— Да ладно вам, е-мое! — отмахнулся паренек. — Я у Дины был…
— У Дины он был!
Женщина возмущенно хлопнула ладонями по бедрам, и я узнала ее. Дура я. Это же Тома!
Тома?
У Томы есть сын? Как интересно! Впрочем, какое мне дело до ее семьи…
Они поравнялись со мной, и мальчик — насупившийся, хмурый — скользнул по мне взглядом обиженного на весь мир подростка. А мое сердце пропустило удар — показалось, что я встретила Данилу помладше. Вот просто один в один — голубые глаза, как теплые дальневосточные ключи, прямой нос, пухлые губы, поджатые точно так же, как делает это мой Беркут, злясь.
Я машинально улыбнулась мальчику, а потом меня пронзила догадка. Данила похож на отца. И этот мальчик тоже.
У Томы сын от Алексея Павловича!
Боже ты мой, еще один ребенок… Еще один претендент на наследство. Еще один подозреваемый. Ой! Нет, нельзя подозревать семиклассника! Скорее уж Тому. Хотя она, по моим наблюдениям, олигарха любила. Замуж за него не вышла, но любила совершенно точно.
В общем, это ценное наблюдение. Не зря я осталась в гостинице одна, не зря отослала Костю. Вот только с кем поделиться этим наблюдением? Даниле сказать? Наверняка он знает про единокровного братика. Адвокату? Типа он не знает, ага. Нет, никому пока говорить не буду. Сначала нужно подождать оглашения завещания. Там точно вскроются интересные подробности.
— Ева Станиславовна!
Костя спешил ко мне через улицу с пакетом в руках. С фирменным пакетом из кондитерской, запыхавшийся, обеспокоенный. Я аж умилилась. Ты ж мой хороший! Подумал, небось, что я уже в такси прыгнула и была такова. А ему ехать виниться перед Беркутом. За это встретила парня широкой улыбкой и укоризненным замечанием:
— Костя, нельзя же настолько не доверять людям.
— Простите, я не об этом. Звонила Эллина Алексеевна, она в слезах, сказала, что Дарью Алексеевну забрали в больницу по Скорой, а Данилу Алексеевича увезли обратно в СИЗО.
— Твою мать, — только и смогла сказать я.
До особняка Костя домчал меня за десять минут. Я выскочила из машины, не дожидаясь, пока водитель откроет дверцу, и побежала к дому. Всей ладонью нажала на кнопку звонка, еще раз, и еще… Дверь распахнулась практически сразу. Заплаканная Таня — милая и услужливая горничная — всхлипнула с порога:
— Ой, Евочка Станиславна, что тут было, что было!
— Где Эля? — пытаясь отдышаться, бросила я ей. — Наверху?
— В своей комнате!
Не слушая больше горничную, я бросилась по ступенькам наверх. Распахнула дверь в комнату золовки:
— Эля! Что произошло?
— Какая тебе разница?! — фыркнула она, поспешно вытирая глаза. Разводы черной туши и свежеприобретенный хохолок на макушке сделали ее похожей на Ленни Кравица, но до внешности противной девчонки мне было точно без разницы. Я присела рядом на кровать, где Элька валялась, спросила:
— Что с Дашей?
— Отравилась чем-то, — снова всхлипнула девочка. — Но я-то знаю, что ее отравили!
— Кто?
— Полиция сказала, что Данька! — воскликнула Эля и разревелась, размазывая тушь и черные тени по всему лицу. Бедный ребенок… Мать сбежала, отца убили, брат в СИЗО, а сестра в больнице! Катюшка вон вообще в свою Швейцарию укатила… Осталась Эля одна.
Я порывисто обняла ее, притянула к себе, и Эля вцепилась в меня, как детеныш обезьянки в мать, рыдая на моем плече и уничтожая светлую блузку за тридцать тысяч.
— Ну все, все, малыш, — я гладила ее по волосам, сминая дурацкий хаер. — С Дашкой все будет хорошо, и Данилу выпустят обязательно!
— Не вы-пустя-ат! — прохныкала Эля, старательно размазывая черные сопли по моей блузке. — Он за меня сел!
Я не сразу сообразила, а потом с силой оторвала ее от себя и встряхнула:
— Ты что? Что ты говоришь?! Это ты убила отца?
— Нет, конечно! Сдурела, да?
— Дашку отравила?
— Да пошла ты!
— Ну так чего за тебя-то?
