Наталия Вронская - Призраки прошлого

Летом 1816 года в родовое свое поместье вернулся полковник Алексей Иванович Долентовский. Вернулся не один, а с женой. Приехал он скромно, не велел праздновать его возвращения крестьянскою сходкой, не хотел, чтоб били в колокола и служили молебен. Просто однажды простая на вид карета, запряженная четверней, проехала чрез зеленеющее поле, затем по аллее старого парка, после въехала в распахнутые кованые ворота и остановилась у парадного крыльца. Из кареты вышел сам хозяин, улыбаясь и счастливо оглядываясь окрест себя. Затем он повернулся к выглянувшей из кареты молодой женщине и подал ей руку, со всей возможной заботливостью помогая ей сойти.

Тут же, откуда ни возьмись, набежали дворовые, запричитали, закрестились, кое-кто по старой памяти пал на колени, и в воздухе поплыло многоголосое приветствие:

— Барин вернулись!..

— Барыня приехали!..

Долентовский с улыбкой приветствовал людей, а со старой нянею, которая с крыльца, плача, крестила былого своего питомца, особенно нежно расцеловался.

Тут же в доме и в кухне поднялась суета: стали топить печи, ставить самовар, расчехлять мебель, открывать окна. Дом начал приобретать такой вид, который не имел с той поры, как нынешний его хозяин покинул родные стены в 1805 году, вступив на поприще военной службы…

Было Алексею Ивановичу в те года восемнадцать лет, он только что окончил курс в университете, хотел жениться и служить в статской службе. Но претворить в жизнь свое намерение ему не удалось. В тот год один за другим умерли его родители, пав жертвой простуды. Невеста Алексея вдруг отказала ему, простому помещику, и вышла за титулованную особу, которую встретила в Петербурге (позже он узнал, что его бывшая возлюбленная сделалась графиней и скончалась на втором году брака при рождении наследника).

А затем началась война, и Алексей, видя свой долг в спасении Отчизны и желая вместе с тем забыть собственные невзгоды, вступил в N-ский уланский полк. Не изменяя своему месту, за десять лет примерной службы вырос до чина полковника.

Участвовал он во многих баталиях, но судьба его хранила. И даже при Бородине, в той страшной битве, в которой полегло немало славных и храбрых сыновей русских, не был он ранен. Но все это не радовало молодого человека, а скорее напротив. Ведь поначалу он бесшабашной удалью своей искал смерти, а заслужил ордена да чины. А после, когда многие его товарищи стонали от полученных в бою ран, какое-то чувство вины не оставляло Алексея за то, что не был он даже ранен и не мог испытать тех же страданий. Товарищи по полку говорили: «Алексей у нас заговоренный».

Таким вот манером дошел Долентовский до Парижа уже бравым и заслуженным полковником, а на груди его блистал, помимо прочих орденов, Святой Георгий, который заслужил он еще в самом начале своей военной карьеры, за беспримерную храбрость.

Что же до характера, то человек он был спокойный и надежный. Товарищи в полку ставили его превыше всех, когда требовалось рассудить что-либо по справедливости, разрешить спор, либо растолковать дуэльное положение. И в мирной жизни, как и в бою, не было его надежнее. Никто не мог бы сказать, что он не чист на руку в карточной игре и никогда не водилось за ним скабрезных «дамских историй» о соблазнении девиц, попрании супружеских уз или бесчинств в домах терпимости.

То есть монахом он не был, но и бесчестных дел за ним не водилось. Было ли тут дело в его особой скрытности или сдержанности, в том, что не трубил он направо и налево о своих победах на амурной стезе, или же дело было в чем-нибудь другом, судить сложно…

А в полку, притом что ровен он оставался со всеми сослуживцами, был у него только один друг. Такой же счастливец, что и Алексей, ибо прошел он от 1805 до 1815 года живым и почти невредимым, и также не изменил своему полку, в который вступил в один месяц с Алексеем. Звали этого человека Николай Петрович Дымов. И Долентовского он ценил не просто как друга, а как спасителя собственной жизни, что было абсолютной правдой. И любил повторять, что, ежели не Алексей, то не было бы сейчас на свете его — Николая Дымова.

