– Так это не единичный эксперимент с нами? – удивился я.

– Нет, и только это меня хоть немного примиряет с ситуацией, хотя особых поводов для оптимизма не вижу. Если этот чертов эксперимент признают успешным, то всех этих чокнутых начнут вводить к нам в штат на постоянной основе. И тогда ты можешь представить, до чего мы дойдем? Будем вместо розыскных действий ждать, когда эти гадалки проклятущие карты свои раскинут и нам всю правду расскажут? Мало по нам пресса и так вдоль и поперек проходится, стоит только разок ошибиться, так теперь еще и это. Я прямо чесаться начинаю, представляя себе заголовки, когда они пронюхают о таком «сотрудничестве»!

Он выскочил из-за стола и стал расхаживать по кабинету, все больше злясь. На его щеках обозначились красные пятна, лоб вспотел, и вообще он выглядел каким-то всклокоченным. Сейчас особенно было очевидно, что он, хоть и крепок еще, но возраст не щадил его совершенно. Черт, я понимаю, что ситуация раздражающая, но не до такой же степени, чтобы до удара себя довести, психуя, тем более, что прямо сейчас ничего не поделать.

– Ну, может, в чем-то они и могут быть полезны? – попробовал я хоть немного разрядить обстановку, потому что от его мельтешения по кабинету моя и без того больная голова стала просто чугунным колоколом, в котором каждое его слово отзывалось глухим эхом. Взгляд, которым одарил меня шеф, красноречиво мне сказал, что дипломатия – это не мое, а так же куда я могу засунуть себе свое мнение.

– В общем, так, Чудинов, на тебя вечно твои стажеры жалились, что ты им ни сна, ни отдыха, ни пожрать, ни посрать не даешь и загоняешь до полусмерти! Так вот ты мне с этой дамочкой тот же фокус проверни! Везде таскай: и на выезды на трупы по ночам, и на поквартирные обходы, и в СИЗО на допросы, и в долбаные засады, чтобы ей не казалось, что у нас тут Дисней-лэнд. Я знаю, как ты пашешь с утра до ночи, только за это твой характер гадский и терплю, вот и ее заставляй. Посмотрим, через сколько она сама ныть начнет. Никаких поблажек и джентльменства, мать его! Не приведи Бог, никаких похвал и упоминания о заслугах ни устно, ни в отчетах, даже если они как-то случатся! Ничего, что могло кому бы то ни было внушить и намек, что идея с этим их внедрением может быть удачной и полезной! Нам такого добра и даром не надо! Пусть убедятся в тупости этой своей затеи, обратно забирают и в другом месте с этими блаженными играются. У руководителей других отделов такой же настрой, так что мы будем не одиноки! Надо эту инициативу сверху в зародыше придушить! – говоря это, Семеныч изобразил весьма эмоциональный жест, будто и правда остро желал угробить кого-то наложением своих здоровых лапищ. – Столько лет жили и работали без всяких там… а тут они… да пошли они…

Толкая пламенную речь, шеф сам себя кочегарил все больше и под конец перешел на почти невнятные матерные восклицания, выражающие лишь одну мысль – видеть тут Владу он, мягко говоря, не желает, и мне следует сделать так, чтобы ее присутствие и участие в процессе расследований не только оказалось бесполезным, но и сама она захотела сбежать как можно быстрее. В принципе, это не расходилось с моим первоначальным желанием сбагрить ее со своей шеи побыстрее, вот только чего шеф так пенился? Такое ощущение, что вопрос как можно быстрее сожрать госпожу экстрасенса стал для него делом глубоко личным.

– Чудинов! – повысил голос шеф, видимо, заметив, что я его не особо слушаю. – Не избавишься от этой бабы, я избавлюсь от тебя! За тобой косяков хватает, так что особого труда не составит! И обратно в органы ты черта с два пристроишься! Разве что будешь участковым по району бегать!

А вот это уже интересные новости! Еще как-то мог посочувствовать его нервному состоянию до сих пор, хотя и не вижу причины так реагировать, но эта тупая попытка шантажа уничтожила на корню все мое понимание.

– Могу быть свободен? – поднялся, буквально прикусывая язык, чтобы не ответить резко.

– Ты на меня глазами тут не сверкай, Чудинов! – погрозил шеф мне пальцем. – Вам, молодым, не понять! Я всю жизнь в органах и еще помню те времена, когда мы таких, как эта Влада, сажали за мошенничество, а не на работу брали и себе равными считали! И пока я тут начальник, таких, как она, здесь не будет! Впрямую, может, я действовать и не могу, но если ты ее не выживешь, я найду на твое место другого! Так что давай, делай, что хочешь, но после срока испытательного духу тут ее быть не должно. А если раньше, то я тебе премию выпишу!

