— Где болит?
— Колено! Ой, мамочки!
Её тут же подняли на руки и отнесли на водительское сиденье.
— Спокойно сиди. Я врач. Нужно осмотреть твою ногу.
Он бесцеремонно задрал штанину, на которой зияла приличных размеров дыра и легко прикасаясь к пострадавшей коленке, ощупал её, длинными худыми пальцами.
«Бабка убьет за джинсы,» — подумала Маша.
— Ничего страшного, просто ушиб. До свадьбы заживёт. Придёшь домой, промой тёплой водой и помажь зелёнкой, — говорил дядька, почти водя по её колену длинным носом, — так что шлёпай отсюда, спасительница котят.
Маша опустила глаза. Она по-прежнему прижимала к себе полузадушенного несчастного котика. Она ослабила хватку, и малыш тут же больно царапнул её острым коготком.
— Шсс! Ау! — зашипела Маша, — царапучий какой.
Мужчина впервые поднял на неё глаза, посмотрел ей в лицо, пару раз изумлённо моргнул и прошептал-выдохнул:
— Ириска!
У заведующего отделением кардиоторакальной хирургии регионального кардиологического центра Александра Николаевича Северинцева, выдался очень трудный день. Не считая обхода и летучки у главного, сначала три плановых операции, затем, едва он засобирался домой, позвонили из детского отделения. Северинцев помчался туда, по дороге размышляя, что снова не успел пообедать и надо бы проверить желудок, а то с такими темпами и до язвы недалеко. Он простоял, согнувшись в три погибели над крошечным тельцем, ещё четыре с лишним часа, но операция прошла успешно, и насмерть замученный доктор, практически выпав из операционной, поплелся к себе в кабинет.
Попросив у дежурной сестры своего отделения сварить ему кофе, он упал на диван и устало прикрыл глаза. Вообще, он считал, что его жизнь удалась. Во всяком случае, в профессиональном плане. К тридцати восьми годам он уже был заведующим отделения, защитил докторскую и успел стать членом-корреспондентом РАМН. Его звали работать под крыло Бокерии и даже в Германию, но он предпочёл остаться здесь. Однажды его друг, Володька Волков, работающий здесь же трансфузиологом, спросил:
— Север, вот какого хрена ты тут паришься, если тебя сам Лео приглашает к себе? Объясни мне, дураку. Или к бюргерам не уедешь. Ты же у нас хирург от Бога.
Александр ответил, не задумываясь:
— Знаешь, Вова, мне и здесь неплохо платят. И ещё любят, и уважают. Так что я лучше побуду «светилом местного значения», где все ко мне прислушиваются и даже приезжают из той же Москвы, потому что там цены поднебесные. Это лучше, чем бегать в шестёрках у столичных собратьев по скальпелю, где на моё мнение и опыт все с прибором положили. Я уже не в том возрасте, чтобы начинать учиться лизать чей-то зад.
— Пожалуй, ты прав. Хотя, с твоим невыносимым характером, тебя бы выставили оттуда к чёртовой матери уже через неделю. До сих пор сам себе удивляюсь, как я умудрился стать твоим другом, — ухмыльнулся Волков, взъерошив пятерней пшеничные волосы.
— Потому что сам не лучше, — флегматично изрек Северинцев, — два сапога пара.
Его друг был прав. Высокий статный доктор медицинских наук, обладатель удивительно красивых тёмно-карих глаз, выдающегося носа, напоминающего об иудейской крови, густых чёрных волос и весьма сексуального голоса, имел крайне отвратительный характер. Помимо довольно привлекательной внешности, он обладал ещё и острым как скальпель языком. Его отповеди и комментарии доводили до слез женщин, и до белого каления — представителей сильного пола. Александр Северинцев был циником до мозга костей и стервецом, каких мало, что, однако, не мешало ему водить давнюю дружбу с Володькой. Чужих людей он в свою жизнь не пускал, и по кардиоцентру про него какие слухи только не ходили. Говорили даже, что он был однажды женат, но супруга сбежала от него через полгода после свадьбы. И то, что в неудавшейся семейной жизни Александра были виноваты его регулярные пропадания по нескольку суток на работе, ставилось под большое сомнение.
Молоденькие медсестрички, и периодически появляющиеся в центре студентки медицинских вузов, едва завидев Северинцева, наперебой пытались строить ему глазки и кокетничать, но поближе узнав несносный характер хирурга, начинали ненавидеть его всей душой и только диву давались, как такой красивый, безумно сексуальный мужчина может быть такой холодной и язвительной сволочью. Как будто о том, что на свете, кроме всего прочего, существует ещё и такое понятие как любовь, он и слыхом не слыхивал.
