Светлана Чистякова - Производные счастья

— Эй, ты чего? — протянула та, дернув профессора за волосы и заставив поднять голову. — Мы же только начали. Только попробуй мне грохнуться в обморок! Ишь, кисейная барышня нашлась! Не смей, я с тобой еще не закончила!

Глаза профессора закатились настолько убедительно, что у Влада кровь вскипела в жилах и закаменели мышцы.

— Притворяется или ему действительно так херово? — подумал он, — может она его чем-то накачала? Будь ты проклята, мразь!

— Мне нужно… — Еще один рвотный позыв, и она склонилась, обхватив лицо Северинцева, больше уже ни на что не обращая внимания. Она просто упивалась его страданием.

Ступни Влада горели от желания броситься вперед. Весь вид профессора — от согнутой спины до приоткрытых губ излучал поражение, но вместе с тем чувствовалась в его позе какая-то намеренность, и Влад усилием воли заставил себя держаться, не поддаваясь горячке. И скальпель упал на пол, остекленевший взгляд Северинцева вспыхнул, и он, ощерившись, ударил её головой в лицо. Брызнула кровь и секундной заминки хватило, чтобы Влад стремительным прыжком оказался рядом, вжимая в висок маньячки готовый к выстрелу пистолет.

— Только дёрнись, сука, — процедил он, оскалившись и едва обращая внимание на Дениса, достающего наручники.

Она, казалось вообще не отреагировала, с болезненной одержимостью уставившись на Северинцева. Она смотрела на него с видом собственницы, как будто для неё не существовало ничего желанней этого зрелища, и Влад с трудом подавил желание врезать ей ногой по ребрам. Вместо этого он встал так, чтобы загородить обзор. Последовавшие в ответ изощрённые ругательства, Влад редко слышал даже от мужчин. Послышался вой сирен. Денис, успевший убедиться, что Маша жива, присел на корточки, готовясь надеть на арестованную наручники. От грохота берцев ворвавшихся спецназовцев затрещали половицы.

Влад отвлекся всего лишь на долю секунды, но большего ей и не требовалось. Она рванулась к лежащему на полу скальпелю.

— Куда, тварь! — Влад бросился вперед, опустил колено и, ломая кости, придавил шарящие пальцы, прежде чем они смогли сомкнуться на пластиковой ручке. — Убью!

Сидя на спине Масловой, он защелкнул на её запястье второй наручник, когда первый омоновец появился на пороге.

— Молодцы! — похвалил он бравых бойцов местного спецназа, — Очень вовремя! — он передал задержанную в руки командира и подошёл к Северинцеву.

Профессора била крупная дрожь, мышцы судорожно подергивались, лицо блестело испариной, и, подчинившись настойчивой потребности успокоить, Влад обхватил его затылок, лихорадочно прикидывая дальнейшие шаги.

— Маша… Как она? — прохрипел профессор.

Влад оглянулся на Дениса. Тот выдернул капельницу из руки девушки, выпутал из веревок и теперь она судорожно рыдала, сидя в его объятиях.

— С ней всё в порядке, — успокаивающе произнёс он, — сам-то как?

— Нормально. Голова болит.

— Какого хера ты вообще полез сюда один! Придурок! Самый умный, да? — разорялся Влад, разрезая скотч всё тем же скальпелем.

— Влад, не ори, — окоротил его подошедший Михалыч, — ему и без твоих нотаций хреново. — Ты как, парень? — обратился он к профессору, — потерпи немного, скорая уже едет. Все уже позади. Ты большой молодец!

Северинцев вслушивался в успокаивающий голос пожилого мужчины и всё никак не мог поверить в то, что всё уже закончилось. Ему не было слишком больно, когда острый скальпель терзал его плоть, но мерзкие прикосновения психопатки, её безумная одержимость, превратившая кусочек его кожи в отвратительный фетиш, жгли душу калёным железом. И его рвотные позывы были совсем не искусственными, хотя плохо ему было скорей не физически. А вот морально, он был почти уничтожен. Единственное, что ему сейчас хотелось — скрыться от всех, кто видел его таким истерзанным, измученным в непотребном виде. Свернуться клубком и уснуть. Просто уснуть и ни о чём не думать.

Он стоически держался, когда Влад освобождал его от липкой ленты. Он не издал ни звука, когда его укладывали на носилки, но когда к нему на грудь с криком «Папочка» бросилась живая и почти невредимая Маша, он отключился.

