Даже глаза у них разные: фиалковые у Верены и карие у Джеймса. Зато одинаковый разрез глаз – миндалевидный и брови вразлет, унаследованные от какого-то предка-славянина.
Отец всегда говорил, что они ведут свой род от русской царской фамилии. Или кого-то в этом роде. Верена встретилась с вопросительным взглядом брата и улыбнулась.
– Я тоже очень рада тебя видеть, хотя ты и приехал среди ночи.
– Ну, не среди ночи.
– Почти на рассвете. И поскольку уже много месяцев я не получала от тебя вестей, не могу не спросить, не приключилось ли с тобой какой беды.
Лицо Джеймса застыло, потом он улыбнулся, в уголках глаз собрались морщинки.
– У меня всегда какая-нибудь беда. Но не волнуйся. Ланздауны родились под счастливой звездой. Невзирая ни на что, наши пути уже предначертаны.
И хотя Верена ни на мгновение не поверила его браваде, она улыбнулась в ответ. Она знала недостатки брата – большинством из них обладала и сама. Нетерпеливость, неутомимая жажда приключений и глубоко укоренившаяся неприязнь к любым приказам.
– Может, ты хотя бы поселишься у меня в комнате для гостей?
– Никто не знает, что я твой брат, пусть так и будет. Для твоего же блага.
– Если бы мне нужно было блюсти свою репутацию, я бы с тобой согласилась. Но мне не нужно – спасибо отцу Эндрю.
Улыбка Джеймса померкла при упоминании графа Ратленда.
– Он никак не угомонится? По-прежнему нарушает твой покой?
– Он использует для этого любую возможность, – легко ответила Верена, хотя эта легкость далась ей с трудом. Она знала, что отец Эндрю не любит ее, но не представляла, до какой степени, пока не умер муж. Втайне от Верены Эндрю защищал ее от оскорбительных замечаний, диких слухов и многого другого.
Как только его не стало, свекор пустился во все тяжкие, чтобы превратить Верену в отверженную, которую нигде не принимают.
Он хотел выжить ее из города, выгнать из Уэстфорт-Хауса. Но тут уж Верена уперлась и вместо того, чтобы сбежать, постаралась укрепить свое положение в лондонском полусвете и превратила Уэстфорт-Хаус в дом, которого у нее никогда не было.
– Проклятый Ратленд, – проговорил Джеймс. – Так бы и проткнул его шпагой, если б это помогло. – Он рассеянно сдал карты для четверых игроков. – Верена... ты счастлива?
– Конечно. Почему ты спрашиваешь?
– Не знаю. Мне просто показалось, что ты... ну, что ты слишком одинока. – Джеймс вздохнул и положил карты на стол. – Ты все еще тоскуешь по Эндрю?
– Каждый день. – Она произнесла эти слова без надрыва и с удовольствием отметила, что они вызвали у нее лишь легкий укол грусти. Жизнь Эндрю была короткой и яркой – звезда, мелькнувшая на небе и исчезнувшая за горизонтом. После своей смерти он оставил ей очень немного – прекрасные воспоминания и бумаги на владение Уэстфорт-Хаусом. – Наверное, больше всего мне не хватает его смеха.
– Да, в этом я отдаю должное твоему покойному мужу, – согласился Джеймс с ноткой зависти в голосе. – Он наслаждался каждой минутой своей жизни. Надеюсь, то же можно будет сказать и обо мне, когда я уйду.
В голосе Джеймса прозвучали нотки печали, и Верена пристально посмотрела на брата.
– Ну-ка, выкладывай, что случилось.
– Верена, не надо...
– Сейчас же, Джеймс. Не то я напишу отцу, что ты неважно себя чувствуешь и что неплохо бы вам повидаться.
– Ты этого не сделаешь! – сверкнул глазами Джеймс.
– Еще как сделаю.
Он потер подбородок, как делал обычно, когда обдумывал весьма щекотливый вопрос.
– Скажем, я просто приехал проведать тебя.
– И скажем, наш отец действительно русский великий князь, как он любит всем говорить.
– Я не обязан ничего рассказывать, благодарю, – отозвался Джеймс и сунул руку в карман, видимо собираясь достать часы. – Есть у нас время, чтобы сыграть партию до того, как подадут карету? – Нахмурившись, он вытащил руку из кармана. – Проклятие!
– Что такое?
– Мои часы. Они пропали. Они были при мне, когда я выходил из кареты, хорошо помню, что посмотрел, который час, и...
– Негодник, – пробормотала Верена и, подойдя к сонетке, дернула ее сильнее, чем требовалось.
– Верена, что ты...
– Подожди. – Она сложила руки на груди и уставилась на дверь.
Через несколько секунд в нее просунулось высокое бледное существо.
– Звонили?
– Да. Зайди, пожалуйста.
Мужчина вошел в комнату и улыбнулся. Широкую улыбку оттенил неправдоподобно яркий золотой зуб.
– Чего изволите, миледи?
– Гербертс, мистер Ланздаун потерял свои часы.
– Вот жалость.
Джеймс нахмурился:
– Верена, я не понимаю, почему ты говоришь об этом со своим дворецким. Он же не может знать...
– Неужели? – Она метнула в сторону Гербертса гневный взгляд. – Ну?
Дворецкий фыркнул:
– Может, я и знаю, где часики господина. А может, и нет. – Сунув руки в карманы, он качнулся на каблуках. – Может, парень оставил их в своей карете.
– Часы мистера Ланздауна не в карете, и ты это знаешь.
– Миледи, – оскорбленным тоном заявил дворецкий. – Надеюсь, вы не собираетесь возвести на меня напраслину?
Джеймс подавил смешок.
Не обратив на него внимания, Верена сказала, только на этот раз уже громче:
– Гербертс, верни их. Немедленно.
Гербертс покачал головой, его длинное, худое лицо выражало неодобрение.
– Вы прям как собака на сене. Леди так себя не ведут.
Верена лишь вскинула бровь.
Дворецкий тяжко вздохнул:
– Ну ладно, ладно. Я стянул их. Но парень это заслужил, он дал мне всего лишь пенни за то, что я открыл ему дверь. Мог бы дать монетку и покрупней.
– Что? – воскликнул Джеймс, которого эта ситуация перестала забавлять. – Ты ждешь награды за то, что открываешь дверь?
Дворецкий невозмутимо скользнул взглядом по идеально отутюженному вечернему костюму Джеймса.
– Именно так поступают настоящие господа.
Джеймс открыл было рот, чтобы возразить, но Вверена опередила его.
– Гербертс, даже если бы мистер Ланздаун и должен был тебя вознаградить – в чем я сомневаюсь, – ты не имел права обворовывать одного из моих гостей. – Она подошла к столику у двери и отодвинула его от стены. – Выкладывай все из карманов.
Дворецкий со скорбным видом приблизился к столику. Печально качая головой, он извлек из глубоких карманов пригоршню разных вещиц и сложил на столике блестящей кучкой.
– Вот это да! – Джеймс поднялся из своего кресла, чтобы взглянуть на добычу. На столике лежали четыре кольца, два брелока с цепочки для часов, узорчатая табакерка, часы и не менее семи булавок для галстука.
Джеймс восхищенно поглядел на Гербертса.
– А ты ловкий малый. Ты никогда не думал о... Ой! – Джеймс потер бок, куда сестра ткнула его локтем. – А это за что?
– За то, что ты собирался сказать. – Верена повернулась к Гербертсу: – Ты знаешь правила. У моих гостей ты не крадешь. В качестве наказания почисти все серебро в буфетной. Дважды.
Дворецкий часто заморгал:
– Дважды? А что, одного раза не хватит?
– Дважды, – приказала Верена. – Или можешь немедленно увольняться, а я найму вместо тебя другого дворецкого.
Гербертс расправил плечи, на его худом лице отразилось выражение благородного страдания.
– Очень хорошо. Я начищу все серебро в этой дурацкой буфетной. Дважды.
– Спасибо, – сказала Верена. – Это все.
– Да, миледи. – Дворецкий повернулся было к двери, но спохватился. – Фу ты, чуть не забыл! – Почти безупречно поклонившись, он одарил Верену веселой улыбкой. – Теперь все правильно, да, миледи? – И, довольно прищелкнув языком, дворецкий покинул комнату.
Джеймс подождал, пока дверь закроется, и расхохотался.
– Боже мой, где ты откопала этого типа?
– В Обществе для сбившейся с пути прислуги для женщин. Им управляет виконтесса Хантерстон, и цены очень разумные. – Верена подавила вздох. Независимость требует больших расходов, хотя именно независимости она жаждала с самого начала. Но Верена вынуждена была признать, что в иные моменты эта самая независимость становилась чуточку утомительной. Моменты, когда... да всегда, если быть честной.
За то, что ей удалось добиться независимости, она должна была благодарить отца, несмотря на его неодобрение и планы. Ратленд разрушил доверие к Верене со стороны общества и банков, когда после смерти Эндрю она переехала в Уэстфорт-Хаус. Преисполненный решимости отобрать у нее дом, старый граф нанял целую армию адвокатов, чтобы превратить жизнь Верены в ад.