет? - не сводя глаз с Дениса, спросила я.
- Он будет. Каждый день приходит.
Нерешительно помахав ему рукой, я заметила слабую улыбку, осветившую красивое лицо. Так хотелось подойти к нему и узнать, почему он тогда убежал. Почему оставил меня одну? Но еще не время...
- Василиса, нам пора возвращаться в палату. Что-нибудь болит?
- Ребра и палец, - вздохнула я.
- А с пальцем что? - насторожилась Ангелина.
- Царевич отгрызть пытается, - улыбнулась я, поглаживая мелкого каннибала.
Надеюсь, с появлением двух Царевичей в моей жизни, она, наконец, станет лучше. А там посмотрим, что будет дальше...
Мужская версия происходящего. Денис...
- Как она?
- Вступила на первый этап реабилитации, - глядя через щелку в приоткрытой двери на Василису, ответила Ангелина Евгеньевна. - Сейчас ей как никогда понадобится поддержка близких.
- Об этом я позабочусь.
- Не сомневаюсь, но в нынешнем состоянии ей больше подойдет женское общество.
- "Женское общество" скорее вгонит её в еще большую депрессию.