Я ушел из кабинета, бормоча себе под нос, куда он может засунуть свою долбаную премию.

ГЛАВА 6

Вернувшись в кабинет, я позволил себе немного попсиховать, не стесняясь в выражениях, под флегматичным взглядом уже немного привыкшего к моему характеру Василия. Он не стал уточнять, что же меня так вывело из себя, тут и коню понятно, знал же, что к начальству иду. Сцепив руки на затылке и вытянув свои длинные ноги в потертых джинсах, он сидел, откинувшись и невозмутимо дожидаясь, пока я просто выдохнусь. Не девицы же мы, чтобы начать сочувственно вздыхать и охать. Тем более что сейчас мне все равно было не вариант объяснить, что же меня так злит. Ну, имеет нас начальство регулярно и по-всякому, так за столько лет уже втянулся, можно сказать, почти удовольствие получаю. Но одно дело тебя и понятно за что, а другое, когда с твоей помощью пытаются кого-то. Это уже какое-то, мать его, извращение! А я парень простой, если и трахаю все, что движется, то сугубо традиционно! Не хрен меня использовать как гребаный инструмент в чужих играх!

– Я нашел тут главного идейного, так сказать, гуру росписи по телу в нашей местности, – сообщил помощник, когда я плюхнулся на свой скрипучий стул. – Аристарх Гомон. Смотреть будешь? Тут есть на что.

– Это тебе любая голая задница в радость, малыш. А я каких только не навидался! – съязвил, однако, поднимаясь и переходя так, чтобы встать у него за плечом.

– Хм. Даже не сомневаюсь, что повидал, – в тон мне ответил парень и пригнул голову, уклоняясь от подзатыльника. – Я тут покопался, так-то ничем особо выдающимся и гениальным в мире искусства этот дядечка не прославился.

– Ну, ясное дело, кто ж его великим при жизни то признает! – проворчал я, щурясь в экран, заполненный фотографиями голых тел в разнообразных позах, расписанных в такой цветовой гамме, что даже вкус такого бездаря и чайника, как я, готов был сдохнуть, предварительно обблевавшись. – Пусть сначала ласты склеит, чтобы все уж точно знали, что больше никакой высокохудожественной херни не наваяет. Вот тогда каждая его мазня шедевром и станет.

Василий мой комментарий проигнорировал и продолжил:

– Широко известен господин Гомон именно благодаря своей студии боди-арта «Обнаженная душа». – М-дя, название явно не очень подходило, лучше бы «Галереей голых задниц» обозвался. – Набрал молоденьких моделей из глубинки обоих полов и устраивает в большинстве своем закрытые показы для граждан с толстой мошной. На форумах имеются упоминания, что одними показами и перфомансами дело не ограничивается. Некоторые почти напрямую называют Гомона сводником и сутенером с, так сказать, эстетическим уклоном. Причем пользуется эта его студия повышенным спросом.

– Это, типа, новая услуга в сфере эротических услуг «раскрась на свой вкус и поимей»? – фыркнул я, опираясь на спинку его стула.

– Видимо, что-то вроде того, – кивнул Василий, показывая мне новые фото, где обнаженные женщины и мужчины то валялись на асфальте с какими-то плакатами и надписями в интересных местах, то выстраивали из себя же причудливые фигуры. – Также его студия весьма охотно устраивает обнаженные акции протеста, само собой, тоже не на общественных началах, а хорошо проплаченные.

На последнем фото вообще явно занимались групповухой, причем прямо средь бела дня на улице. Кажется, я даже помню шум про это в новостях. Они чего-то там символизировали этой эстетической похабенью или протестовали. Понятное дело, что я сам ни разу не образец высокой морали и стыдливости, но такое было для меня перебором. Чем добровольно занимаются взрослые люди за закрытыми дверями, не важно, наедине или массово, это их сугубо личное дело. Но, черт возьми, по улицам дети ходят и просто люди, которые подобное видеть не хотят. И тех, кто платил за эти акции, тоже не понимаю. За что бы они там ни боролись и к чему бы ни призывали таким образом, разве люди запомнят что-то, кроме бесформенной кучи раскрашенных, беспорядочно трахающих друг друга тел? Не верю я в вопли о том, что только такое ударное воздействие на низменную часть человеческой натуры способно заставить прислушаться. Ну, или, может, я ханжа и примитивно мыслящий тип, если отвлеченные разговоры – это последнее, что я предпочитаю, когда уж решаю раздеться?