– Прошу прощения, – заговорила она не слишком уверенно, – но я не осведомлена о том, что он унаследовал графский титул.
– О, неужели? Да-да, унаследовал, это так и есть. Смерть его старшего брата случилась на несколько месяцев раньше смерти отца. Ему тогда было… м-м… двадцать три года, как я полагаю.
– Мне очень грустно слышать об этом.
Значит, отец Джонатана скончался через год или около того после ее отъезда из Лондона. Серене об этом не сообщили. Если бы она жила в Англии, скрыть от нее такую новость было бы невозможно, однако она жила весьма далеко оттуда, и любые разговоры о Джонатане Дейне были запрещенной темой. Любопытно, знала ли об этом мать. Вполне вероятно.
Леди Монтгомери продолжала изучать Серену чересчур уж внимательным взглядом и наконец произнесла:
– Я бы очень хотела познакомиться с вами поближе, мисс Донован. Вы должны как можно скорее навестить меня.
– О да, разумеется, – ответила Серена. Она сейчас нуждалась только в том, чтобы как можно скорее уйти из этого зала, в котором ей вдруг стало до ужаса душно. А больше всего хотелось уйти от Джонатана Дейна, графа Стрэтфорда. Но куда уйти? Она чувствовала себя кем-то вроде пойманного и посаженного в клетку дикого животного, сознающего, что нет никакой возможности вырваться на свободу. – Я бы очень этого хотела. Но прошу, миледи, меня извинить. Кажется, мне просто необходим глоток свежего воздуха.
На лице у леди Монтгомери появилось выражение сочувствия.
– Разумеется! Ваш организм должен был взбунтоваться. Душная атмосфера бального зала в Лондоне просто несравнима со свежим воздухом Вест-Индии.
– Истинная правда. Еще раз прошу извинить меня.
Серена сделала реверанс и поспешила к двойным дверям на балкон, где ее ожидало пусть и временное, однако все же избавление от чувства тревоги.
Крепко сжимая в руке бокал с шампанским, она прокладывала себе путь через толпу гостей Лэнгли, вежливо отвечая на приветствия тех, кто ее узнавал. Поскольку городской дом ее нареченного был слишком мал для столь многолюдного приема, его друг предоставил для этой цели свой большой фамильный особняк в Кенсингтоне.
Оркестр доигрывал заключительные такты вальса, когда Серена заметила Фебу, танцующую в круге света от горящих канделябров. Ее партнер, красивый молодой человек с черными волосами, кружил Фебу в танце, и в эту минуту она рассмеялась какой-то его шутке.
Серена невольно заулыбалась. Глядя на сестру, она вдруг ощутила надежду, что весь этот ужасный обман чего-то стоит.
Вальс отзвучал, смех и беззаботная болтовня быстро сменились внезапно наступившей тишиной. Серена взялась за дверную ручку.
– Ах вот вы где.
То был голос Лэнгли. Серена со вздохом опустила руку и оглянулась. Тут он и стоял, на расстоянии вытянутой руки, рядом с Джонатаном Дейном.
Широкий чувственный рот Джонатана не изменился по форме, однако губы сложились сейчас в отчасти циничную, отчасти притворную усмешку, которая ничуть не напоминала те искренние, веселые улыбки, какие помнила она. Губы его разомкнулись, и она увидела оба ряда зубов.
Серена помнила эти губы, которые так часто целовала, касаясь при этом его зубов кончиком языка.
– Добрый вечер.
Голос Серены прозвучал спокойно, мягко и ничуть не дрожал. Она вспомнила, как звучал он тогда, когда они с Джонатаном были вместе, и она чувствовала себя возбужденной и могла думать лишь о том, что хочет большего, хочет, чтобы он довел ее до блаженства.
Он возносил ее до этих высот не только физически, но и эмоционально, и она считала, что конца этому не будет, однако конец наступил так внезапно, что Серена чувствовала себя разбитой и униженной.
Сейчас он смотрел на нее так, словно был сильно удивлен; между его бровями пролегла морщинка.
– Серена?
Шум бального зала померк по сравнению с поразившим ее потрясением. Она бросила взгляд на Лэнгли – тот побелел. Все, кто стоял поближе, повернули головы и уставились на них.
Серена же уставилась на Джонатана, не в силах говорить и дышать. Он в свою очередь смотрел на нее, глаза у него начали темнеть, пока не сделались совсем черными. Однако она вспомнила их. Они были синими, как ночное небо, как глубины океана в солнечный день. Они всегда темнели до черноты, если вокруг не хватало света. В солнечный день его глаза казались экзотическими, их темно-синие искры контрастировали с золотыми прядями волос и густыми светло-каштановыми бровями. Настоящий красавец мужчина.
