Тропинка становилась горячей, шершавой, а потом и вовсе терялась под слоем порыжевшей хвои.
— Папа, раздевайся! — радостно объявила девочка и подпрыгнула от нетерпения.
Зверев оглянулся на Машу. Под его беспомощным от непонимания взглядом она почувствовала себя как на работе: иностранцы так же смотрят на переводчика. Маша разулась и ухватила сандалии за ремешки.
— Зачем это? — поинтересовался Зверев.
— Узнаешь! — подпрыгнула Алька.
— Это ритуал, — пояснила Маша. — Подчиняйтесь, если, конечно, хотите увидеть белку.
— Безусловно, — подтвердил Денис и скинул кроссовки.
Алька пропустила взрослых вперед, а сама пошлепала сзади, поглядывая им в спины.
— Сейчас будем сочинять, — тихо предупредила Маша.
— Что? — громким шепотом отозвался Денис и оглянулся на дочь.
Та сосредоточенно бормотала что-то себе под нос.
— Что-нибудь да будем, — пообещала Маша. — Тропинка такая сочинительная. Прошлый раз считалку сочинили.
— Считалку? Это тоже ритуал? — догадался Денис.
— Ну да. Например: елки, палки, шишки… Продолжайте.
— Я?!
— А кто же?
— Ну, попробую. Елки, палки, шишки… Выбрались из книжки!
— Что ж, вы делаете успехи. Хотя до дочери вам далеко.
— Начинаю! — предупредила Алька и, выдержав паузу, прокричала: — Женщина, мужчина… — Вдруг запнулась: — Маш, а тебя можно женщиной называть или нужно только девушкой?
Денис, смеясь одними глазами, покосился на Машу.
— Понимаешь, — объяснила Алька, — если я тебя девушкой назову, то мужчина здесь никак не подходит. А папа ведь мужчина…
— Назови как нравится, — разрешила Маша.
— Ну, начинаю.
Женщина, мужчина, Девочка, собака…
— Шли по синей чаще, мокрой от росы, — продолжила Маша и обернулась к Звереву.
— Девочка скакала, — поддержал Денис. — Женщина… молчала!
Маша хотела было возразить, но Зверев проворно провозгласил последнюю строфу:
— Солнце усмехалось в рыжие усы!
Алька подпрыгнула, хлопнула в ладоши и забежала вперед Маши и Дениса. Шейла последовала за ней.
Резво пятясь назад, словно этот способ ходьбы ничуть не сложнее обычного, Алька громко скандировала свежесочиненную считалку:
Женщина, мужчина, девочка, собака Шли по синей чаще, мокрой от росы. Девочка скакала, женщина молчала, Солнце усмехалось в рыжие усы.
Тропинка кончилась. Среди сосен образовалось солнечное пространство; по которому незамедлительно принялась носиться Шейла.
В ожидании белок решено было перекусить. В корзинке нашлись вареные яйца, сырники, кусок вареной свинины, квас, редиска и длиннющий батон.
Шейла устроилась возле Зверева и аккуратно брала из его рук то, что он ей предлагал.
Белки действительно появились, и довольно скоро. Они сновали с ветки на ветку, с сосны на сосну, спускаясь все ближе к людям. Зверев взял у Маши фотоаппарат и показал глазами на Шейлу. Маша удержала ее за ошейник. Алька достала семечки и протянула ладошку вверх.
Белок было две. Несколько минут потребовалось им, чтобы осмелеть и спуститься к людям. Зато спустившись, они не скромничали. Одна даже ухватила кусок сырника и спрятала за щеку.
Собака и девочка едва сдерживали свои эмоции…
Возвращались ближе к вечеру, когда жара уже сбавляет свою прыть и. идти лесом и полем особенно приятно. Не хочется разговаривать, но и молчание не бывает в тягость — каждый думает о своем.
Алька взяла за руку Зверева, и так они шли вдвоем некоторое время. Потом вдруг Алька остановилась, стала поправлять панамку, дождалась, когда Маша поравняется с ними, и свободной рукой ухватила ее ладонь. Теперь шли втроем. И хотя Маша не была в восторге от этой Алькиной выходки, но возразить не смогла. Денис тоже не решился разрушить созданную дочерью мизансцену. Он лучше поговорит с ней потом, с глазу на глаз. Шейла бежала впереди, изредка останавливаясь, склонив набок свою большую неровную, как футбольный мяч, голову. Дождется людей и бежит дальше.