— Александр Николаевич, ваш кофе, — молоденькая сестричка бочком протиснулась в полуоткрытую дверь кабинета с подносом в руках, на котором дымилась чашка с напитком и стояла маленькая сахарница.
— Спасибо, Лера, но пора бы уже запомнить, что я пью кофе без сахара, — он взял в руку крохотную чашечку и отпил глоток, — отвратительно! Кто вас кофе варить учил, интересно? — Он поднял глаза на понуро стоявшую перед ним девушку, — Вы свободны.
Девушка испарилась мгновенно и Александр мрачно усмехнулся.
Какого чёрта он решил ехать не своим обычным маршрутом? Видимо, слишком устал и просто «на автопилоте» поехал следом за машиной Виктора Логинова, мельком подумав: «Какого лешего анестезиолог до сих пор ошивается в клинике, если рабочий день давным-давно закончен?»
Едва он свернул за угол тихого сквера, как из кустов прямо под колёса его джипа метнулась маленькая рыжая молния, а затем подросток. Если бы не отточенная годами молниеносная реакция… б………… давненько он так не матерился. Спасибо немцам за их скрупулёзность и трудолюбие. Машина чуть на дыбы не взвилась, но тормоза были что надо! Вылетев из-за руля, он уставился на торчащие из-под бампера ноги в стоптанных балетках. Девчонка! Голова которой находилась прямо под правым передним колесом!
— Б…ь, какого х… ты на дорогу скачешь, дура?! Тебе что, жить надоело, идиотка?! — он вытащил её из-под машины и поставил на ноги.
Девчонка охнула от боли. Он схватил её на руки и отнёс на водительское сиденье.
Осмотр занял несколько секунд. Судя по всему, кроме ушибленного колена, порванных джинсов и испуга, никаких других повреждений дурёха не получила.
Девчонка снова завозилась и опять зашипела от боли:
— Шсс! Ау! Царапучий какой!
Наконец-то Северинцев соизволил поднять глаза, в основном для того, чтобы посмотреть кто же всё-таки там такой царапучий, из-за которого он чуть человека не угробил.
Если бы ему на голову сейчас свалился какой-нибудь космический метеорит, он, наверное, и то меньше удивился. На водительском сидении его машины, напуганная и взъерошенная, сидела… Ириска.
Давным-давно, когда профессор Северинцев ещё не был известным кардиохирургом, а был просто студентом четвертого курса Саней, отправила его мать на оставшееся после сессии и практики лето на подмогу бабке в деревню. С ним увязались и его институтские приятели Володька Волков и Лёха Крылов. Жила бабуля в небольшой станице под Армавиром, хозяйство имела приличное, так что подмоге в лице трех молодых парней очень обрадовалась. В первый же вечер, они пошли в станичный клуб. В Красногвардейке Саню каждая собака знала, потому что, будучи школьником, все летние каникулы он проводил здесь. Тем более, что они будущие врачи, а врачей в те времена уважали. Там они и познакомились с выпускницей сельскохозяйственного техникума агрономом Ирочкой, или Ириской, как она сама себя называла. Дивчина была дюже гарна, как выразился Саня — «есть за что подержаться», особыми комплексами не обременённая, о морали имевшая весьма отдалённое представление, так что знакомство с будущими эскулапами состоялось в тот же вечер в ближайшей посадке.
Чуть позже Вовчик присмотрел себе Любашу, подружку Ирочки, и ухажёров у Ириски осталось двое. Поскольку она никак не могла определиться, кто же из них ей больше по сердцу, юная агрономша встречалась с ними по очереди. Сане то было пофигу, ему лишь бы бушующие гормоны унять, а вот Лёха по уши влюбился в щедрую на ласки Ирину. Друзья быстро просекли, в чём дело, покрутили пальцем у виска, мол, ну и дурак, и Саня отошёл в сторону, переключившись на другую красавицу, благо, девчонок вокруг него вилось предостаточно. Однако надежда на то, что Лёхина любовь останется за порогом плацкартного вагона, растаяла как дым, когда он заявил им, что Ириска едет с ними. Напрасно друзья отговаривали его от такого опрометчивого шага — Вовчик даже тяжёлую артиллерию подключил в лице Прасковьи Егоровны, Лёхиной матушки, мол, убьёт, на порог не пустит и всё такое, а Саня рискнул напомнить, что они вроде как «молочные братья», и как поведёт себя падкая на мужиков подружка, одному богу известно. Влюблённый по уши Лёха ничего не желал слушать. А когда выяснилось, что Ириска беременна, парни вообще рукой махнули — хочешь всю жизнь быть рогатым, флаг в руки. Кто мы такие чтобы тебе мешать?