Эля отмахнулась, уткнувшись в подушку, и прорыдала глухо:
— Он думает, что это я-а-а…
— О господи…
Я уже машинально погладила ее по спине, лихорадочно размышляя. Данила решил сесть, чтобы выгородить сестру. Глупо, конечно, но так благородно… В этом весь Беркут. Какого черта она не сказала ему правду? Какого черта он не проверил? И чем занимается адвокат? Мне надо срочно к нему… Но сначала к Даше в больницу. Надо узнать, как ее состояние. А потом можно и к адвокату — перетереть за ведение дела и получить разрешение на свидание с Данилом. А Эльку я тут одну не оставлю. И вообще… Ее надо отослать в Лисий Нос. Там Полина, кошки, лошади. А тут люди мрут, как мухи.
— Эллина! Вставай. Иди умойся. Давай-давай, поторапливайся!
Я потянула ее за руку, вынуждая сесть, и Эля пробурчала:
— Зачем это?
— Поедем Дашку проведаем.
— Так нас к ней и пустят…
— Не пререкайся. Не пустят, так поговорим с лечащим врачом. А потом Костя отвезет тебя в Лисий Нос.
— Что я там забыла?! — удивилась Эля, глядя на меня глазами панды — в черных «очках» на бледном лице.
— Так мне будет спокойнее.
— Не поеду я ни в какой Лисий Нос, — насупилась она. Я поджала губы:
— Поедешь!
— Че ты раскомандовалась тут? Ты мне не мать!
Закатив глаза на миг, я встала и фыркнула:
— И слава богу! Не хватало еще! У меня вон своих в животе…
И осеклась. Эля прищурилась и подозрительно спросила:
— Что? Что там у тебя в животе, кроме ребенка?
— Эллина, что может быть в животе, кроме ребенка? — рассмеялась я, а потом серьезно вздохнула: — Только близнецы.
— Двойня?
— Ты так мелко думаешь о своем брате? Тройня!
Девушка широко распахнула глаза, медленно обошла меня по периметру и протянула:
— Что-то не видно!
— Ну ты даешь. Девять недель всего. И не будет видно.
Эля покачала головой:
— Ну ты блин даешь! Это что — у нас тут будут трое спиногрызов орать скоро?
Я повернулась к ней, уперев руки в бока, и сказала жестко:
— Да, милая моя. Скоро не ты будешь самой маленькой и капризной, а мои трое спиногрызов. А тебе, Эля, пора взрослеть. Потому что тебе семнадцать лет. Ни папы, ни мамы, зато брат и сестры, которые тебя не замечают.
— А вот и замечают! — она взлохматила хохолок на голове. Обиделась. Мне стало смешно. Я махнула рукой:
— Не замечают, хоть ты в серо-буро-малиновый цвет покрасишься. В крапинку!
— А что мне делать? — ее губы дрогнули, искривились. Бровки с пирсингом поднялись. Морщинки на лбу… Я снова вздохнула. Нет, я не нанималась воспитывать этого ребенка! Да и не ребенок это вовсе: взрослая половозрелая кобылища. Уверена, что с ней все носились до определенного возраста, а потом просто махнули рукой. Теперь в доме никого, кроме меня и прислуги…
— Для начала, Эля, сходить умыться. И голову помой. А потом поедем в больницу, и по дороге расскажу, что надо делать, чтобы тебя воспринимали, как личность.
Больница Скорой помощи, куда увезли Дашу, располагалась в четверти часа езды. Костя не отходил от меня ни на шаг, Эля тоже следовала за мной, как бездомный щенок, разве что не заглядывала в глаза. В машине у нас состоялась интересная беседа, результатом которой стали красные от слез глаза девчонки и обещание взяться за ум, ну хотя бы подумать, в какой институт поступать.
У дежурной медсестры я узнала, что Даша Беркутова находится в реанимации в тяжелом, но стабильном состоянии, что врачи делают все возможное, ну и что пока ничего не нужно. Сунув ей в карман пару купюр, попросила звонить при любых изменениях и вообще — чтобы сообщить новости. Женщина согласилась с энтузиазмом, и я решила, что сделала здесь все, что смогла.
Потом Костя отвез нас с Элей в Лисий Нос.
Она сопротивлялась до последнего, но я осталась непреклонна. Полина очень обрадовалась нашему приезду, пыталась затащить всех за стол — наверное, от скуки, однако у меня были еще дела. Выпив чашку чая с купленным Костей тортиком, я строго-настрого пресекла все разговоры о произошедших в особняке на Крестовском событиях, пообещав рассказать, когда узнаю подробности. Тогда Полина переключила свое внимание на Элю, и я смогла спокойно сбежать. Конечно, доброй женщине стоило сказать о том, что я жду тройню, но не сейчас, не сейчас. Еще удар хватит от такой радости — ведь в Полине лишнего весу полтора центнера, не меньше!