— Думаете, я не смогу доказать это? Да все просто! Достаточно сделать графологический анализ почерка. Арсений Венедиктович, можно организовать это в полиции?
— Конечно, без проблем, — рассеянно откликнулся Пыжик, уткнувшись в бумагу. — Сделаем изъятие рукописных документов…
Ах ты гад! Я за него проворачиваю раскрытие дела, а он цедит тут как неродной через губу! Я разозлилась и бросила Томе в лицо:
— Чистосердечное признание облегчает вину! И Дашу вы отравили, но не могу понять за что! Она бы вам не помешала при таком завещании…
— Дашку я не трогала! — быстро отказалась Тома, и я подхватила:
— А Алексея Павловича, значит, трогали!
— Я этого не говорила, — пробормотала она, но неубедительно. Видимо, я попала в точку с графологической экспертизой…
Пыжик вдруг хлопнул ладонью по столу, напугав даже невозмутимого нотариуса, и рявкнул:
— Сознавайтесь, гражданка Семипольская! Вы убили Беркутова ножом в спину?
Тома вздрогнула, и на лице ее появилось выражение обреченности. Она повернулась к нотариусу и спросила:
— Мой сын сможет наследовать за отцом, если я признаюсь?
Тот пожал плечами, ответил:
— Убийца не может наследовать за убитым. Если ваш сын не причастен к преступлению, то не вижу препятствий. Разве что экспертиза подтвердит подделку завещания… Тогда в силу вступит предыдущее завещание господина Беркутова.
Складки на лбу Томы разгладились, она выдохнула:
— Хорошо. По предыдущему завещанию Тима получит гораздо меньше, но все равно…
Экономка повернулась к следователю и вытянула руки вперед:
— Надевайте наручники. Я убила Алексея.
Я закрыла глаза, садясь на диван. Господи, спасибо! Теперь Данилу выпустят! Теперь все будет хорошо! Спасибо, спасибо…
В тишине раздался изумленный голос Эли:
— Ну нифига себе! Не семейка, а Санта-Барбара какая-то…
Я вяло откликнулась, глядя, как Пыжик уводит Тому:
— Откуда тебе знать про Санта-Барбару, если ты родилась намного позже, чем ее показывали по телевизору?
— Мама так говорила, — пожала плечами Эля и подозрительно глянула на меня: — А сама-то! Ты всего на три года меня старше!
Я фыркнула от смеха:
— Мама так говорила!
Внутри будто развернулась пружина, которая сжалась два месяца назад и не давала мне спокойно жить. Теперь я почувствовала странную свободу, наплыв радостных мыслей, приподнятое настроение. Можно строить планы, можно просыпаться по утрам рядом с любимым, можно заняться домом… Да, ведь теперь этот дом мой! Он принадлежит Даниле, а значит, и мне тоже…
Так, стоп!
— Борис Ааронович, — спросила у начавшего собирать бумаги нотариуса, — а оглашение старого завещания?
— Мы проведем графологическую экспертизу документа, — он положил руку на папку, — и сообщим вам подробности письмом.
— Думаю, Данила Алексеевич лично займется этим вопросом, — вмешался адвокат. — Я немедленно подам ходатайство о его освобождении из-под стражи!
— Да, сделайте это, — кивнула я. — Пусть побыстрее возвращается домой.
Через полчаса дом снова опустел. Персонал вернулся на свои рабочие места, Тому увезли в СИЗО, люди закона уехали после заверения в их бесконечной преданности семье Беркутовых, и я осталась наедине с Элей. Девушка поежилась, обняв плечи руками, и сказала:
— Ну вот. Она была с нами всегда. Почему она убила отца?
Со вздохом я поднялась с дивана и протянула ей руку:
— Не знаю. Может быть, на суде скажет. Пошли поедим что-нибудь.
— А когда Данила вернется домой?
— Думаю, адвокат нам позвонит и предупредит, чтобы послали Костю.
— Но теперь все будет как раньше? — Эля заглянула мне в глаза. — Ну, кроме того, что нужно найти новую экономку…
— Черт, — пробормотала. — Вот еще новое несчастье… И где мне ее искать?
— В агентстве, — пожала плечами Эля. — У Томы где-то есть договор.
— Вот. Отличная идея. Сейчас поедим и… Слушай, а кто готовит для всех еду? Для охраны, садовника, для горничных?
— Тома, наверное, — на кухне Эля сразу открыла холодильник и уставилась внутрь. — Я не знаю. Слушай, тут и поесть нечего. Давай закажем суши?