— Мда, — проворчал Михалыч оттащив от носилок, слабо сопротивляющуюся Машу и передавая её в руки другой бригаде медиков, — я всегда говорил, что эмоциональное перенапряжение, действует на людей ничуть не хуже пули.

День выдался ярким и на удивление солнечным. Видимо природа всё же сжалилась и решила порадовать бабьим летом.

Маша сидела у постели Северинцева, держала его за руку, вглядываясь в осунувшееся и побледневшее лицо. Осознание того, что именно он её отец, затопило Машу как полноводная река и она до сих пор не могла в это поверить. Когда та жуткая женщина (Маша даже мысленно не могла назвать её Ниной Аркадьевной) сказала это впервые в том страшном месте, она подумала, что ослышалась. Она только-только выплыла из тяжёлого дурмана, вызванного медикаментозным сном, но когда связанный профессор подтвердил её слова, сознание затопило ослепительное счастье, даже не смотря на безвыходное положение в котором оказались они оба. Маша вслушивалась в их диалог и понимала, он пришёл за ней, ради того, чтобы спасти её. Потому что она… боже мой… он её папа! А она была такой непроходимой дурой! Поддалась на провокацию, позволила поймать себя и из-за этого, его мучили и чуть не убили! Когда он попросил её не смотреть, она отвернулась лишь на несколько минут. Но потом… она видела всё. Как эта… женщина резала его, упиваясь его кровью, била, целовала… это был форменный ужас! А она могла лишь тихо плакать, скорчившись на матрасе и наблюдать за его страданиями. Дважды, она пыталась подняться и прийти на помощь, но оба раза ловила его помертвевший предостерегающий взгляд, который кричал ей «не смей!» и она подчинялась, хотя её сердце разрывалось на тысячи частей от горя и жалости.

Под конец, она просто закрыла глаза, чтобы не видеть и открыла их только от громкого звука.

В комнате почти одновременно появились Денис и высокий светловолосый мужчина, а она чуть не потеряла сознание от облегчения.

В больнице, её сразу же увезли на обследование, а к нему ещё долго никого не пускали.

Но благодаря настойчивости Нары и Машиным горестным всхлипам, они всё-таки смогли войти в палату. И вот сейчас, пользуясь отсутствием Нары, отлучившейся в буфет, чтобы хоть что-то впихнуть в Машу, которая наотрез отказывалась от еды, она сидела у его кровати и гладя узкую сухую ладонь, которую держала в своей руке, шептала:

— Папочка, ты только не умирай, пожалуйста! Только не сейчас, когда я нашла тебя…

Она чуть до потолка не подпрыгнула, когда услышала в ответ тихий, но с такими знакомыми нотками голос:

— И не собираюсь! Что ты городишь, Мань? Разве я могу оставить свою бестолковую дочку на растерзание всяким там маньячкам? М-м?

Маша смотрела на него сияющими глазами, видела знакомую улыбку и млела от счастья.

— Ты прости меня, Маш, что сразу тебе все не рассказал. Я был таким невыносимым идиотом. Видимо для того, чтобы расставить приоритеты в собственной жизни, мне требовалась именно такая встряска.

— Папочка! — Маша только и могла что упасть ему на грудь, зарываясь лицом в больничную рубашку.

— О! Счастливое воссоединение семейства? — улыбнулась Нара, входя в палату с пакетами в руках. — Привет, боец. Она поставила пакеты на тумбочку и склонилась к нему, чтобы поцеловать, — ты как? Мы все чуть с ума не сошли.

— Вроде того, — он вернул поцелуй, ответив на вопрос о семействе, — давай не будем вспоминать весь этот ужас. Теперь у нас всё будет по-другому.

— Поживём-увидим, — философски откликнулась Нара. — Маня, сейчас же слезь с кровати и поешь! Иначе, я выгоню тебя отсюда, и твой отец меня в этом поддержит! — Она подмигнула и тот с удовольствием поддержал, притворно вздохнув:

— Вот видишь, Маша! Теперь у тебя целых два родителя. Один заботливей другого. Так что держись! Замучаем советами и воспитанием.

— Болтун, — Нара шутливо погрозила ему кулаком, — вот только поправься. Я тебе всё припомню.

— Даже не сомневаюсь в этом. И поверь мне, от тебя я с радостью приму любое наказание.

Северинцева выписали через десять дней. Его бы и подольше подержали, но как пациент он был ещё невыносимей чем как профессор и едва сняв швы, его отправили от греха подальше под строгий присмотр Нары и Маши.