Лэнгли расхохотался и хлопнул Джонатана по плечу.
– Нет, это Мэг, парень, Мэг Донован, моя невеста.
Джонатан помотал головой, как бы разгоняя туман у себя перед глазами. Потом часто заморгал и, вроде бы опомнившись, поклонился.
– Конечно, – пробормотал он. – Простите меня. Я очень рад снова видеть вас, мисс Донован.
Низкий, глубокий тембр его голоса привел Серену в оцепенение. Она не могла бы сосчитать, сколько раз мечтала услышать этот голос. Он произносил такие слова, предназначенные только ей, за которые она любила его все больше и сильней с каждым днем, с каждым часом.
Она едва не умерла, когда узнала, что слова его были ложью.
Он так и остался лжецом?
Подобные качества, как правило, закрепляются за личностью и даже усиливаются, когда человек становится взрослым. Если мужчина лгал в двадцать два года, то будет лгать и в двадцать восемь.
Серена не нашла в себе силы ответить. Только глянула на него. Лэнгли в свою очередь устремил на нее виноватый взгляд, словно просил прощения, что не предупредил о приезде человека, который оскорбил и унизил ее сестру. Серена с присвистом втянула воздух. Она вдруг с ужасом почувствовала, что готова удариться в слезы.
Лэнгли поспешил ей на помощь.
– Не хотите ли вы подышать свежим воздухом? – предложил он.
Она молча кивнула.
Он поинтересовался с ласковой улыбкой:
– Могу я сопровождать вас?
Его добрые слова помогли Серене обрести дар речи, и она, помахав рукой, возразила:
– Нет-нет, прошу вас. Мне кажется, что вы оба собирались направиться к чаше с пуншем. – Она игриво улыбнулась. – Я вовсе не намерена лишать вас, джентльмены, пунша.
Лэнгли в ответ улыбнулся ей и сказал:
– Мне не хотелось бы отпускать вас одну. – Он похлопал Джонатана по плечу. – Если ты не против…
И тут чья-то рука коснулась руки Серены. Леди Монтгомери сжала ей запястье.
– Ох, идемте на террасу со мной, мисс Донован. Я как раз подумала, что мне тоже стоит подышать свежим воздухом.
Серена сглотнула, потом с улыбкой ответила своей спасительнице:
– Благодарю, мне приятно прогуляться с вами.
Она одарила Лэнгли неуверенной и не слишком веселой улыбкой в благодарность за его сообразительность. Оба кавалера поклонились ей, Лэнгли выглядел при этом вполне понимающим, а у Джонатана вид был такой, словно он проспал целый год, только что пробудился и весьма удивлен. Они с Лэнгли направились к чаше с пуншем, причем Лэнгли, положив руку Джонатану на плечо, направлял его таким образом к вожделенной цели.
Крепко удерживая руку Серены, леди Монтгомери отворила дверь и повела свою спутницу навстречу свободе и приятной прогулке.
На следующий день после приема, устроенного Лэнгли, Серена встала с постели в обычное время и начала собираться на утреннюю прогулку. Приняла ванну, оделась и спустилась по лестнице в комнату для завтраков, в которой никого еще не было. Взяла с серванта чашку кофе и рогалик.
Еще в то время, когда Серена жила в Лондоне, тетя Джеральдина наняла кухарку-француженку и потребовала, чтобы та каждое утро к завтраку подавала блюдо со свежеиспеченными булочками. Серене очень нравились эти пухлые хлебцы, они не были такими тяжелыми и твердыми, как привычный для нее дома покупной хлеб. И вкус у них был замечательный.
Усевшись на стул в конце стола для завтраков, у самого окна, Серена съела булочку – больше одной она себе не позволяла, опасаясь потолстеть. Прихлебывая кофе, она смотрела в окно, выходившее на улицу, которая носила название Дьюк-оф-Йорк-стрит, в честь знаменитого герцога.
Небо было ярко-голубым и безоблачным, и Серена радовалась, что условилась с Лэнгли отправиться на послеполуденную прогулку именно в такой погожий день. В этот утренний час солнце только наполовину поднялось над домами на противоположной стороне улицы, разбросав по их крышам золотые лучи, и это напоминало о греческом мифе про царя Мидаса, которого боги наделили даром превращать в золото все, к чему он прикасался.