Маша смотрела вокруг, наслаждаясь красотой Лесного, а в голове назойливо и звонко звенела лесная считалка:
Женщина, мужчина, девочка, собака…
Допоздна Маша помогала Инночке солить огурцы. Когда работа была закончена, умылась под краном в огороде и отправилась спать. Боясь разбудить девочку, осторожно пробралась через темный предбанник, шагнула на первую ступеньку лестницы и остановилась: наверху раздавались голоса. Вероятно, с Алькой беседовал Зверев, и Маша, сама не зная почему, не поднялась в мансарду, но и не ушла из бани. Она решила узнать, о чем разговор.
— Понимаешь, дочка, я вообще не хочу больше жениться. Я уже был женат, и неудачно.
— Но второй раз может быть все по-другому… Ага. Все та же песня.
Маша поднялась ступенькой выше и вся превратилась в слух.
— Не думаю, что будет по-другому. Ты еще многого не понимаешь. Моя работа… Она надолго отрывает меня от дома. Не каждая женщина может и хочет ждать мужа по полгода. Это трудно.
— Мама не хотела ждать?
В ответ молчание. Было слышно, как Зверев нервно ходит по комнате, переставляет стулья. Тянет с ответом.
— Мама была сложный человек, Алька. Мне кажется, она сама так до конца и не поняла, чего ей хотелось.
— Но Маша! Маша другая! Она сможет ждать, я знаю. Ей будет не скучно со мной. Она такая. Она из-за меня со своим женихом рассорилась. Насовсем.
— Из-за тебя?
Зверев перестал ходить. Было слышно, как он подвинул табуретку к Алькиной кровати.
— Кто тебе это сказал? Маша?
— Да нет же, папа. Я слышала, как Софья Наумовна рассказывала своей дочери Лине, что Борис не хотел меня удочерить и Маше запретил. А она его не послушала.
— Да, конечно, малыш, это сильный поступок. Но… как бы тебе объяснить? Маша всегда будет твоей подругой. Она свободна. Она не обязана из-за любви к тебе выходить замуж за меня. Это совсем другое.
— Она тебе нравится?
Маша перестала дышать. Почему? Шут его знает. Ей почему-то мучительно захотелось услышать ответ. И она боялась, что Зверев ответит тихо и она не услышит. Или он увернется от ответа. Или ответит не то, что хочется.
А чего ей, собственно, хочется? Хочется нравиться всем, даже врагам? Маша с удивлением прислушалась к себе. Попыталась воскресить то чувство ненависти, которое клокотало в ней так недавно. Не получилось! Ненависть отступила, а то, что осталось, пока не поддавалось анализу.
Зверев встал. Было слышно, как он открывает окно. Как долго ничто не нарушает тишину…
— Она… молодая, умная, красивая девушка.
Наконец для нее были подобраны какие-то слова! Дипломат! Он не ответил на вопрос, он просто оценил ее субъективно.
Маша усмехнулась: даже — умная! Вполне мог обойтись «молодой и красивой». Ребенок проглотит.
— Ну! — Алька нетерпеливо скакнула на своей кровати. Скрипнули пружины.
— И тем более она достойна лучшего. Она еще не замужем. Не испытала тех разочарований, что испытал я. У такой девушки все должно быть по-другому. Ну, как это тебе… я даже не знаю. Думаю, ей нужен не усталый вдовец с ребенком на руках, а молодой, веселый, перспективный.
— У нее был молодой и веселый. Влад. А она его не любила!
— Бывает…
Зверев закурил. Маша поняла это по едва различимому запаху» дыма.
Некоторое время отец и дочь молчали.
— Папа, а мне кажется, что ты ей нравишься!
Что? Вот болтушка! Маша ушам своим не поверила. Сводница малолетняя! Когда, интересно, она успела сделать такие выводы? Возмутительно!
— С чего ты взяла?
Зверев, вероятно, спрыгнул с подоконника — голос стал ближе.
У Маши ноги занемели от неудобной позы. Встать по-другому было нельзя — лестница скрипит.
— А сегодня, когда ты белку кормил, она на тебя смотрела, — невозмутимо ответила «сваха».
— Ну и что?
— Ничего. Просто она так смотрела, чтобы никто не заметил.
— Ах ты, сваха моя мелкокалиберная! Отец и дочь посмеялись.
— Папа… а ты после мамы кого-нибудь любил? Маша, стоя в темноте на лестнице, посочувствовала Звереву. Вот допрос так допрос! Попробуй выкрутись.
— Н…нёт, — не сразу ответил он. — Думаю, что нет. Когда с твоей мамой познакомились, мы были молодые совсем. Тогда полюбить — раз плюнуть. Любовь, она в двадцать лет буквально в воздухе витает.
— А теперь?
— Теперь? Теперь, думаю, чтобы полюбить, мне, например, нужно с человеком пуд соли съесть.