И вот оба товарища в 1815 году решили выйти в отставку. Алексей размышлял о том, что генералом ему теперь не сделаться, да и желания он такого вовсе не имел. Поместье его брошено на управляющего, родительский дом наверняка обветшал, а ведь в нем жили еще его прадед с прабабкой и их родители… В общем, обуяла его тоска по родным местам, в которых не был он добрый десяток лет. К тому же, как думал Алексей, не плохо бы ему все-таки жениться и обзавестись потомством, чтобы фамилия Долентовских в России не угасла вместе с ним.

И давно пора! Человек он еще молодой, ибо что такое двадцать восемь лет от роду? Это раньше ему казалось, что в такие-то года и жить незачем, а теперь, после всего того, что с ним приключилось, жизнь для него только начиналась.

1816 год

Николай Петрович Дымов, задушевный приятель Алексея, испытывал те же чувства.

— Навоевался я, — любил говаривать он вечерами, — пора и себе послужить, и своему семейству…

Был он на два года моложе Алексея, также хотел жениться и жить семейственно. Друзья одновременно подали в отставку и одновременно покинули полк. Дымов предложил заехать поначалу к нему в гости. Алексей отказывался, но друг так уговаривал его, а под конец пригрозил, что обидится, и полковник Долентовский поехал в Москву, в большой и богатый дымовский дом.

— Ты нисколь не пожалеешь, Алексей! — возбужденно говорил ему Дымов, когда они уже подъезжали к Москве. — Дом у нас огромный, каменный, потому и перестоял тот пожар, что был в двенадцатом году. А к тому же и сад есть… Ведь что Москва, как не деревня? Семейство у нас многочисленное, веселое и простое, ты не будешь чувствовать себя нежданным гостем, — твердо обещал молодой человек приятелю.

Тут стоит заметить, что семья Дымовых была семьей весьма примечательной. Дворяне они были почти новые, вышли в такое положение при Елизавете Петровне, в самом конце ее царствования, из богатейших купцов. Все поколения Дымовых исправно служили Москве и никогда не покидали ее. В 1812 году, когда Наполеон подошел к вратам древней столицы, глава семейства приказал жене, дочерям, малым сыновьям своим, племянницам и теткам, что населяли дом в изобилии, срочно покинуть город, а сам остался, нарядившись мужиком.

Уж как он жив остался, то Бог ведает, однако не только сам спасся, но и дом свой, стены родные удержал. Лишь только Наполеон двинулся прочь от сожженной Москвы, то вся многочисленная женская часть семейства Дымовых тут же вернулась под свою родную крышу, ибо супруга главы семейства — Гликерия Матвеевна — и дочери ее и прочие родственницы далеко уезжать и не подумали. В ближайшей же деревеньке, не боясь ничего, пережидали они пожар московский, готовые ринуться назад лишь только получат весть об оставлении города врагами.

Вернувшись, Дымовы в несколько месяцев, не щадя сил своих, подняли дом, насадили сад и стали жить, как прежде, помогая менее удачливым соседям и привечая у себя всех страждущих.

— Ты много говорил о своей семье, — улыбнулся Алексей, поглядывая на Николая, — только что-то я не упомню все о твоих сестрах и кузинах. Не повторишь ли?

Николай, почуяв усмешку в тоне приятеля, ответил:

— Зря ты иронизируешь. Вот увидишь всех их, и глаза у тебя разбегутся. Красивее моих сестер не сыщешь нигде, — гордо прибавил он.

— Так сколько их у тебя?

— Пятеро. Да шесть кузин к тому же.

— М-да… — протянул Алексей, представив, как тяжело приходится их отцу. — Выдать всех замуж — дело хлопотное.

— А ты женись на какой-нибудь, — усмехнулся в свою очередь Николай. — Облегчи нам жизнь, будь милостив!

— Перестань, — отмахнулся рукой Долентовский.

— А что? Заодно и породнимся…

— Я не прочь стать твоим родственником, но обещать тебе жениться на одной из твоих сестер никак не могу.

— А жаль, — задумчиво протянул Николай. — Впрочем, дело твое. Но ты об этом подумай, мой отец счастлив будет породниться с тобой.

— Отчего? Чем мое родство так может быть привлекательно? Человек я не знатный, хотя и не бедный. Но при дворе не бываю, с высокой родней не знаюсь…