Усомнившись в качественной оценке содержимого холодильника, я оттеснила девушку и фыркнула:
— Это ты называешь «нечего поесть»? Да ты, милая моя, зажралась! На, держи.
Я сунула ей в руки пакет фарша и упаковку сметаны, выложила на стол пяток яиц и принялась рыться в шкафчиках. Спросила:
— Где Тома хранит картошку?
Эля пожала плечами:
— Откуда мне знать?
— О, боже… Эллина! Ты вообще когда-нибудь готовила?
— Зачем? — задала она бесхитростный вопрос. Я закатила глаза и постаралась собраться:
— Ладно. Замяли. Если мы найдем картошку, я научу тебя делать наше семейное блюдо — тушенка по-флотски.
— Ты будешь готовить? — изумилась Эля. — Сама?! Лучше уж заказать что-нибудь…
— Боишься? — я подняла бровь. — Не отравлю. Я не Тома.
Тушенку по-флотски обожал мой папа. Мама готовила ее не реже, чем раз в три дня. Впрочем, папа был бы не против есть это блюдо каждый божий день, но мы начинали стонать от разочарования. Готовить тушенку было проще простого, а накормить можно целую армию. Да и вариантов разных куча. Добавить лук или морковку, или свеклу, или капусту, а можно вместо фарша кусочки рыбы или курицы — и не приедается, и питательно, и даже полезно.
Картошку мы нашли в маленькой кладовой, дверь в которую была сразу за холодильником. Я поручила Эле чистить картошку, а сама быстро замесила фарш с яйцами и сметаной и снова приступила к раскопкам кухни в поисках большой кастрюли с толстым дном. У Томы все находилось в идеальном порядке, но спрятано от посторонних глаз. Пока Эля неловко орудовала ножиком-экономом, матерясь шепотом на проклятую картошку и свою проклятую судьбу, я обыскала все шкафчики и нашла целую батарею кастрюль вложенных одна в другую по размеру, как матрешки. Счастливая Тома… У нас дома были две кастрюльки: большая для всего и маленькая для яиц.
— Черт! — вскрикнула Эля. Я обернулась, уронив кастрюлю. По пальцу золовки на картошку капала кровь.
— Эля! Ну как так-то?
Я растерянно огляделась. Схватила рулон салфеток и, оторвав три, замотала порезанный палец.
— Сиди тут, я поищу пластырь.
— В аптечке в нижней ванной, — жалобно подсказала девушка, сжимая упакованный в бумажный кокон палец.
В ванной я быстро отыскала коробку с пластырями, вытащила один и невольно снова подумала об окровавленном пальце Эли. Стало дурно. Сердце зашлось в бешеном перестуке, во рту пересохло. Он словно наполнился железным вкусом соленой крови, и я машинально вытерла губы, глянула на ладонь. Она была чистой. Показалось… Воспоминания… Гори в аду, Веня Баринов! Гори в аду, если ты мертв… Гори в аду, если ты жив! Когда же я перестану тебя поминать?
Приложив руку к груди, чувствуя, что задыхаюсь, я села на край ванны, закрыла глаза. Как называется боль, которую когда-то испытал и теперь боишься снова ощутить? Фантомная… Призрачная боль прошлого.
Дверь скрипнула, и я подхватилась. Эля сунулась и увидела мое лицо, удивилась:
— Ты чего? Нашла пластырь?
— Нашла, — пробормотала сквозь зубы. — Прости, не переношу вида крови…
— Ты бы себя видела… Бледная, как смерть!
— Напугала тебя? Прости. Давай палец, промою и заклею.
— Странная ты, — Эля пожала плечами. — На свадьбе вон…
— Давай не будем об этом, — попросила, открывая бутылочку перекиси. — Палец гони.
Эля подставила раненую часть тела, сказала тихо:
— Если что, ты знаешь, где меня искать. Я хорошо слушаю.
— Тебе это не нужно, Эль.
— Зато тебе, похоже, нужно. Не пререкайся, — подмигнула она.
Когда палец был заклеен, я встала, сказала со вздохом:
— Ладно, картошку я почищу сама. А ты… Иди к Томе и найди, пожалуйста, контакт агентства по найму персонала. Нам очень нужна повариха.
Через полчаса картошка весело постреливала маслом на сковородке, дожидаясь совокупления с мясными шариками, которые лепила Эля и складывала на разделочную доску. А я просматривала на сайте агентства кандидатуры поварих. То и дело кликая на анкету, говорила золовке: