Филиппа Грегори - Привилегированное дитя

— Ну-ка, дай мне взглянуть, — произносил Ричард и отбирал у меня свои книги. — Я уже сам все понял. — Он уверенно заканчивал предложение, и мы, сияя, смотрели друг на друга в немом восторге.

Мама радовалась нашему согласию и плодам, которые приносило ее воспитание. Она старалась быть с нами одинаково заботливой, но не могла не давать больше Ричарду, поскольку он в большем нуждался. Ему доставались большие и самые лакомые кусочки за обедом, поскольку он рос быстрее. Ему постоянно требовалась новая одежда, для меня же мама всегда могла перекроить свои платья. Его требовалось учить. Если бы я любила его хоть чуточку меньше, я бы, наверное, завидовала ему. Но этого никогда не случалось. Лишь один раз в жизни я позавидовала тому, что было у него и чего не имела я. Но чего я не могла не хотеть. Это была Шехеразада.

Так звали чудесную кобылку Ричарда, которую давно обещал и наконец купил мой дедушка, лорд Хаверинг, наезжавший едва ли чаще трех-четырех раз в год из Лондона. Это произошло в один из его приездов, когда мне было уже двенадцать, а Ричарду одиннадцать лет. Я впервые услышала об этом событии, сидя летним вечером с мамой в гостиной, лениво разглядывая в окно колышущиеся купы деревьев и поджидая, когда Ричард наконец выучит урок. Страйд вошел в гостиную и протянул маме поднос с письмом. Она неторопливо сломала печать и вдруг опустила письмо непрочитанным.

— Где это поет Ричард? — спросила она.

Страйд в смущении кашлянул.

— На кухне. Мистер Ричард вошел через кухню, и миссис Гау попросила его спеть. Она так любит его пение.

Мама кивнула и замолчала, прислушиваясь. Чистый, звонкий голос лился, словно заполняя собой весь дом. Ричард пел одну из тех итальянских песен, которым он отчаялся выучить меня. Но зато я переложила эти стихи на английский язык, и они стали всем понятны.

Страйд, мама и я сидели, замерев, словно статуи, пока не стихла последняя нота. Только тогда мы зашевелились, и Страйд убрал со стола и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

— Это великий дар, — сказала мама. — Как щедро боги одарили Ричарда!

— А дядя Джон знает, как прекрасно поет наш Ричард? — тут же спросила я. — Может, он найдет где-нибудь денег для учителя музыки?

Мама покачала головой и стала разворачивать письмо.

— Музыка — роскошь, которую мы не можем себе позволить, — объяснила она. — Главное для Ричарда — поступить в университет и получить степень, которая обеспечит ему положение в обществе. После этого он сможет заняться шлифовкой своего музыкального таланта.

— Но если он будет давать концерты, он заработает много денег, и тогда дядя Джон вернется наконец домой, — упрямо стояла я на своем.

— Если бы все были такими неприхотливыми слушателями, как мы с тобой или миссис Гау, — улыбнулась она, — то мы бы, конечно, сразу разбогатели. Но Ричарду нужно еще долго, долго учиться, прежде чем он сможет выступать. И к тому же ни его папа, ни я не хотели бы этого. Пение в гостиных это одно, Джулия, и совсем другое выступать на сцене. Это не занятие для джентльмена.

Я помолчала. Новое возражение требовало размышлений.

— Тогда он мог бы петь в церкви. Или дирижировать церковным хором.

Мама опять опустила письмо и, повернувшись ко мне, погладила меня по щеке.

— Послушай, Джулия, — сказала она. — Ричард очень дорог мне, так же как и ты. Но мы не должны позволять нашим привязанностям ослеплять нас. Голос у него прекрасный, но Ричард забавляется им, как игрушкой. Он так же упражнялся в рисовании, но потом забросил его. В этом он похож на своего дядю, твоего отца, который имел много прекрасных талантов, но не обладал главным — умением работать. Ричард никогда не сумеет тренироваться и репетировать столько, сколько должен репетировать настоящий музыкант. Он любит только то, что легко ему дается. Из вас двоих ты большая труженица, поскольку ты часами сидишь за пианино, чтобы научиться аккомпанировать ему. Ричард занимается только когда ему заблагорассудится.

Я внимательно изучала мамино лицо, обдумывая ее слова. Я давно уже слышала, что, когда мой папа играл в джентльмена-фермера, его сестра управляла всем имением сама.

Дверь отворилась, и вошел Ричард, раскрасневшийся и сияющий от похвал, которые он получил на кухне.

— Вам было слышно, как я пел? — спросил он счастливым голосом. — Страйд сказал, что да. А ведь дверь на кухню была плотно закрыта. Фантастика!

— Да, мы тебя слышали, — и мама улыбнулась его сияющему лицу. — Ты чудесно пел, Ричард. Я бы хотела послушать тебя еще после обеда. А сейчас ступай вымой руки, мой дорогой, а я пока прочту письмо от дедушки Джулии.

Мы вместе вышли из комнаты, и до самого конца обеда мама не рассказала нам, о чем было письмо.

— Я прочла письмо от лорда Хаверинга, — сообщила она наконец, когда Страйд разливал суп. — Он пишет, что у него есть лошадь, которая подошла бы вам обоим.

Ричард чуть не подпрыгнул от радости, и мама улыбнулась ему.

— Я велела передать, что завтра мы приедем взглянуть на нее, — продолжала она. — Ты сможешь скакать верхом в своих повседневных сапогах, Ричард?

— О да, конечно, — воскликнул он. — Разумеется.

— Но где мы возьмем амазонку для тебя, Джулия? — и мама обернулась ко мне. — А я знаю, как ты хочешь учиться верховой езде.

— Ничего страшного, мама, — спокойно сказала я. — Это неважно. Ричард намного больше хочет научиться кататься, чем я. Пусть сначала учится он, а потом я.

Мама послала мне теплую улыбку в ответ на этот жест великодушия, но Ричард его даже не заметил.

— А это кобыла или жеребец, тетушка Селия? — спросил он. — И сколько лошади лет, вы не знаете?

— Не знаю, — рассмеялась мама. — Мне известно только то, что я вам уже рассказала. Вам придется подождать до завтра. Но я знаю совершенно точно, что мой отчим — прекрасный знаток лошадей, и это наверняка изумительное животное.

— Как хорошо! — радовался Ричард. — Готов спорить, что это кобыла.

— Возможно, — согласилась мама и жестом велела Страйду переменить тарелки, а затем, обратившись ко мне, спросила, какие у меня планы на вечер, пока она будет писать письма.

Остаток обеденного времени Ричард вертелся как на иголках, и я совсем не удивилась, когда он, едва обед кончился, отозвал меня в сторонку и заговорщицки прошептал:

— Джулия, я не могу ждать до завтра. Мне совершенно необходимо увидеть лошадь сегодня. Пойдем со мной! Мы успеем вернуться до ужина.

— Мама сказала… — начала я.

— Мама сказала, мама сказала… — передразнил он меня. — Я иду. Ты пойдешь со мной? Или останешься дома?

Я пошла. Конечно, я пошла, как шла всегда, стоило Ричарду позвать меня.

— Нам следует сказать маме, — нерешительно возразила я по дороге. — Она может хватиться меня.

— Говори, — беззаботно согласился Ричард и открыл дверь на кухню.

— Подожди меня, — попросила я, но он не оглянулся, и я заторопилась за ним следом.

Страйд сидел за кухонным столом, обедая и попивая пиво. На Ричарда он глянул без удовольствия.

— Куда это вы собрались, мастер Ричард?

— Подышать свежим воздухом, — величественно ответил тот. — Можете не открывать дверей из-за нас, — и он прошествовал к двери походкой старого лорда Хаверинга.

Идя за ним, я увидела, что Страйд укоризненно покачал головой, но мне он ничего не сказал.

Оказавшись на улице, я сразу забыла, что колебалась. Магия земли охватила меня, я почувствовала себя другим человеком.

Однажды мама заказала художнику наш портрет. Мне в то время было семь лет, Ричарду, стало быть, шесть. Она ожидала получить традиционную акварель для гостиной: мы вдвоем с Ричардом сидим на голубом диване в комнате для рисования. На единственно приличном предмете обстановки в единственной респектабельной комнате нашего бедного жилища.

Угодить маме было бы нетрудно, но художник оказался человеком, умеющим видеть, и перед тем, как сделать набросок, попросил нас погулять с ним по лесу и рассказать о нашей жизни. Он внимательно наблюдал за нами, видел, как бесшумно мы пробираемся под деревьями, не тревожа даже птиц, распевающих на верхних ветвях. Он почувствовал, что мы относимся к земле как к живому существу. И что Ричард, земля и я составляем друг с другом неразрывное целое.

Поэтому он написал пейзаж нашего вайдекрского леса и меня, маленькую девочку, сидящую под огромным каштаном. Был май, и дерево стояло все покрытое раскрытыми алыми свечами, которые роняли лепестки, и они кружились вокруг меня и падали на землю, становясь похожими на капли крови. Ричард стоял немного позади в позе маленького героя. Я же странно смотрела широко распахнутыми глазами куда-то вдаль, за художника, за раму картины, за маленький, безопасный остров детства.